Роберт Сильверберг - На дальних мирах (сборник)
Сидри Акрак, однако?..
Вместе мы четверо побывали на множестве диковинных и прекрасных миров. Эланг-Лo и плавучий остров Фонт, Микни и Чиккикан, Хейдо и Тант, Мильпар, Либрот, Фрейдис, Смур, Ксамур, Ириарте, Набомба Зом — можно сбиться со счета. А теперь — Сидри Акрак? Сидри Акрак?
Мы стоим посреди поля, где растет золотая трава: готовимся уйти по лучу развертки с Галгалы.
Сам я был бы не против задержаться здесь еще на несколько месяцев. Золотая Галгала — прекрасный мир. Одним из продуктов метаболизма здешних микроорганизмов является золото. Оно здесь повсюду. Реки текут желтым пламенем, моря сверкают золотыми зеркалами. Здешние водозаборы имеют громоздкие фильтры, чтобы взвесь драгоценного металла не текла из крана. Ткани растений,— листья, стебли и корни — насыщены частицами золота. Те же частицы, поднявшиеся в воздух, превращают облака в золотое руно.
Правда, благодаря открытию Галгалы, драгоценный металл сильно подешевел по всей Галактике; на самой же Галгале фунт золота стоит меньше фунта мыла. Да я и не интересуюсь экономикой нисколько. Разве что скряга не порадуется сияющей красоте Галгалы.
Шесть недель мы просыпались под звон золотых колокольчиков, купались в золотых реках, выходя на берег сверкающими статуями, одевались в одежду из тонких золотых цепочек — но пришло время двигаться дальше. Пришло время, и Никомастир указал нам новую цель: один из самых неуютных миров во Вселенной. В отличие от компаньонов, я не вижу здесь ничего занимательного. Глупость, на мой вкус. Глупость и рискованный каприз. Впрочем, мои друзья — существа утонченные, сотканные из воздуха и света, а я — лишь свинцовый груз, придавливающий крылья к земле. Словом, мы направляемся на Сидри Акрак.
Все мы смотрим на Никомастира. Лучезарно улыбаясь, он объявляет координаты, и мы устанавливаем маячки; цифры тщательно перепроверяются. По очереди, мы подтверждаем готовность кивком. Велимиль незаметно придвигается ко мне, Мэйфлай — к Никомастиру.
Я бы не стал выбирать для Мэйфлай такого легкомысленного возлюбленного, как Никомастир,— правда, меня не спрашивали. Никомастир строен, красив, горяч и поверхностен; врет часто и замысловато, из любви к искусству. И еще он молод, очень молод: ему довелось переродиться только однажды. Мы с Мэйфлай живем по пятому разу, Велимиль — по четвертому, но мне кажется, она сбавляет себе одно перерождение.
Родной мир Никомастира — Сембриан, где над цветущими долинами высятся заснеженные пики. Равнины Сембриана прекрасны, города богаты; отец Никомастира — тамошний аристократ, пусть не из самых знатных. По крайней мере, так говорит сам Никомастир. Мы, правда, давно знаем, что верить ему не обязательно.
Сестра моя лучезарная, Мэйфлай! По матрице, но это обязывает даже больше... Если Никомастир высок и черноволос, Мэйфлай миниатюрна и сверкает золотом. Они встретились на планете Олех в системе Лубрика; Мэйфлай пленилась его импульсивной, непостоянной натурой с первого взгляда. С тех пор они всегда путешествуют вместе. Куда направляется Мэйфлай, туда же следую я: такое обязательство налагает матрица. Так вот я и перебираюсь, кряхтя, с мира на мир за ними, а со мной — моя капризная, обаятельная, лукавая Велимиль. Ее психосенситивные картины известны ценителям сотни планет, но принадлежит Велимиль только мне. Потому она и остается четвертым артистом нашего неделимого квартета.
Многие считают путешествие по лучу развертки делом немыслимым и ужасным, но я никогда не беспокоился по этому подолу. Пугает то, что звездолета нет: никакая осязаемая преграда не отделяет «пассажира» от межзвездного одиночества. Неуютно проваливаться в никуда сквозь прорехи в континууме, не имея другой зашиты, кроме путевого шлема и какой-то медной сеточки... А в остальном — легко и просто: устанавливаешь координаты, активируешь маяк и ждешь. Стоишь и ждешь, пока сканирующий луч далекой станции не захватит и не выдернет тебя. Если все сделать правильно, луч захватит и багаж. Чаше всего так и получается.
Такой способ странствовать не имеет ничего общего с роскошью. В коконе силового поля путешественник провал ивается в свободные ячейки пространственно-временной решетки по мере их появления. «Пассажир» чувствует себя пузырьком на волнах бесконечного океана: беспомощность, одиночество и невозможность отменить начатое движение подавляют. Обмен веществ прекращается, но разум живет; лишенное возможности заснуть сознание проворачивается вхолостую. Заглушить бессмысленный шум в мозгу невозможно, как нельзя почесать нос, если руки связаны за спиной. В конце концов, спустя час, месяц или век — сказать невозможно,— тебя «вываливают» на посадочную площадку места назначения.
Никакие звездолеты просто не способны конкурировать с переходом по лучу развертки — но процесс все равно неприятен и даже отчасти унизителен.
Мы уже в пути, собственно: луч развертки добрался до Мэйфлай. Где-то через полчаса исчез Никомастир, почти сразу за ним — Велимиль. А вот мне пришлось ждать на золотом лугу не один час. Индивидуальные маршруты иногда расходятся — можно отстать от спутников безнадежно. Едва ли кто-то из нас вообще не попадет на Сидри Акрак, но бывают случаи, когда разрыв по времени прибытия составляет годы... Тоскливо, а если уж быть честным — страшно.
В конце концов меня захлестнула ослепительная аура луча развертки и смела во тьму, где сотня световых лет — один шаг и лишь невидимая сфера силового поля защищает от призраков иного пространства.
Висеть в полной неподвижности посреди царства мрака приходится долго: тысячу веков, наверное. Бесконечная пустота у самого сердца и извилистый путь по темным норам континуума.
Под бременем неестественного покоя разум делается гиперактивным: я размышляю, как чаще всего бывает, о самых глубоких вопросах. О чести, долге, справедливости, ответственности, смысле существования — словом, о вещах, в которых у меня так и не вышло разобраться ни за эту жизнь, ни за четыре предыдущих. Я успеваю сделать важные выводы, новее они так же скоро улетучиваются.
Еще приходят мысли о том, что переход никогда не закончится. Изредка, в одном случае на миллиард, вследствие особого стечения обстоятельств путешественник зависает между мирами навечно. Или, по крайней мере, на десять или двадцать тысяч лет, нужных телу с остановленным обменом веществ, чтобы умереть. Достоверных сведений, впрочем, нет, одни слухи: может, ничего никогда и не было. Но каждый раз наступает момент, и я начинаю верить — это случилось со мной.
Тогда перед глазами вспыхивает радуга — алая, зеленая, голубая и фиолетовая, и слышится голос сестры моей, Мэйфлай.
— Добро пожаловать на Сидри Акрак, милый! Как хорошо, что ты с нами,— мурлычет она на ухо.
Никомастир уже рядом; минуту спустя из радужного кокона выныривает Велимиль. Пролетев бог знает сколько сотен световых лет, мы прибыли на место почти одновременно. Поистине, четверка счастливчиков.
Сидри Акрак — место, известное на всю Вселенную. Заселенный по меньшей мере тысячу лет назад, он до сих пор выглядит едва обжитым. Замощены только центральные улицы полудюжины больших городов, остальные — синяя грязь в сухое время и мутные реки в сезон дождей. Дома — грязные, покосившиеся, продуваемые сквозняками — построены где попало, назло логике и порядку. Несмотря на тысячу лет колонизации, планета представляет собой океан джунглей, который не просто окружает поселения, но захлестывает их. Омерзительные твари рыщут повсюду, как у себя дома.
Жителям Акрака все равно. Они делают вид, что зверей — а это жуткие чудовища,— просто здесь нет. У жителей Сидри Акрака в жилах течет вода, а душ нет вовсе. Им наплевать на красоту, комфорт и даже канализацию. Они предпочитают грязь и убожество, а если кому не нравится — можно выбрать любой другой мир.
— Что же именно мы тут забыли? — поинтересовался я.
Вопрос риторический. Кому, как не мне, известно: Никомастир просто не знает, куда бы нам отправиться на этот раз, а Мэйфлай того и надо — предложить самый неаппетитный вариант и посмотреть, как он будет выкручиваться. Только Никомастир и тысячной доли секунды не стал раздумывать. Как всегда, бросился головой вниз в пропасть и нас увлек за собой. Как всегда.
Правда, он уже подвел базу.
— Мне просто нельзя здесь не побывать,— заявил он.— Я всегда хотел сюда — здесь родился мой отец, вы же знаете? Мир моих предков!
Спорить с Никомастиром в таких случаях себе дороже. Да и зачем? В качестве доводов он только будет громоздить одну выдумку на другую. В конце концов окажется, что он — праправнук четырнадцатого императора или инкарнация Юлия Цезаря.
— Побудем здесь пару дней и двинемся дальше,— прошептала мне на ухо Велимиль.— Ничего такого.
