Надежда Первухина - Конец света сегодня
– Да мы и так налегке, – возразил Влад. – Никаких вещей.
– Я подразумевал то, что в продолжение нашего пути вы не будете иметь нужды ни в пище, ни в питье, ни во сне. Вы воистину станете Буддами!
– Благодарим тебя, о добрый старец! – высокопарно сказала Анна Николаевна. – Назови же нам свое святое имя.
– Меня зовут Малыш Бун и никак иначе, – усмехнулся старец. – С этим именем я родился, с ним умер и веду посмертное существование. А теперь, если вам больше нечего здесь делать, идемте.
И наши герои последовали за Малышом Буном.
Они покинули «аквариум» с ожидавшими своей участи душами и пошли по еле заметной в красноватом сиянии тропке.
– Сейчас мы поднимемся в мир смертных людей, – предупредил Бун. – Вы будете невидимы и неслышимы, как, впрочем, и я.
– Мы поднимемся в реальность? – удивился Сидор.
– Да. Это первые врата, которые нам нужно пройти.
Однако до того, как эти врата отверзлись перед нашими героями, пришлось немало потрудиться ногами. Время не текло в царстве Бардо, и поэтому Сидору казалось, что и они стоят на месте.
Но нет, они двигались. Пейзаж менялся, «аквариум» остался далеко позади, в тусклом мареве воздвигались и исчезали башни, пагоды, дворцы…
Наконец они подошли к скале. В ней была солидных размеров расселина, из которой била струей прозрачная вода.
– Не вздумайте пить, это вода мертвых, – предупредил Малыш Бун.
– Куда же нам теперь идти?
– За мной. – Старик был немногословен.
И первым шагнул в расселину.
Они вошли в нутро скалы. Расселина была широкой и высокой, под ногами тек ручей, вокруг была темнота.
– Возьмитесь за руки, – приказал Малыш Бун. – Так больше вероятность того, что никто не упадет и не потеряется.
Они последовали его приказу. И снова шли, шли, шли.
– Старец? А старец?! – подала голос Анна Николаевна.
– Что тебе, ведьма-бабочка?
– А можно песню запеть?
– Смотря какую.
– «Поклонение».
– Ну пой.
И Анна Николаевна хорошим контральто стала выводить на санскрите:
Поклонение нищим, ибо они обогатятся;
Поклонение плачущим, ибо их слезы станут росой неба;
Поклонение благосердым, ибо они созерцают Будду;
Поклонение милостивым, ибо они веселятся на ложах своих;
Поклонение кротким, ибо они заградят пасти львам;
Да возрадуются все чистые сердцем, ибо они стяжали рай!
Анна Николаевна закончила петь, и долго после этого в маленьком отряде царило молчание. Наконец Владимир отважился спросить:
– Анна Николаевна, это что, Нагорная проповедь на санскрите?
– Что-то вроде того, – скупо усмехнулась ведьма.
– Мы пришли, – сказал Малыш Бун.
И их осиял свет.
Поначалу свет был им страшен. Казалось, на них излили лучи тысячи солнц. Но потом Малыш Бун объяснил, что это просто от долгого пребывания во тьме их глаза боятся света. А свет этот обычный, земной.
Они вышли из скалы. Вокруг, куда ни кинь взор, простирались величественные горы.
– Это гора Куньлунь, – немного торжественно сказал Малыш Бун, и тут Владимир заметил, что их проводник чем-то неуловимо напоминает Николая Рериха.
– Значит, мы в Китае? – удивилась Анна Николаевна.
– Да. И сейчас нам надо погрузиться в медитацию. Пусть каждый медитирует о своем.
Они приняли медитационные позы и закрыли глаза. Владимир поначалу ничего не ощущал, и на сердце у него было неспокойно. Но потом его сердце забилось ровнее, дыхание замедлилось, и Владимир увидел свою жену. Лиза стояла перед ним так ясно и отчетливо, что он уже готов был поверить в ее реальность. Но здравый смысл, который не покидал лемурийца даже во время молитвы или медитации, подсказал, что эта Лиза – лишь видение.
«Заговори со мной», – мысленно попросил Владимир.
«Муж мой единственный, – проговорила Лиза. – Как мне тяжело без тебя. Она удерживает меня и его. Она хочет, чтобы он снова обладал мною. Но я люблю тебя, и мое дитя, что ношу во чреве, – дитя от твоего семени. Скажи мне, ты, которого любит душа моя: где пасешь ты? Где отдыхаешь в полдень? К чему мне быть скиталицею возле стад товарищей твоих?»
«Если ты не знаешь этого, прекраснейшая из женщин, то иди себе по следам овец и паси козлят твоих подле шатров пастушеских…»
Владимир сам не понял, как в его медитационные размышления вплелась древняя, но от этого не менее прекрасная «Песнь Песней» Соломона…
«О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! И ложе у нас – зелень; кровли домов наших – кедры, потолки наши – кипарисы…»
– Лиза, голубица моя, – прошептал Владимир и открыл глаза.
И увидел перед собой женщину.
– Лиза, – прошептал он, замирая.
– Нет, я не твоя возлюбленная, – проговорила женщина, покачивая головой. Была она прекрасна и совершенна.
– Кто ты?
– Я императорская наложница Янгуйфэй. Твои мысли о любви привлекли меня. Я увидела твои страдания и хочу помочь тебе.
– О Янгуйфэй, если бы я только знал, где она! Мир скрыл ее от меня, я в растерянности.
– Растерянность не подобает мужчине, будь верен и смел. Я же обращусь к Небесным Чиновникам с просьбой найти твою супругу.
– Ее удерживают в Бардо.
– Увы, это не так. Бросала я свой взор на Бардо, но там только мертвецы.
– Янгуйфэй, почему ты хочешь помочь мне?
– Потому что я не могу видеть влюбленную душу страдающей. Я и сама много страдала при жизни, но и много любила. Человек без любви – ничто. Итак, жди ответа от Небесных Чиновников.
И Янгуйфэй пропала, разлив в воздухе аромат лотосов.
Владимир вышел из медитационного транса. И увидел, что его спутники стоят кучкой у скалы и что-то яростно обсуждают.
Лемуриец подошел к ним:
– Отчего вы не пробудили меня? Вижу, тут у вас спор.
– Да мнения разделились, – сказала Анна Николаевна. – Видишь ли, Вольдемар, гора Куньлунь, где мы сейчас имеем честь находиться, считается священной горой у китайцев. В ней есть девять врат, ведущих к неимоверным сокровищам духа и прозрения. Эти девять врат охраняет Кайминшоу. С ним бы нам лучше не встречаться.
– Почему?
– Да потому что это жуткий зверь! Не думаю, что ему понравится, как мы проникли на священную гору!
– И тем не менее, – значительно сказал Малыш Бун. – Мы должны подойти к чертогам чудовища и поклониться ему. Иначе это будет неуважительно и разбудит в нем гнев.
– Вольдемар, как ты считаешь? Идти нам к Кайминшоу или нет?
– Идти, – ответил Владимир. – Раз на горе мы в гостях, то и должны выполнять правила гостей. Не съест же нас это чудовище!
– Съесть не съест. Но покалечит…
– Это еще вилами по воде писано. Кроме того, чудовище может знать хоть что-нибудь о цели нашего путешествия.
– Ну что ж, Вольдемар, ты сам решил. Ладно, – подытожила Анна Николаевна и вдруг пронзительно свистнула.
Этот жуткий свист пронесся по горе как порыв ветра. Там, где росла трава, появились обугленные проплешины. Скала ощутимо затряслась.
А в небе появилась темная точка, увеличивающаяся с каждым мигом.
Наконец они все увидели, что к ним, перебирая копытами в воздухе, явился сам цилинь – священный зверь, воспетый китайскими поэтами.
Цилинь опустился на землю, и наши герои смогли наконец подробно рассмотреть удивительное животное. У цилиня было тело оленя, шея волка и хвост быка, кожа его была усеяна твердыми зелеными и красными чешуйками. Из гладкого лба торчал перламутровый рог, на кончике которого сиял драгоценный камень.
– Позвольте представить вам священного и благочестивейшего цилиня Кэ, – сказала Анна Николаевна. – В моих длительных странствиях по Поднебесной и Подземной Кэ однажды явился мне, и мы заключили с ним дружественный союз.
– Почему вы единорога назвали цилинем? – удивился Сидор, который вообще плохо разбирался в чудесных животных. – Вообще-то он жуткий какой-то.
Сказал это Сидор по-русски, но цилинь понял. Он обнажил крепкие клыки и рыкнул.
– Ты оскорбил священное животное, Сидор, – вспылила Анна Николаевна. – Немедленно поклонись ему.
– Ну прошу прощения, – опасливо посторонился Сидор и поклонился чудесному зверю.
– Надобно вам знать, что цилини – самые древние единороги в истории, – заметил Малыш Бун. – Есть легенда о том, как бог Паньгу создал весь мир. Ему в этом помогали четверо животных: дракон, феникс, черепаха и цилинь. Когда работа была закончена, цилинь удалился в лес. Он может жить тысячу лет и считается животным доброго предзнаменования. Есть также легенда об императоре Фу Си. Однажды он увидел цилиня, выходящего из реки, на его спине были написаны магические знаки. Император скопировал их, и позднее они стали основой китайской письменности.
– Это, конечно, замечательно, – сказал Сидор. – Но для чего вы вызвали цилиня?
