Том Холт - Переносная дверь
— Ну, — сказал он.
— Ну что?
На кончике носа у нее сидела снежинка пенки от капучино — ни Картье, ни Фаберже никогда не создавали украшений совершеннее. Он невольно подумал, что хотя эта девушка обладает жутковатой способностью читать его мысли, она все равно никуда не сбежала.
— Не знаю, — сказал он. — Все немного странно, правда.
Она едва заметно приподняла брови, и внезапно Полу захотелось оказаться в Австралии или в другой какой-нибудь равноудаленной точке земного шара.
— Да, кстати, — внезапно сказала она, — меня зовут Софи. Ужасное имя, я его ненавижу.
— А я Пол, — ответил Пол. — Приятно познакомиться.
Она улыбнулась — почти незаметно, но и этого хватило, чтобы просочился лучик света.
— Имя Пол мне тоже не слишком нравится, — продолжил он. — Папа говорил, что Полом звали врача, который принимал у мамы роды. А мама полагает, что назвала меня в честь Пола Маккартни. Но мне всегда казалось, что Пол — это слово, означающее "идиот" в каком-то языке, на котором говорят все, кроме меня.
— А по-моему, нормальное имя, — спокойно сказала она. — Никакое и ни к чему не обязывающее.
Пол пожал плечами:
— Я бы предпочел Джон. Или Джордж, вероятно, даже Ринго. А ты как? Можно мне обращаться к тебе на "ты"?
— Давно пора, — отозвалась она. — Меня, кажется, в честь двоюродной бабушки назвали. В начальной школе в моем классе была еще одна девочка по имени Софи. Я терпеть ее не могла.
Пол кивнул.
— А я в классе был единственный. Полно Тони, Энди и Крисов, у нас была даже парочка Джулианов.
— А у нас — сплошь Каролины и Эммы. Несколько Полов. Я мало что про них помню.
— У нас была бедняжка по имени Галадриэль, — вспомнил Пол. — Ну как можно сыграть с кем-то такую жестокую шутку, а уж тем более со своей плотью и кровью?
Худая девушка (нет, поправился он, Софи) слегка нахмурилась — наверное, не поняла, о чем речь, но не собиралась этого признавать. На том тема имен как будто себя исчерпала.
— Итак, — сказал Пол, — что ты думаешь о нашей работе, кроме того, что все это очень странно?
— Скука смертная, — отозвалась Софи. – Бесконечные дурацкие распечатки. У меня сразу с ними не заладилось, от чего, конечно, стало только хуже.
Это Пол пропустил без комментария.
— Насколько я понимаю, ты не так представляешь себе удачную карьеру?
— Да.
— А чем бы ты хотела заниматься?
Тут она нахмурилась всерьез.
— Не знаю. По правде сказать, я ничем особенно не хочу заниматься. О! Что-то я хочу делать, только вот еще не знаю что. Мне уже ясно, — продолжала она, — деньги или еще какая чушь роли не играют. И еще мне ясно, что я хочу делать что-нибудь, чтобы мир стал лучше. Я подумывала стать социальным работником или врачом, чтобы поехать в Африку, или заняться керамикой, или вступить в передвижную театральную труппу... Ну, как-то заявить о себе. Но когда я стала прицельно думать, оказалось, в этом нет никакого смысла. Правду сказать, я особо ни на что не гожусь и терпеть не могу делать то, что у меня не получается. А потому мне остается только никчемная работа. И мама с папой все еще уверены, что я выйду замуж и заведу детей, поэтому совершенно ясно, что и от них помощи никакой. Вот так я и оказалась в "Уэлс и К°".
Пол расплылся в улыбке.
— И все равно ты как будто организованнее меня. Понимаешь, когда я был ребенком, все было мило и просто: сейчас время игры, потом всего остального, и "тарелка любит чистоту", и только потом получишь пудинг, понимаешь, о чем я? В таком духе я и продолжал. Единственная разница в том, что ребенком я всегда знал, во что хочу играть потом, и всегда была под рукой игра или игрушка. А сейчас я по вечерам сижу перед телевизором и смотрю какой-то мусор. Очень скучно, но хотя бы не работа.
— Значит, работа обязательно должна быть ужасной и гадкой? — Она посмотрела на него в упор.
— Не обязательно, — ответил он. — По всей видимости, кому-то работать нравится. Если уж на то пошло, могу назвать двух одноклассников, которым действительно нравится работать... Ну знаешь, они живут своей работой, точно слились с тем, что делают, причем настолько, что работа определяет, что они собой представляют.
— Звучит не так плохо, — сказала она.
— В теории, — отозвался Пол. — Но из этих двоих один — агент по продаже недвижимости, а другой работает на бойне.
И тут, к огромному удивлению Пола, выяснилось что уже без трех два, и пора возвращаться в офис. Пришлось поспешить, к тому же, пока они сидели в закусочной, начало накрапывать. Как оказалось, Софи умела двигаться очень быстро — а с первого взгляда и не скажешь, удивился Пол. Просто идя рядом, за ней было трудно угнаться, а припусти он рысцой, выглядел бы нелепо.
К двери они подошли как раз в тот момент, когда она распахнулась. Секретарь на рецепции (Пол ее раньше не видел: если бы видел, такую не забудешь!) им улыбнулась, когда они пробегали мимо.
— Ты заметил, — пробормотала Софи, пока они поднимались по лестнице, — что на рецепции здесь всякий раз другая женщина?
Пол кивнул.
— Но здороваются они всегда так, как будто знают, кто я.
На лестничной площадке они столкнулись с мистером Сусловицем. Вид у него был усталый и встревоженный, хотя, увидев их, он просиял и спросил, как у них дела. Пол ответил: "О чудесно", или что-то в таком духе. А мистер Сусловиц спросил, не видели ли они длинный степлер, но они сказали, что нет. На это он улыбнулся и, пожав плечами, скрылся в комнате, где ксерокс.
Когда они подошли к своему кабинету, их уже ждала Джулия. Стоя у стола, она изучала зеленые кружки, которые Пол нарисовал на фотографиях.
— Вы основательно потрудились, — заметила она. Пол не знал, как на это реагировать.
— Мы все правильно сделали? — спросил он.
— Насколько я могу судить, все верно, — кивнула Джулия. — Но впрочем, не мне решать. И вообще вот вам следующая порция, просмотрите ее, а когда закончите, мистер Тэннер хотел бы видеть вас у себя в кабинете.
Стоило ей выйти за дверь, Пол скорчил рожу.
— Этого еще только не хватало!
— Не позволяй ему тебя запугать, — энергично отозвалась Софи. — Помни про фрикадельки.
— Фрикадельки фрикадельками, — покачал головой Пол, — но от этого типа меня просто трясет. Он что-то мне напоминает.
Софи кивнула:
— Как две капли воды похож на гоблина с седьмой картинки в моей книге сказок. На того, который ест непослушных детей. Мне потом по ночам кошмары снились.
— Тогда возникает вопрос, из чего же были фрикадельки, — мрачно заметил Пол.
Разделив фотографии пополам, они молча углубились в них, взявшись за работу всерьез. Но Пола больше не било током, а Софи только смотрела на каждый снимок и перекладывала его в другую ступку. Зеленый маркер не покидал своего места на середине стола.
— Что ж, — сказала Софи, когда они закончил с последними фотографиями, — наверное, нам лучше пойти.
Пол встал, чтобы открыть дверь, но, уже взявшись за ручку, сообразил, что что-то изменилось. За дверью висели два пальто — его и ее.
— Как оно?.. — начала Софи.
Пол отодвинул в сторону пальто — под ними оказался блестящий новенький латунный крючок. А еще, как нельзя было не заметить, несмотря на отсутствие влажной краски и каких-либо других признаков ремонта, борозды от когтей бесследно исчезли.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В ту ночь после довольно унылого ужина из сардин и тоста с дешевым чеддером "Приманка для мышеловки" Полу приснился странный сон. Странный — потому, что в этом сне за ним не гнались по длинным темным коридорам учителя математики или тетушки с головами стервятников, и он не обнаруживал, что выступает перед утренним собранием в одном "дурацком колпаке", еще он не сдавал продвинутый экзамен по классическому санскриту и в этот сон не врывались под конец никакие кудрявые молодцы в викторианских костюмах.
Нет, он сидел в некоем кабинете, принадлежавшем (как он почему-то знал) Джону Уэлсу, старшему партнеру, которого он никогда не видел. Кабинет был большой, с высоким лепным потолком и великолепным окном-эркером, откуда открывался вид на крыши лондонского Сити. Стол был сравним разве что с футбольным полем из сверкающего французского ореха, а за персидский ковер, на котором он стоял, можно было выручить столько, что хватило бы на небольшую больницу или пять минут времени Джулии Робертс на серебряном экране. Одна картина на стене была не попавшим в каталоги Вермеером (бодрствуя, Пол не смог бы отличить Вермеера от диаграммы окулиста), а другая, простое полотно с мазком берлинской лазури в одном углу и тремя сухими консервированными фасолинами в другом, была написана менее года назад и стоила вдвое дороже первой. В стеклянной витринке возле двери лежали бесценная рапира семнадцатого века, напечатанная самим Гуттенбергом Библия, свеча в массивном позолоченном изнутри подсвечнике тринадцатого века, довольно аляповатый викторианский колокольчик для вызова прислуги и простое золотое кольцо. Если не считать семи разноцветных телефонов, сепиевой фотографии в рамке, на которой был изображен мужчина в сюртуке и цилиндре, и птичьей клетки с открытой дверцей, блистающая поверхность стола была пуста. Пол сидел в большом готическом кресле, вырезанном, как он почему-то знал, из слоновой кости. В левой руке он держал чашку отменного китайского чая "лапсанг".
