Роберт Сильверберг - На дальних мирах (сборник)
Через десять минут Кляйн начал думать, что родился невидимым для покойников. Как раз в этот миг перед ним остановился лысый широкоплечий мужчина с до странности молодым лицом.
— Меня зовут Пабло,— представился он.— Добро пожаловать в Сион!
Кляйн так растерялся, что едва не «потерял лицо»: чуть не забыл про невозмутимость, приличествующую мертвому. Дружелюбно улыбаясь, Пабло коснулся пальцев Кляйна. К несчастью, с теплотой приветствия убийственно контрастировал холодный и отчужденный взгляд.
— Меня послали, чтобы проводить тебя к жилищу,— сказал Пабло,— Идем, там твой автомобиль.
Не считая указаний повернуть налево или направо, Пабло произнес ровно три фразы.
— Дом воскрешения.
Пятиэтажное здание, приветливое, как любая больница. Стены цвета старой бронзы и черные, как оникс, окна.
— Дом отца-проводника.
Скромный кирпичный дом, как у приходского священника, на краю небольшого садика.
— Ты будешь жить здесь.
С этими словами Пабло вышел из машины и быстрым шагом удалился.
Остановиться Кляйну надлежало в Доме странников — гостинице для приезжих мертвецов. В этом городе безрадостных зданий длинная и низкая постройка из шлакоблоков требовала по-истине крепких нервов, чтобы не опуститься на дно отчаяния. В чем бы ни состояли желания мертвецов, им явно не требовалось архитектурных изысков. Голос из автомата в суровом вестибюле отправил Кляйна в номер: квадратную комнатку с белеными стенами и высоким потолком. Выяснилось, что к услугам гостя имеется коммуникатор с экраном, туалет, узкая кровать, комод, стенной шкаф и маленькое окошко, откуда открывался вид на соседнее здание, ничуть не веселее самой гостиницы.
Никто ничего не сказал про деньги. Может, Кляйн стал гостем города? Никто не сказал вообще ничего. Похоже, его приняли. Недорого, оказывается, стоит уверенность Джиджибоя в том, что самозванца немедленно разоблачат. Или уверенность Долоросы в том, что он расколется через десять минут. Кляйн находится за стенами Сиона уже полчаса. Его раскололи?
— Еда не имеет для нас особого значения,— говорил Доло-роса.
— Но вы едите?
— Конечно. Просто еда не имеет значения.
Для мертвецов — может быть, но пока что не для Кляйна. Без изысков можно обойтись, однако есть нужно, лучше три раза в день. И неплохо бы перекусить прямо сейчас. Что же делать? Заказать обед в номер? Здесь нет прислуги. Первое правило Долоросы: не задавай прямых вопросов. К железному коммуникатору это наверняка не относится. Компьютеры не требуют соблюдения этикета. Правда, голос за экраном может не принадлежать машине; на всякий случай надо использовать лапидарный стиль, который, по словам Долоросы, предпочитают мертвецы.
— Обед?
— Кантина.
— Где?
— Четвертый централ.
Четвертый централ? Очень хорошо. Неужто он не найдет дороги? Переодевшись, Кляйн зашагал по линолеуму длинного коридора в сторону вестибюля. На улице окончательно стемнело, зажглись фонари. Под покровом темноты убожество Сиона больше не резало глаза. Напротив, бездушная регулярность планировки обернулась намеком на божественную симметрию.
На улицах, однако, не было ни номеров домов, ни указателей, ни пешеходов. Десять минут Кляйн шел куда глаза глядят. Он надеялся, за неимением лучшего плана, встретить кого-нибудь, кому тоже нужен четвертый централ. В конце концов он встретил высокую женщину царственного вида, весьма преклонных лет. Но оказалось, что подойти к ней Кляйн не в силах. Он помнил, что ему говорили: не задавай прямых вопросов, не опирайся ни на чью руку. Кляйн шагал рядом с женщиной, не задавая вопросов и не приближаясь вплотную, пока она внезапно не скрылась в одном из домов. Еще десять минут прошли в невеселых размышлениях. Итак, некто прибыл в Сион в первый раз. Живой или мертвый, хоть на какую-то помощь он вправе рассчитывать? Может, Долороса отчасти набивал себе цену.
На ближайшем углу Кляйн решительно приблизился к человеку, прикуривавшему спиной к ветру.
— Простите, не могли бы вы...
— Кляйн? — Мужчина смотрел ему прямо в глаза.— Ну конечно. Никакого сомнения. Значит, ты тоже переплыл реку забвения.
Один из занзибарских компаньонов Сибиллы, сообразил Кляйн. Мортимер, приметливый и сообразительный. Член псев-досемейной группы, что бы это ни значило. Вот и все, сумрачно подумал Кляйн, выдерживая взгляд Мортимера. Сейчас его разоблачат. Семи недель не прошло, как он спорил с Мортимером во внутреннем дворике занзибарского отеля. Этого недостаточно, чтобы умереть, воскреснуть и обсушить крылышки. Однако прошло несколько секунд, а Мортимер ничего не сказал.
— Я только что приехал,— сообщил Кляйн.— Пабло проводил меня в Дом странников, а теперь я ищу кантину.
— Четвертый централ? Тебе повезло. Мне как раз туда.
Ни тени подозрения на лице Мортимера. Может быть, беглая улыбка — единственный и последний знак того, что мертвый распознал живого? Не следует забывать, что для мертвецов вселенная — дешевая игрушка, они ничего не принимают всерьез.
— Я жду Нериту,— сказал Мортимер.— Можно пообедать вместе.
— Меня воскресили в «ледяном городе» Олбани,— без особой надобности объяснил Кляйн. — Я только оттуда.
— Замечательно.
Нерита Трейси вышла из дома на другой стороне: стройная спортивная женщина лет сорока с короткими темно-рыжими волосами. Она быстро подошла к ним.
— Мортимер Кляйн, с которым мы познакомились в Занзибаре. Только что из Олбани, после воскрешения.
— Сибилла наверняка обрадуется,— улыбнулась Нерита.
— Она в городе? — не удержался Кляйн.
Мортимер и Нерита переглянулись. Кляйн чуть не покраснел. Никогда не задавай прямых вопросов! Черт бы тебя побрал, старый информатор!
— Вы скоро увидитесь,— сказала Нерита.— Ну что, идем обедать?
Вопреки ожиданиям Кляйна, кантина оказалась вполне приличным рестораном, куда сразу захотелось войти. Тяжелые темные портьеры разделяли умело спланированное на пяти или шести уровнях помещение на небольшие уютные кабинеты и альковы, обращенные к колодцу — пустому пространству в центре зала. Такой ресторан сделал бы честь роскошному тропическому курорту.
С едой вышло гораздо хуже: стандартные безвкусные блюда с автоматической раздачи. Еще один убийственный контраст. Да, они ничего не принимают всерьез... Выяснилось, что есть хочется не так сильно, как казалось в гостинице. Пока Кляйн ковырялся в тарелке, беседа Мортимера с Неритой летела мимо его ушей со скоростью, в несколько раз превышающей скорость мысли. Приспособиться к такому потоку обрывочных, старательно перемешанных иносказаний, намеков и особых словечек не представлялось возможным. Трудно представить, что они так себя ведут без задней мысли. Мало того, еще время от времени спрашивают: не правда ли? Приходится с умным видом улыбаться и кивать, кивать и улыбаться. Безусловно! Вне всякого сомнения!
Что же происходит? Раскусили и развлекаются? Приняли за своего, во что невозможно поверить? Ему, Кляйну, точно их не раскусить: слишком изысканно играют. Правда, свежеиспеченный мертвец тоже приспосабливается к миру себе подобных. Ему почти также трудно, как и живому.
— Тебе по-прежнему ее ужасно не хватает? — неожиданно просто спросила Нерита.
— О да. Некоторые вещи не желают умирать.
— Умирает все,— сказал Мортимер.— Додо, зубры, Священная римская империя, династия Янь. Падают стены Византии и забывается язык строителей Мохенджо-Даро.
— Что-то остается,— возразил Кляйн.— Великие пирамиды, Янцзы, целакант [53], наследники питекантропа. Есть вещи, которые выживают сами по себе, есть вещи, которые можно восстановить; забытый язык можно расшифровать. Насколько мне известно, на додо и зубра охотятся в наши дни в одном африканском заповеднике.
— Это копии,— пожал плечами Мортимер.
— Весьма убедительные копии. Ничем не хуже оригинала.
— Тебе устраивает подделка? — спросила Нерита.
— Меня устраивает то, чем можно обладать.
— Убедительная копия ушедшей любви сгодится?
— Вот как... Мне хватит пяти минут разговора. Я согласен.
— Ты получишь свои пять минут. Но не сегодня. Вон там — видишь? Но тебе нельзя беспокоить ее сейчас.
Кляйн посмотрел туда, куда Нерита указала движением головы. В дальнем конце зала, тремя уровнями выше, появились Сибилла и Кент Захариас. Некоторое время они стояли на краю алькова, рассеянно и безучастно глядя вниз, на дно колодца. У Кляйна задергалась щека, и он прикрыл ее рукой, чтобы не выдать себя окончательно. Теперь затрясло ладонь, но незаметно.
Сибилла выглядела подобно богине, открывающей себя почитателям посреди святилища. Нестерпимо прекрасная в своем бледном сиянии, красивее, чем подсказывала и приукрашивала память, зажатая в тиски безвозвратной потери. Кляйну казалось невозможным, что она была когда-то его женой, близкой во многих обличьях. Разве он не видел эти глаза красными и припухшими после ночи над книгами? Разве он не смотрел сверху в это лицо, искаженное страстью, похожей на гримасу боли? Разве она не бывала раздражительной и несправедливой, когда болела? Разве не было у нее недостатков, слабостей, запахов и родимых пятен? Разве не знал он эту возрожденную и воскрешенную по ту сторону реальности богиню — когда она была человеческим существом? Ее ли он искал, подобно святому Граалю, эту Сибиллу?
