Сергей Ковалев - Котт в сапогах
Это про Булыгу. Огюст решил, что Андрэ – неудачное имя для циркового силача. Булыга – лучше, но и этому имени не хватает изящества. Ведь на самом деле почти в любой деревне найдется свой силач не хуже Андрэ – кузнец, кожемяка, а то и простой земледелец. Но кому интересно смотреть на Жака-кузнеца, которого знаешь с пеленок? А вот цирковой силач с библейским именем – это совсем другое дело.
– Ездит взад и вперед Леди Годива, смотреть интересно, хоть и сидит в седле криво! Ни шелка на ней, ни тафты, одни волосы не скрывают красоты!
До моего появления тощая сварливая шлюха, подобранная сеньором Сарозом в каком-то жалком борделе, считалась «изюминкой» цирка, делавшей основные сборы. Из талантов у Леди Годивы присутствовали только полнейшее бесстыдство да парик из крашенных в рыжий цвет конских волос. Что за удовольствие находили взрослые женатые мужики в разглядывании голой девки с фигурой колодезного журавля – мне понять, видимо, не дано. Тем не менее номер (круг на лошади) пользовался феноменальной популярностью.
– А вот редкостный зверь – кот ученый! Сидит на цепи крученой! Такого зверя не видали вовек – читает и считает как человек!
А это про меня. Я приоткрыл глаза, потянулся и без особого интереса посмотрел на потенциальных зрителей, сбившихся в тесную кучку у хозяйского фургона.
Синяша – сын Огюста – честно надрывался во всю мощь легких, стоя на облучке и демонстрируя параллельно картинки, нарисованные специально для этого самим синьором Сарозом. Огюст как-то заявил, что учился в Италии у какого-то знаменитого художника – то ли Леонардо, то ли Рафаэля. Думаю – врал. Во-первых, бывал мой отряд и в Италии, охраняли мы одного флорентийского вельможу, которого хотели зарезать соотечественники то ли из кровной мести, то ли из соображений высокой политики, как это принято в тех краях. Будучи дворянином, я имел честь участвовать в попойках напуганного и скучающего вельможи, и во время одной из таких попоек ему взбрело в голову просветить меня относительно великих художников Италии. Больше всего он рассказывал как раз про Леонардо и Рафаэля. Возможно, я был слишком пьян и не совсем уяснил, чем же они были так знамениты, однако совершенно точно помню, что умерли оба еще до моего рождения. Ну а во-вторых, если Огюст и впрямь учился у художника, то почему я на его рисунках похож на мохнатый сапог с двумя рядами пил вместо рта, а когда Синяша демонстрирует картинку с акробатами, дети в толпе начинают плакать?
Мальчишка продолжал орать. Я понял, что уснуть не получится, да и, пожалуй, пора наведаться к синьоре Сароз. Добрая простоватая женщина – полная противоположность мужу – исполняла в цирковом таборе обязанности ключницы, фуражира, кухарки, прачки и даже лекаря, когда кто-то из артистов заболевал или что-нибудь себе вывихивал во время представления. Настоящая кампфрау, я вам скажу! Ко мне синьора Сароз с самого первого дня благоволила, и я в любой момент мог рассчитывать на кусочек мяса или рыбы вне обычной скудной пайки.
Увы, я не оговорился – именно скудной. Роскошный обед, которым Огюст усыпил мою бдительность и подкупил Андрэ, оказался первым и последним проявлением щедрости – щедрости особой, расчетливой – хозяина цирка. Если уж говорить без обиняков, то он нас самым наглым образом надул. Когда бедняга Андрэ впервые увидел, сколько и чего ему положили в миску на завтрак, я уж было решил, что он забудет про свое пресловутое миролюбие и бродячий цирк лишится своего не в меру бережливого хозяина. Собственно, это было бы даже не преступление, а справедливое возмездие. Увы, даже очень большой и злой овце волком не стать – все закончилось свернутой в трубочку миской и сломанной скамейкой. Синьор Сароз, спокойно наблюдавший за беснующимся Булыгой, хладнокровно сообщил, что вычтет их стоимость из жалованья силача. Правда, сомневаюсь, что нам с Андрэ он вообще собирается платить. Да я и не останусь в цирке так долго.
Если поначалу слова Огюста о совместном путешествии в столицу показались мне резонными, то реальное положение дел быстро избавило меня от иллюзий на этот счет. Обман с кормежкой и деньгами – это так, мелочь. В конце концов в бытность мою ландскнехтом меня постоянно обманывали с довольствием. Главной бедой было то, что табор двигался слишком медленно. В Большие Куроцапы мы с Булыгой пришли в тот день, когда цирк давал последнее представление. Однако тем вечером мы никуда из села не тронулись – артисты отдыхали, что выражалось в распитии гомерического количества дешевого вина и крепких настоек. На следующий день синьор Сароз проспал до полудня, и только часам к трем все было собрано и табор двинулся в сторону третьего села – Бугров. Мулы, тащившие повозки, двигались с головокружительной скоростью засыпающих улиток, так что путь, который пеший странник одолел бы к полудню следующего дня, отнял у табора весь следующий день. А в Буграх, селе чуть меньшем, чем Большие Куроцапы, Огюст решил остаться на три дня, чтобы захватить и воскресенье, справедливо рассчитывая на большие сборы в праздничный день. Узнав об этом, я окончательно понял, что с цирком мне не по пути. Так мне не только до Хеллоуина, но и до Рождества чернокнижников не догнать!
Я попытался уговорить Андрэ бежать вместе, но успеха не достиг. На гиганта неожиданно сильное впечатление произвели слова Огюста о галерах и рудниках. Похоже, Андрэ вбил в голову, что в каждом городишке на нашем пути вся стража только и мечтает о том, как бы заковать в цепи именно его – Андрэ Булыгу. Разубедить его мне не удалось. Что же, придется своими лапами как-то…
– Эй, господин кот! – донеслось с улицы. – Где вы, господин кот? Пора. Скоро начало представления…
Я торопливо доел жареную рыбью голову, витиевато поблагодарил синьору Сароз и выскочил на улицу. Еще неделю назад я расцарапал бы Огюсту лицо, посмей он в своей утонченно-издевательской манере назвать меня «господин кот». Увы, за эти дни все как-то незаметно, но очень сильно поменялось. Слова уже не так задевают меня… а если уж честно, то и не задевают вовсе. Когда ежедневно выходишь паясничать перед «почтеннейшей публикой» за еду, нелепо обижаться на какие-то там слова.
– Иду, иду, – мрачно буркнул я, присоединяясь к торопливо шагающему Огюсту.
– Готов?
– Можно подумать, я совершаю какой-то умопомрачительной сложности трюк, – фыркнул я сварливо. – Ты главное следи, чтобы в меня не кидали всякой дрянью. Вчера чуть не попали гнилым помидором в голову – я чудом увернуться успел!
– Культурный уровень этих людей крайне низок, дорогой капитан. Будьте к ним снисходительны – бросить в артиста гнилым овощем для них обязательная часть представления. Не камнями же кидаются в конце концов…
– Это очень утешает! – съехидничал я, подставляя шею под ошейник. – Может, обойдемся без цепи? Мне неловко…
– Не капризничайте. Цепь – обязательный атрибут. Иначе зрители решат, что вы слишком уж самостоятельны. Мы ведь уже говорили об этом, и тогда вы сами с этим согласились.
– Да, но я не подозревал, как это унизительно! Я – потомок благороднейшего рода фон Коттов – и на цепи!
– Можно подумать, кто-то вас в этом виде узнает!
Мы остановились возле фургонов, отгораживавших цирковой «лагерь» от площади, где шло представление. Судя по шуму, зрителей собралось преизрядно, да оно и понятно – воскресный день, добрые обыватели уже вернулись из церкви, отобедали, и души их возжелали развлечений. А развлечений в селе не то чтобы много – посидеть вечером в кабаке да набить потом друг другу морды. На таком скудном культурном фоне прибытие бродячего цирка – настоящее событие. Синьор Сароз хорошо разбирается в таких вопросах.
Толпа зашумела особенно сильно, и в проход между кибитками ввалился раскрасневшийся потный Андрэ. Огюст додумался нарядить гиганта в одни обтягивающие испанские кальсес, да еще размера на два меньше, чем нужно, так что все без исключения героические пропорции «Самсона-силача» были доступны обозрению. Догадываюсь, что пришедших на представлении дам восторгала далеко не только и не столько толщина рук Булыги. Андрэ без особого труда волочил на себе целый ворох порванных цепей и четыре огромные гири, которыми только что жонглировал. Что меня поразило – лицо гиганта, несмотря на усталость, сияло неподдельным счастьем. Похоже, отрава честолюбия постепенно просачивается даже в эту девственно чистую душу.
– А теперь, господа и дамы, зрелище преудивительнейшее! Истинное чудо природы! Ко-о-т ученый! И гений, сумевший обучить животное невероятным трюкам, – синьор Огю-ю-ю-юст Саро-о-о-оз!
Огюст оскалил желтые прокуренные зубы, изображая радость от встречи со зрителями, и шагнул в проход. Я поплелся за ним. Ошейник сдавливал шею… Или меня душил стыд?
Да уж, толпа собралась немалая, Синяша постарался от души. Торопливо выбежали, просвечивая сквозь мел свежими синяками, Марк и Матвей, вынесли реквизит и так же стремительно ретировались.
