Татьяна Устименко - Второе пророчество
Кстати, именно он и познакомил Рейна с молодым, но уже скандально известным генетиком — доктором Йозефом Менгеле, проводившим немыслимые в своей бесчеловечности опыты над узниками нацистских концлагерей. В тысяча девятьсот сорок третьем году, когда поражение Германии стало уже очевидным, Менгеле предложил доживающему последние дни Рейну добровольно принять участие в секретном эксперименте. Смысл его заключался в переливании крови подопытному от противоестественного создания, сам факт существования коего не укладывался ни в какие научно объяснимые рамки. Объективно рассудив, что терять ему уже нечего, Рейн согласился…
Их насчитывалось почти пять сотен — молодых, идеально здоровых мужчин и женщин, преимущественно русских, румын и венгров, набранных доктором Менгеле в концлагере «Оберзальцах», проходившем в документах СС под названием «образцовая колония для научных исследований». Йозеф так и не открыл, из каких неведомых источников получил он кровь, вводимую подопытным, но ходили неясные слухи, будто бы он стремился создать бессмертных, ведь именно этим качеством якобы обладал исходный образец, так и оставшийся Рейну неизвестным. Впрочем, позднее он сам обо всем догадался, но было уже поздно…
Из пятисот подопытных, получивших инъекцию странной крови, к завершению эксперимента уцелело не более восьмидесяти. Среди них оказался и сам Рейн, не только полностью исцелившийся от рака, но и обретший новые, совершенно немыслимые качества. Впрочем, нечто подобное приобрели и остальные выжившие, хотя проявились они у всех по-разному. Одни стали телепатами, способными легко читать человеческие мысли, другие получили чудовищную силу, третьи обросли острыми костяными выступами. Но способность к трансформации своей физической оболочки получили все без исключения. Именно тогда Рейнгольд, притягивающий к себе разряды статического электричества, а потому способный управлять погодными явлениями, и познал обновленную, истинную сущность своего имени. Он стал Рейном — Воином дождя, идущим по воде убийцей, способным противостоять любому оружию.
В секретной лаборатории Менгеле он познакомился с румыном по фамилии Логан и его прекрасной сестрой Людвигой, которая пробудила в холодном сердце возрожденного немца доселе неведомое ему чувство — чувство страстной любви к женщине…
А затем начался исход немцев из Германии. Проигравшие войну фашисты спешно бежали в Аргентину и Бразилию, вывозя из агонизирующей страны награбленные богатства и имущество, а также ученых — лучшие умы нации. Рейн не относился к числу заключенных, да к тому же имел значимых покровителей и влиятельных, хоть и отказавшихся от него, родственников. Он получил официальное приглашение перебраться в Новый Швабеленд — как образец одного из величайших достижений современной науки, таящий в себе секрет столь желанного, но пока так и оставшегося недостижимым для людей бессмертия. Однако фон Берг понимал — его новые друзья, пребывающие в унизительном статусе простого лабораторного материала, не имеют столь заманчивого будущего и обречены на мучительную смерть под скальпелем прозектора. Он никогда не смог бы безучастно наблюдать гибель красавицы Людвиги, бесспорно достойной иной, куда лучшей участи. А потому, пользуясь оказанным ему доверием, Рейн организовал массовый побег, спасая жизни своих друзей и выводя любимую девушку из жуткого вивария доктора Менгеле. Так он стал предателем в первый раз, предав своих соотечественников ради спасения, по сути, мутантов.
Дерзкий побег удался. Спасаясь от наступающих им на пятки агентов СС, возглавляемые фон Бергом беглецы укрылись в Венгрии. Тамошняя родня Рейна приняла их весьма холодно. Ведь он-то уже прекрасно осознал, чья кровь вернула ему жизнь, попутно породив несколько десятков чрезвычайно опасных мутантов, сейчас неистово защищающих свое право на выживание. Пришлые вели себя излишне вызывающе, незаконно требуя часть исконной территории хозяев Будапешта. Послушавшись отнюдь не чужого для их семьи Рейна, те согласились и выделили мутантам более молодую часть города — Пешт, а сами же остались в его старой половине — Буде, где находились и священные развалины древнеримского Аквинка. Голубая лента Дуная разделила два рода, две стаи, два чалада — первый из которых дал жизнь второму, пусть и невольно. И вот, на несколько последующих лет, между ними установилось некое подобие шаткого перемирия, старательно соблюдаемого и поддерживаемого. До тех самых пор, пока в игру не вступила слепая любовь, сметающая все на своем пути и разрушающая любые препятствия… Любовь — уже неоднократно ставившая этот мир на грань катастрофы.
До того как познакомиться с его отцом — Эрнстом, мать Рейна состояла в браке с мужчиной по имени Янош Фаркаш[11], несшим в себе каплю крови королевского рода Сокола. Он скончался очень рано, оставив Ханну молодой вдовой с сыном Белой на руках. Рейн так и не сумел выяснить, при каких именно обстоятельствах его будущая мать познакомилась с аристократичным немецким археологом и почему согласилась выйти за него замуж именно по венгерскому обряду, а затем оставила малолетнего сына от первого брака на попечение родственников и уехала в Германию. Но, так или иначе, именно к своему сводному брату — Беле Фаркашу, занимавшему весьма высокое социальное положение в запутанной иерархии закрытой будапештской общины, и обратился молодой фон Берг, умоляя о защите и крове над головой. Возможно, Бела и не стал бы прислушиваться к речам совершенно ненужного его семье полукровки, но как мог он отказать в просьбе сестре Логана — Людвиге, жалобно взиравшей на него прекрасными голубыми глазами? Бела полюбил ее с первого взгляда, точно так же, как и Людвига с первого взгляда полюбила Белу…
Некоторое время им удавалось вполне успешно скрывать свою страсть от всех, пользуясь молчаливым пособничеством преданного Рейна, разрывавшегося между заботой о счастье любимой девушки и благодарностью к принявшему его родичу. Иногда чистая, идущая от сердца любовь принимает довольно странную форму, подобную той, что воспевается в балладах и не умирает в веках. Рейн осознал — Людвига выбрала не его, не сумев устоять перед необузданной силой захватившей ее любви. Так имел ли он право в чем-то обвинять беззащитную девушку, весьма недолго дарившую ему свою благосклонность — только до тех пор, пока она не повстречала настоящего возлюбленного, ниспосланного ей судьбой? Нет, Рейн не винил ее ни в чем, старательно оберегая хрупкое счастье двух самых дорогих для него людей. То же, что произошло дальше, навсегда запечатлелось в душе отвергнутого влюбленного, наполняя ее непроходящим ужасом и отчаянием…
Стоял теплый осенний вечер, представлявший собой одно из последних мгновений тишины и сонного забытья, предшествовавших наступлению дождливой и слякотной зимы. Огонь мирно бился в зеве мраморного камина, лениво пожирая золотистые липовые дрова, при сгорании испускающие тонкий медовый аромат. Аромат уходящей любви…
Длинные пальцы Рейна бережно ласкали изящный гриф черной испанской гитары, извлекая из ее струн нежные, похожие на всхлипы звуки, идеально гармонирующие со светлой грустью, царившей в его душе. Скупой на откровения и неохотно идущий на сближение с кем-либо, он привык изливать свои эмоции в стихах и песнях, получив уважительное прозвище «Певец любви и правды». Поставив на каминную решетку обутую в высокий сапог ногу, Рейн положил на свое колено изогнутый бок гитары, разительно напоминающий волшебную линию стройного бедра его возлюбленной. О да, на этих коленях она тоже когда-то лежала, но это длилось так недолго… Никогда уже впредь не вкусит он сладости ее алых губ, не приникнет поцелуями к ее распущенным светлым кудрям, струящимся небрежной волной и отливающим чистейшим серебром. Нынче Людвига принадлежит другому…
Нет, он не роптал. Он стойко перенес потерю любви, пообещав самому себе: «Я ни за что не опущусь до зависти, ненависти или мести!» Он навсегда останется их другом — оберегающим и хранящим то, что ему не досталось. Ангелом, оберегающим их любовь… Он не захотел покарать и убить брата Белу, укравшего у него сердце любимой девушки. Он не захотел причинять боль самой Людвиге, а значит, Рейн любил ее намного сильнее…
Плакали сгорающие в огне дрова, источая капли душистой янтарной смолы. Заунывно плакала гитара, рождая мелодию несостоявшейся любви, плакала душа поэта, изливаясь в проникновенных строках, передающих всю красоту и возвышенность его добровольной жертвы.
Следы цепочкой на снегу…
И вот уже, не чуя лап,
Я от судьбы своей бегу,
Себе признаться не могу:
Что ранен я, что нынче слаб.
А за спиной все громче вой,
И злобно щелкают клыки,
Беги, вожак, не то с тобой
Легко расправится другой,
И помни — все вокруг враги.
Свой главный бой я проиграл,
И проигрыш тот невосполним,
Я кровью землю замарал,
Но слез из глаз не выжимал,
А что она?.. Она — с другим…
Мы все обмануты не раз,
Кто обмануться сам мечтал,
Наивной парой нежных фраз,
Случайной сменой лунных фаз
Беспечно стерт любви накал.
О, женщины, вам имя — ложь!
Как хрупок вашей страсти лед,
Разлука — шерсть мне не ерошь,
И так сжимает сердце дрожь,
Боль из души веревки вьет…
А помнишь, прошлою весной,
Ты в вечной верности клялась…
На хвойном ложе под сосной
Любовный мне дарила вой…
Другому — нынче отдалась.
А он — способен так любить?
До слепоты, до глухоты…
Кого в разрыве нам винить?
Поддался я… не смог убить
Того, кого так любишь ты…
И вот бегу, не чуя лап…
Теряю жизнь, теряю кровь,
Силен ли тот, кто духом слаб,
Кто предан, будто жалкий раб?
Но в ком еще жива любовь…
А кровь из этих страшных ран
Цветком душистым по весне
Вдруг прорастет, презрев обман,
И вновь, неся любви дурман,
К тебе придет. Но лишь — во сне…
Внезапно дверь комнаты широко распахнулась. От неожиданности Рейн уронил гитару, чуть не угодившую в огонь. С протяжным стоном лопнула разорвавшаяся струна. На пороге стоял Бела Фаркаш…
