Андрей Белянин - Багдадский вор
Кое-как встав на ноги и убедившись, что на первый взгляд ничего не поломано, не откусано и не отрублено, Лев попытался осмотреть место своего заключения. Результаты показались ему не очень утешительными: большая яма без малейших намёков на удобства (нет ни нар, ни туалета, ни питьевой воды), стены гладкие из обожжённой глины (изнутри зиндан заполняли ветками и запаливали огромный костёр, укреплявший глину на стенах до крепости стандартного кирпича), выход один – через отверстие сверху, но оно так высоко, что подняться без верёвки или лестницы – задача абсолютно невыполнимая. На холодном полу нашлось немного перепрелой соломы, обрывки тряпок и чьи-то кости. Ну, и воздух… соответственный. От столь ужасающей антисанитарии Лев впал в глубокую депрессию. Он грузно уселся прямо на пол и очень тихим голосом, сдержанно, без истерики, попытался поговорить сам с собой. Обычно это считается первым признаком сумасшествия, но, поверьте, не в нашем случае.
– Тихо, Лёвушка, не плачь, не утонет в речке мяч! Надо мыслить позитивно, так и дедушка Хайям учил, чтоб ему… Отдыхает старый хрен где-нибудь на Карибском побережье, коктейли через трубочку пьёт, девиц в бикини любовными рубаи охмуряет, а я тут сижу по уши в вонизме, как граф Монте-Кристо! Ох, ох, ох… что ж я маленьким не сдох?! Конечно, таланты у меня, как у самого крутого уголовника. Могу украсть… всё, что хочешь, могу украсть! Даже эту долбаную тюрьму, но для этого мне надо оказаться вне её, а не внутри. Внутри красть нечего, следовательно, профессиональные данные пропадают всуе… Хотя, с другой стороны, руки-ноги целы, голова… ещё болит, но пока на месте, а значит – жизнь продолжается! Эх, любо, братцы, любо! Любо, братцы, жить! С вашим атаманом не приходится тужить…
Раздумчивое пение Оболенского прервал мелкий камушек, стукнувший его по макушке. Первоначально он не уделил этому особого внимания. За что соответственно получил по маковке вторично.
– Грех смеяться над больными людьми! – громко объявил Лев, шмыгая носом. Больной не больной, но насморк от такой сырости почти неизбежен… Наверху раздалась приглушённая перепалка. Кто-то с кем-то яростно спорил, и смутные обрывки фраз заставили-таки обиженного узника поднять голову.
– Живой… А ты не верил! Ну, так что, где моя таньга…
– Ты с ума сошёл, клянусь аллахом!
– Да никто не узнает…
– Три таньга?! Мы спорили на четыре!
– Господин Шехмет нас убьёт…
– Ва-а-й, ну ты сам посуди, куда ему со двора деваться?! Хорошо, ещё две таньга…
– А я думал, муфтий не может быть вором…
– Ни за что у нас не сажают! Сам решётку поднимай…
– Где лестница?
– На твои таньга, подавись!
– Вах, зачем так ругаешься? Ты мне их честно проспорил… Эй, уважаемый! Эй!
«Уважаемый» – это, видимо, относилось к Оболенскому. Когда он допетрил, то сразу откликнулся, не дожидаясь третьего камушка. Мелочь, а неприятно…
– Что надо, кровососы?
– Ай-яй, почтенный человек, духовное лицо, а говоришь такие невежливые вещи… – Решётка над отверстием наверху исчезла, на фоне фиолетового неба чётко вырисовывалась голова в необычном, конусообразном тюрбане. – Скажи нам правду, о сидящий в зиндане, ты ли на самом деле настоящий Багдадский вор?
– Ну, допустим…
– Что он сказал? Кого допустим? Куда?! – встревоженно вмешались ещё два голоса, но тот, что расспрашивал заключённого, поспешил успокоить неизвестных товарищей:
– Он сказал «да»! Не позволяйте пустым сомнениям отвлечь вас от истинной причины нашего спора. Вспомните, сколько денег поставлено на кон! Эй, достойнейший Багдадский вор, а это правда, что ты можешь украсть всё на свете?
– Ну, в принципе…
– Где?! – теперь впал в лёгкое замешательство даже говоривший, и Лев вынужденно уточнил:
– Я могу украсть всё, что угодно, но для этого мне необходима некоторая свобода действий.
– А-а… – облегчённо выдохнули все три голоса сразу. Потом голова пропала, решётка опустилась на место, а спорщики, видимо, удалились на совещание. Спустя пару минут всё вернулось на круги своя, а человек в чалме торжественно спросил у Оболенского:
– О великий вор, отмеченный хитростью самого шайтана, можешь ли ты поклясться именем Аллаха, что не причинишь нам вреда, если мы тебя ненадолго выпустим?
– А зачем?! – на всякий случай крикнул Лев.
– Мы с друзьями поспорили и хотим воочию убедиться в твоём непревзойдённом искусстве…
* * *Мал золотарь, да ароматен!
Рекламная распродажаВ ту судьбоносную минуту наш герой не думал ни о чём, кроме как о возможности покинуть это тёмное, сырое и смрадное место. Он охотно поклялся светлым именем Аллаха, всемилостивейшего и всемогущего (а если бы попросили, то и любым дополнительным божеством в придачу, ибо ничего святее свободы для него в тот момент не было). Впрочем, врождённая московская смекалка и опыт юридических увёрток позволили ему исключить из клятвы слово «вред», а сконцентрировать обещание на стандартных: «не убью, не покалечу, не ударю в спину…» и так далее. Ведь под понятием «вред» можно было бы предположить и логичный побег с шехметовского подворья, а Лев скрытно намеревался воспользоваться для этого любым шансом. Итак, в изукрашенном звёздами круге над головой узника показалось бревно. Или, правильнее сказать, толстая жердь с набитыми поперечными брусьями. На Востоке это сооружение смело именовалось лестницей. По ней Оболенский с замиранием сердца и выкарабкался наверх, к долгожданной свободе. Почему долгожданной? А вот вас бы засунуть в такую яму хотя бы на пару часов, и я охотно послушал бы, какие ласковые и красочные эпитеты вы придумали бы этому месту. Лев ощущал себя узником Бастилии, томившимся в застенках как минимум сорок лет! Лестницу тут же вытянули обратно, зиндан прикрыли деревянной решёткой, а Оболенскому связали ноги. Он не протестовал, просто стоял не шевелясь, жадно, полной грудью вдыхая прохладный воздух ночи. Кто-то тронул его за плечо, и блаженно жмурящийся Лев ощутил легкий запашок… вокзального туалета! Диссонанс с благоуханиями восточной ночи был так велик, что бедного вора аж передёрнуло от омерзения. Он наконец-то спустился с благословенных небес на грешную землю и соизволил оглянуться… Его окружали три человека. Двое в стандартных одеждах городской стражи, без копий и щитов, но с ятаганами за поясом, а третий… странный какой-то. Вроде бы упитанный, хотя одет в рванину, на голове чалма уложена конусом сантиметров на шестьдесят в высоту, левая щека перевязана платком, наверное, флюс, и запах… Запах шёл именно от этого третьего!
– Поклянись именем Аллаха, что ты не приблизишься к нам и не нанесёшь нам обиду! – потребовал вонючий тип.
– С превеликим удовольствием, – честно ответил Лев, отступая в сторону. – Да я к тебе под угрозой расстрела не прикоснусь… Мужики, из какого унитаза вы его выловили?
– Это новый золотарь, – хихикнув, просветили стражники. – Он чистит отхожие места и увозит на своем осле мусор.
– Ясненько… Ну, и чего от меня надо друзьям ассенизатора?
– Видишь ли, уважаемый, – опять вмешался в разговор чистильщик сортиров. – Я имел дерзость поспорить с этими высокородными господами, что истинный Багдадский вор способен за одну ночь обчистить всё подворье великого Шехмета.
– А мы клянёмся, что это не под силу никому!
– Как скажете, благородные воины… но я поставил на этого человека все двенадцать таньга и своего осла в придачу.
– Угу… ты ещё штанишки свои положи сверху, и парни сами откажутся от выигрыша… – душевно посоветовал Лев, но общую суть проблемы уловил. – Итак, если я награблю тут у вас целую гору добра и никто даже не почешется, ты, санперсонал, получаешь?..
– Двадцать четыре таньга, – хором подсказали стражники.
– А если хоть кто-то проснулся или кучка награбленного слишком маленькая, то весь барыш (монетки плюс осёл) идёт доблестным слугам закона?
– Истинно так, – кивнул золотарь.
– Ну а что, собственно, с этого поимею я? – резонно вопросил практичный россиянин. Вопрос поставил спорщиков в тупик, но не надолго.
– Независимо ни от чего ты будешь гулять под луной, счастливо наслаждаясь чистым воздухом этой последней ночи. Но до утренней смены тебе придётся вернуть всё украденное на свои места! Утром ты примешь смерть с лёгким сердцем…
– М-да… должен признать, предложение заманчивое, – поразмыслив, согласился наш герой. – Но при одном условии: этот яйцеголовый тип с больным зубом держится от меня подальше. Иначе чистым воздухом подышать мне никак не удастся!
Активных протестов не было, таким образом, всё четверо пришли к взаимоприемлемому соглашению. Оставалось обсудить рабочие детали типа: у кого что и, главное, в какой очерёдности красть? Золотарь помалкивал, видимо все-таки обиженный на Лёвину брезгливость, а вот стражники расстарались вовсю. Не будучи знакомы даже с первоосновами воровского ремесла, они поназаказывали такого, что у Оболенского попервоначалу едва не отпала челюсть. Во-первых, следовало выкрасть всех лошадей, во-вторых – ограбить кухню, в-третьих – извлечь войсковую казну, а в-четвертых – утащить парадную чалму самого Шехмета! Честно говоря, последнее предложение внесли не стражи, – противный ассенизатор почему-то настоял на непременной краже у высшего начальства, хотя вроде бы это было и не в его интересах. Территориально всё подворье представляло собой правильный квадрат, обнесённый высоким забором из камня и глины. Большие деревянные ворота запирались на засов, справа от ворот находился двухэтажный особняк Шехмета, рядом плац для занятий с оружием, слева – казармы, конюшня и кузница. В принципе, всё рядом, и, прикинув общий план действий, Лев решил, что, пожалуй, всё-таки справится. Если, конечно, немного поменяет порядок действий…
