Алесь Куламеса - Быть рядом
Я промолчал. Всё равно ему ничего доказать невозможно.
Отец хотел что-то сказать, но вдруг наклонился к рулю и впился глазами в небо. Я проследил его взгляд и заметил среди облаков чёрную точку. Она быстро приближалась.
— Ну вот, сын, — сказал отец, — нас, похоже, нашли.
Точка превратилась в десантный вертолёт. Он уверенно шёл в нашу сторону.
Отец сунул руку во внутренний карман и достал что-то металлическое. Я изумился — он держал пистолет. Я такой видел только в кино про войну.
— Трофей, — пояснил отец. — Называется «Парабеллум». Твой прадед с войны принёс. Когда проходило разоружение, прадед его спрятал. Потом передал деду, а тот мне. А я хотел тебе оставить. Семейная реликвия…
— И что ты собираешься делать? Это же…
— Ну да, — согласился отец, — это боевое оружие. А у них там — парализаторы. Повоюем? По-настоящему?
— Пап, ты что? Ты же убить можешь.
— Не просто могу, сын, — оскалился отец. — Буду. Я не дам нас захватить.
Он открыл дверцу и выкатился из машины.
— Папа, стой!
Отец прижался к стволу сосны, прячась под кроной. Вертолёт прошёл совсем низко, почти над самыми деревьями. Я смог разглядеть эмблему внутренних войск и лица десантников, выглядывавших из дверей.
Нас тоже заметили. Вертолёт сделал круг и завис над деревьями. С него упали верёвки, по паре с каждого борта. Отец перехватил пистолет двумя руками и прицелился, но клубившаяся пыль мешала ему. Он сплюнул, и отступил чуть дальше в лес. Я сидел окаменевший, не зная, что делать и как поступить.
По верёвкам заскользили десантники. Как только первый из них достиг земли, отец выстрелил. Боец схватился за правый бок и повалился наземь. Отец перебежал к другому дереву и снова выстрелил — ещё один десантник упал в пыль.
Солдат это не остановило. Они продолжали спускаться, а уже высадившиеся укрылись за машиной. Отец не стал стрелять, боясь задеть меня, и десантники воспользовались этим — вскинули парализаторы и прижали его очередями к земле. Шарики с парализующим составом шлёпали по деревьям, лопались, забрызгивая всё вокруг яркой оранжевой краской. Отец пытался отползти дальше в лес, но десантники стреляли слишком часто, и ему оставалось только плотнее вжиматься в землю.
Моя дверца распахнулась, и меня буквально вырвали из машины. Я упал на землю, уткнувшись в пыль и сухие иголки. Кто-то придавил меня коленом и левую руку обжог укус карманного парализатора. В глазах сразу потемнело, уши заложило ватой, и я провалился в тёмную бездну.
* * *Резкий запах ударил мне в нос. Я затряс головой, пытаясь отвернуться от источника запаха, и получил несильную оплеуху.
— Он очнулся, товарищ капитан.
Я открыл глаза. Передо мной сидел на корточках прапорщик с флаконом нашатыря. Военный ещё пару раз шлёпнул меня по щекам и отошёл.
За спиной я услышал голоса:
— Как там наши раненные? Есть сведения?
— Так точно, товарищ капитан! Уже оперируют. Врачи говорят — опасности для жизни нет.
— Хорошо, сержант. Что с машиной?
— На подходе, товарищ капитан.
— Оставайтесь на связи с ними, поможете найти дорогу, если что.
— Есть!
Я попробовал встать, но ноги не держали, и пришлось остаться сидеть, опираясь на колесо машины. Передо мной остановился крепкий молодой мужчина.
— Ты, я так понимаю, был заложником? — начал он без предисловий и представления.
Я хотел объяснить, что это не так, но язык работал плохо — получилось только промычать что-то невразумительное.
— Ладно, следствие разберётся, — махнул рукой капитан. — Сейчас прибудет машина, а пока отдыхай.
Он поднялся.
— Кстати, мужик этот, который тебя захватил, дуба дал. Ребята ему слишком много парализатора всадили от злости, что он наших подстелил. Вот сердце и не выдержало. И откуда у поганца оружие настоящее было? Ты не в курсе?
Я не ответил. Потому что мир в один момент перевернулся и погас. Из глаз сами собой потекли слезы. Капитан, не сказав ни слова, отошёл.
За моей спиной, в салоне, кто-то включил радио:
«Сегодня, в шесть часов утра по московскому времени, Евросоюз предложил объявить перемирие и сесть за стол переговоров. Наш президент предложение принял. Переговоры состоятся через два дня в Москве. В связи с этим, все намеченные на сегодня операции взаимозачёта отменены».
Война
— Раз!
Я проверяю амуницию — активная броня включена на полную защиту, разгрузочный жилет пригнал плотно, но движений не стесняет, все кармашки надёжно закрыты. Магазин в автомате новый, полный, затвор легко ходит.
— Два!!
Дышу ровно. Вдох — носом, выдох — ртом. Вдох, выход. Всё равно не могу успокоиться. Сердце стучит как бешенное. Сжимаю автомат и бессвязно, то шёпотом, то про себя начинаю молиться. Кому — и сам не знаю.
— Три!!!
За спиной дружно хлопнули миномёты.
— Вперёд! В атаку!!!
Одним движением выпрыгиваю из окопа и, пригнувшись, устремляюсь вперёд. Ору что есть мочи. Насколько хватает глотки и лёгких.
Рядом ревут такие же как я, бедолаги пехотинцы. Не элитный десант, не тщательно отобранные, один к одному, гренадёры. Простая пехтура. Махра. Первые, кто смог сюда добраться.
Бегу. Ноги увязают в месиве из грязи, осколков камня и гильз. Постоянно перепрыгиваю через трупы. Это те, кто шли в атаку час назад.
Я не стреляю. Боюсь задеть тех, кто передо мной. Бегу и ору.
Впереди рвутся наши мины — ребята стараются хоть немного нас прикрыть. Но миномёты — это всё что у нас есть. И этого не хватает. Слишком долго они здесь укреплялись, готовя ловушку.
Там, впереди, они блокировали несколько наших колонн. В основном, с припасами и раненными. Уже второй день там идёт бой, наши ждут подкрепления и вертушек. А мы тычемся, тычемся и никак не можем прорвать внешний обвод. И погода, мать её…
Бегу. Рвусь из сил, из всех сухожилий. Сейчас у наших закончатся мины. Сейчас дикари ударят изо всех столов. Сейчас мы заляжем. И тогда нам конец. Надо успеть проскочить к мёртвой зоне.
Дым впереди разорвало огнём. Началось. Пригибаюсь ещё больше, бегу почти на четвереньках. Бегу. Не падаю.
Только вперёд.
Только туда.
Не смей падать.
Я уже не ору. Судорожно хватаю воздух и как заведённый переставляю ноги.
Слева вырастает столб дыма и земли. В левое ухо из наушника рвётся многоголосый вопль. Я не обращаю внимания. Вперёд, только вперёд.
Двое падают прямо под ноги. Я не могу рассмотреть, кто это. Не важно. Я перепрыгиваю, не останавливаясь.
Впереди грохочет, плюётся огнём и косит наших. Передо мной никого. Я стреляю, не целясь. Выпускаю из подствольника гранату за гранатой.
В левое ухо, сквозь рёв и треск помех врывается ошалелый голос лейтенанта:
— Не останавливаться! Перебьют как котят! Вперёд, братцы!! Впе…
Хрип, бульканье — и всё. Только помехи.
Я палю в белый свет, реву что есть мочи, и бегу дальше. Ботинки тяжело бухаются о землю, расплёскивая грязь. Я не знаю, есть ли кто-то рядом. Всё равно. Я уже вижу мёртвую зону. Там, валуна с косой чертой. Только бы добежать. Только бы…
За спиной бухает.
Потом звук исчезает. Как будто выключил кто. Я падаю на колени. Очень отчётливо вижу лужу, в ней разбухшее тело и много жёлтых листьев.
И мир исчезает.
* * *— Ну что, третий?
— Давай, не чокаясь.
Мужчины встали, залпом опустошили кружки и замерли на мгновение, склонив головы. Потом сели. Один из них, круглолицый, с погонами майора, медленно достал сигарету, закурил.
Второй, с капитанскими знаками различия, отломил маленький кусочек хлеба, и катал его в пальцах, превращая в прессованную массу цвета хаки.
— Не понимаю, — сказал майор. — Вот хоть убей — не понимаю.
— Ты про что?
— Да всё про тоже. Что происходит? Почему так в штабе решают. Вот-вот мы их прижали, на схроны, на базы вышли. Десяток рейдов, полсотни бомбоударов — и всё, никаких дикарей. А нет! Приказывают отступать, сворачивать наблюдение. Зачем?
— Потому что дураки, — капитан хлопнул ладонью по столу и выматерился. — Сидят себе по штабам, ничего не знают, ничего не видят. Воют по карте!
— И вообще, — горячился майор, — я не понимаю — почему никак это клятая война не закончится?! Ведь сколько уже было моментов! Нажми чуть-чуть, надави — и всё закончится. Так ведь нет! Отпускаем их, отходим. Дикари за это время приходят в себя, зализывают раны — и вперёд на равнины. Убивать и грабить. Ну что мешает отдать приказ на уничтожение?!
— А то ты не догадываешься! Смешно даже. Эта война — большие деньги. И все там, — капитан ткнул горящей сигаретой вверх, — на ней наживаются. Прикрыть кормушку? Вот уж дудки! Дураков-то нет.
— Да кто ж им платит? Генералам-то?
