Terry Pratchett - Маскарад (пер. С.Увбарх под ред. А.Жикаренцева)
– Этой ночью пение было неплохое, – продолжала нянюшка.
На лице Генри появилась добродушная гримаса. Однако в его глазах ужас размахивал маленьким белым флажком.
– Увы, госпожа, сеньор Базилика не разговаривает по-морпоркски, – произнес человечек. – Но я могу перевести.
– Что? – воскликнула нянюшка. – Тогда как же… Ай!
– Прошу прощения, – произнесла матушка Ветровоск. – Локоть случайно дернулся. Нянюшка Ягг потерла бок.
– Так вот, я говорила, – вновь начала она, – что он… Ой!
– О-ей, право слово, что-то он у меня все время дергается, – всплеснула руками матушка. – А господин как раз сообщал нам, что его друг не говорит на нашем языке, Гита.
– Э-э? – изумилась слегка обалдевшая нянюшка. – Но… Что? Но… А. В самом деле? О. Ну что ж. О да. Однако, несмотря на это, наш пирог он умя… Ай!
– Извините мою подругу, это у нее возрастное. Ум за разум заходит, – объяснила матушка. – Мы и в самом деле с удовольствием послушали его пение. Через стенку.
– О, вам очень повезло, – чопорно откликнулся человечек. – Иногда людям приходится ждать годами, чтобы услышать сеньора Базилику…
– …Наверное, ждут, пока он закончит есть… – пробубнила себе под нос нянюшка.
– …Не далее как в прошлом месяце, когда он пел в Орлее, в «Ла Скальде», тысячи и тысячи людей рыдали.
– …Ха, когда я пою, люди тоже плачут, и я, заметьте, этим не хвастаюсь…
Глаза матушки тем временем не отрывались от лица Генри Лежебокса. «Сеньор Базилика» сидел с выражением человека, испытывающего глубокое облегчение – и в то же время со страхом осознающего, что это облегчение долго не продлится.
– Слава сеньора Базилики распространилась далеко и широко, – так же чопорно произнес человечек.
– …Ну точно как сам сеньор Базилика, – буркнула нянюшка. – Это, наверное, от чужих пирогов его так разнесло. Ну конечно, теперь он для нас слишком шикарный! Ведь он единственный человек, которого отмечают даже на картах… Ой!
– Ну и прекрасно. – Матушка сопроводила эти слова улыбкой, которую все, за исключением нянюшки Ягг, сочли бы невинной. – В Орлее так мило и тепло. Наверное, сеньор Базилика очень скучает по дому. А ты чем занимаешься, милостивый господин?
– Я его управляющий делами и переводчик. Э-э. Вам очень повезло, что я здесь, госпожа.
– Воистину, – кивнула матушка.
– Там, откуда мы родом, тоже есть хорошие певцы, – вставила мятежная нянюшка.
– В самом деле? – управляющий делами сеньора Базилики вежливо склонил голову. – И откуда же вы родом, госпожа?
– Из Ланкра.
Человечек вежливо принялся копаться в своих воспоминаниях, пытаясь отыскать Ланкр на внутренней карте великих музыкальных центров Плоского мира.
– У вас там консерватория? – наконец уточнил он.
– Еще какая! – не сдавалась нянюшка. Потом подумала и добавила для закрепления впечатления: – Консерватория не то слово! Вы бы посмотрели, какие помидоры я закручиваю!
Матушка закатила глаза.
– Гита, консерватория у тебя не ахти какая. Все свои банки ты хранишь на одном подоконнике.
– Может, и так, но там почти весь день солнце… Ой!
– Полагаю, сеньор Базилика направляется в Анк-Морпорк? – любезно осведомилась матушка.
– Мы, – ответил управляющий делами, – милостиво согласились на приглашение Оперы провести остаток сезона на их сцене…
Вдруг он умолк. Его взгляд уперся в багажную сетку.
– А это что? – произнес он.
Матушка подняла голову.
– О, это всего-навсего Грибо.
– А вовсе не обед господина Базилики, – вставила нянюшка.
– Что такое Грибо?
– Кот.
– Он смотрит на меня и ухмыляется. – Управляющий делами неловко поерзал. – А еще я чувствую какой-то странный запах.
– Забавно, – удивилась нянюшка. – А я вот ничегошеньки не чувствую.
Доносившийся снаружи стук копыт неуловимо изменился. Дилижанс, замедляя ход, накренился.
– Э-э… – неловко произнес управляющий делами. – Я… э-э-э… похоже, мы останавливаемся переменить лошадей. Какой, э, хороший сегодня день. Пожалуй, пойду погляжу, не найдется ли мест наверху.
Дилижанс остановился. Управляющий быстро вышел. Несколькими минутами спустя движение возобновилось, но человечек так и не вернулся.
– Ну и ну, – покачала головой матушка, когда дилижанс опять накренился, – похоже, остались только я да ты, Гита. Ну и еще сеньор Базилика, который ни бум-бум по-нашенски. Он ведь ни бум-бум, а, господин Лежебокс?
Генри Лежебокс вытащил носовой платок и вытер лоб.
– Дамы! Умоляю вас! Прошу, заклинаю всеми богами…
– Ты что-то натворил? – осведомилась нянюшка. – Воспользовался положением женщины, которая не хотела, чтобы ее положением воспользовались? Украл что-то? (Не считая всяких мелочей, типа черепицы с крыши, отсутствие которых люди, как правило, даже не замечают.) Убил человека, который этого не заслуживал?
– Нет!
– …Эсме, он правду говорит?
Генри, как уж на сковородке, завертелся под пронизывающим взглядом матушки Ветровоск.
– Да.
– А, ну тогда все в порядке, – успокоилась нянюшка. – Я понимаю тебя. Сама я освобождена от обязанности платить налоги, но людей, которые тоже не желают это делать, очень даже понимаю.
– О, дело не в налогах, уверяю, – ответил Генри. – У меня есть люди, которые платят налоги за меня…
– Ловко придумано, – одобрила нянюшка.
– Но кое-что другое придумано еще более ловко, – матушка склонила голову набок. – Пожалуй, господин Лежебокс, я разгадала твой нехитрый фокус. Вода плюс сахар – нечто вроде, да?
Генри неопределенно всплеснул руками.
– Просто если кто-то прознает… – начал он.
– Заграничное всегда лучше. Вот и весь секрет, – кивнула матушка.
– Это… да, частично это верно… – признал Генри. – То есть… ну кто из нормальных людей пойдет наслаждаться пением какого-то там Лежебокса.
– Кстати, Генри, а откуда ты родом? – спросила нянюшка.
– Откуда ты родом на самом деле? – уточнила матушка.
– Я вырос в Тенях, в Трущобярде. Это в Анк-Морпорке, – объяснил Генри. – Жизнь была чертовски суровая. И было только три способа вырваться оттуда. Либо с помощью голоса, либо с помощью кулаков.
– А какой же третий способ? – осведомилась нянюшка.
– О, можно было еще дойти по переулочку до улицы Симулянтов, по которой, срезая угол, ты выходишь на улицу Паточной Шахты, – пожал плечами Генри. – Но никто из тех, кто выбрал этот путь, ничего не достиг.
Он вздохнул.
– Сначала я подрабатывал пением в тавернах, – сказал, он, – но каждый раз, когда я пытался найти местечко получше, меня спрашивали: «Как тебя зовут?» А я отвечал: «Генри Лежебокс»… – и все сразу начинали хохотать. Я даже подумывал о том, чтобы переменить имя, но в Анк-Морпорке каждая собака знала, как меня зовут. И никто, совсем никто не хотел слушать пение человека по имени Генри Лежебокс.
Нянюшка кивнула.
– Это как с фокусниками, – понимающе произнесла она. – Никто ведь не зовет выступать какого-нибудь Фреда с Выселок. Нет, чтобы собрать толпу, надо обязательно позвать кого-то позвучнее, типа Офигелло Великого, Прямиком Со Двора Короля Клатчского, и его Верной Глэдис.
– Вот-вот. И все молча смотрят, – поддержала матушка, – и стараются не задаваться вопросами вроде: «Если он Прямиком от Короля Клатчского, то почему показывает карточные фокусы здесь, в Ломте, население: семь человек и кошка?»
– А выяснилось, – продолжал Генри, – славы достигнуть проще просто. Одно непременное условие: куда бы ты ни приехал, ты должен казаться нездешним. Так я вскоре стал знаменитым, но только…
– Увяз в этом Энрико по уши, – закончила за него матушка.
Он понуро опустил голову.
– Я-то думал, что вот заработаю денег – и брошу все это. Вернусь, женюсь на своей крошке Ангелине…
– Это кто еще? – осведомилась матушка.
– О, одна девушка, мы вместе выросли, – неопределенно ответил Генри.
– Делили сточную канаву на задворках Анк-Морпорка – ты про это, что ли? – понимающим тоном уточнила нянюшка.
– Сточную канаву? В очередь на канаву в те времена надо было записываться за годы вперед, – вздохнул Генри. – Те, кто жил в канавах, считались большими шишками. А мы делили канализационный люк. Вместе с двумя другими семьями. И с бродячим жонглером угрями.
Он опять вздохнул.
– Но я вырвался оттуда, начал ездить из города в город, но всегда оставались места, в которых я еще не выступал, а в Бриндизи людям так понравилось мое выступление… и… и…
Лежебокс высморкался в носовой платок, аккуратно сложил его и вытащил из кармана свежий.
– Я ничего не имею против спагетти с моллюсками, – произнес он, – во всяком случае, меня от них почти не тошнит… Но пинту приличного пива не нальют тебе ни за какие деньги, зато во все блюда добавляют в огромных количествах оливковое масло. И от помидоров у меня сыпь, а того, что я называю хорошим твердым сыром, не найти в этих местах днем с огнем…
