Терри Пратчетт - Движущиеся картинки
— Что? Думаешь, именно так и скажут?
— Положись на меня, Томми.
— Ну… Ну ладно. Хорошо. Только никаких слонов. Здесь я абсолютно непреклонен. Никаких слонов.
— По-моему, нелепая штука, — сказал аркканцлер. — Ну слоники глиняные — и дальше что? Ты вроде говорил о какой-то машине…
— Скорее… это, скорее, устройство, — неуверенно поправил его казначей и потыкал устройство пальцем. Глиняные слоны качнулись. — Кажется, его соорудил сам Числитель Риктор. Это было еще до меня.
Устройство походило на большой изукрашенный глиняный горшок размером почти в человеческий рост. По верхнему его краю на бронзовых цепочках висели восемь глиняных слоников, один из которых после прикосновения казначеева пальца величаво раскачивался теперь взад-вперед.
Аркканцлер заглянул внутрь.
— Сплошные рычаги и мехи, — с неудовольствием отметил он.
Казначей повернулся к управительнице хозяйством Университета.
— Так что же все-таки случилось, госпожа Герпес?
Госпожа Герпес, необъятная, розовая, затянутая в корсет, пригладила свой рыжеватый парик и выпихнула вперед тщедушную уборщицу, которая до той поры держалась в ее тени.
— Расскажи его светлости, Ксандра, — приказала она.
Сразу стало ясно, что Ксандра готова раскаяться в собственном усердии.
— Я, сэр, с позволения, сэр, вытирала, так сказать, пыль…
— Пьыль вытьирала, — пояснила госпожа Герпес.
Когда у госпожи Герпес случался острый приступ респектабельности, она начинала говорить так, как, согласно ее мнению, говорили высокопоставленные персоны, которые, разумеется, никогда не обладали такой богатой фантазией, как у госпожи Герпес.
— …И тут как зашумит…
— Он зашюмель, — сказала госпожа Герпес. — Поэтомю она тут же пришьла ко мне, твоя светлость, согласно инструкции.
— Что это был за шум, Ксандра? — как можно мягче спросил казначей.
— С вашего позволения, сэр, вроде как… — Она прищурилась. — …Уамм… уамм… уамм… уамм… уаммуаммуаммУАММУАММ… плюм, сэр.
— Плюм, — многозначительно повторил казначей.
— Да, сэр.
— Плюмъ, — эхом откликнулась госпожа Герпес.
— Это он в меня харкнулся, сэр, — поведала Ксандра.
— Направиль слюну, — поправила ее госпожа Герпес.
— По-видимому, один из слонов выплюнул маленький свинцовый шарик, господин, — предположил казначей. — Что и было озвучено как, э-э… «плюм».
— Вот ведь гадина, — отозвался аркканцлер. — Распустились… Нельзя допускать, чтобы всякий горшок на людей харкал.
Госпожа Герпес содрогнулась.
— С какой стати он это сделал? — спросил Чудакулли.
— Понятия не имею, господин. Я думал, что, возможно, ты знаешь. Если не ошибаюсь, в годы твоей учебы Риктор читал здесь лекции. Госпожа Герпес очень обеспокоена, — добавил он тоном, ясно указывающим на то, что, когда госпожа Герпес чем-то обеспокоена, лишь очень неразумный аркканцлер отнесется к этому без должного внимания. — Обеспокоена тем, что персонал может подвергнуться магическому воздействию.
Аркканцлер постучал по горшку костяшками пальцев:
— Что, старый Числитель Риктор? Неужели он?
— Очевидно, так, аркканцлер.
— Сумасшедший был тип. Считал, что все на свете можно измерить. Не только длину, вес и прочее, а вообще все. Всякое существующее нечто можно измерить, твердил он нам. — Взор Чудакулли затуманился от воспоминаний. — Разные странные штуки создавал. Считал, что можно измерить правду, красоту, мечты, надежды и все такое. Значит, это одна из игрушек Риктора? Интересно, а что она измеряет?
— Я дюмаю, — сказала госпожа Герпес, — надо убьрать это кюда-нибудь от греха подальше.
— Да-да, конечно, — торопливо поддакнул казначей.
Текучесть обслуживающего персонала в Университете была очень высокой.
— Выкинуть эту штуковину, — решил аркканцлер.
— О нет! Ни в коем случае, господин! — в ужасе воскликнул казначей. — Мы никогда ничего не выкидываем! К тому же, этот горшок, возможно, представляет немалую ценность.
— Гм! — сказал Чудакулли. — Ценность?
— Вполне вероятно, какой-нибудь любопытнейший исторический артефакт.
— Тогда впихните его в мой кабинет. Я уже говорил, кабинет надо несколько оживить. Будет давать тему для беседы, верно? Ну а сейчас мне пора. Нужно повидаться с одним человеком насчет дрессировки грифона. Всего хорошего, дамы…
— Э-э… аркканцлер; а здесь бы подпись… — начал было казначей, но обращался он уже к закрытой двери.
Никто не спросил Ксандру, который из слонов выплюнул шарик, да и сведения эти никому бы ничего не сказали.
В тот же день два грузчика перенесли единственный во вселенной действующий ресограф[5] в кабинет аркканцлера.
Никто еще не знал, как наложить звук на движущиеся картинки, однако уже существовал звук, в полном смысле неотделимый от Голывуда. Речь идет о стуке молотка.
Голывуд сделался разборчив. Новые дома, новые улицы, новые районы возникали буквально за ночь. И там, где наскоро обученным алхимикам-стажерам не по силам оказывались самые коварные стадии в производстве октоцеллюлозы, эти дома, улицы и районы с еще большей быстротой исчезали. Впрочем, это ничего не меняло. Едва только дым рассеивался, кто-то уже снова брал в руки молоток.
Голывуд разрастался путем простого деления клетки. Все, что требовалось, — это некурящий парень с твердой рукой, знакомый с алхимическими знаками, рукоятор, мешок демонов и много солнца. Ну и пара-тройка подсобных людишек. А людей здесь хватало. Если человек не умел разводить демонов, смешивать химикалии или плавно крутить ручку, он мог караулить лошадей или обслуживать столики, хранить загадочный вид и лелеять надежду. На худой конец, можно было заколачивать гвозди. Многочисленные хлипкие строения окружали подножие древнего холма. Планки, из которых они были сколочены, успели искривиться и выгореть под безжалостным солнцем, но потребность в строительстве лишь возрастала.
Ведь Голывуд привораживал людей. И толпы их стекались сюда каждодневно. Но люди прибывали сюда вовсе не за тем, чтобы стать конюхами, служанками или плотниками-поденщиками. Они хотели делать картины.
Хотя зачем — сами не знали.
Себя-Режу-Без-Ножа Достаблю было прекрасно известно, что всюду, где появляются два человека и более, тут же объявляется кто-то, кто будет пытаться всучить им подозрительного вида сосиску в тесте.
Теперь, когда Достабль сменил род занятий, возникли другие люди, взявшие на себя эту задачу.
Одним из них был клатчец Нодар Боргль, чей огромный гулкий сарай был не столько рестораном, сколько фабрикой-кухней. Один его конец занимали огромные дымящиеся кастрюли, а все остальное пространство было заставлено столами. И за теми столами…
Виктор был поражен.
…Сидели тролли, люди и гномы. И даже, похоже, несколько эльфов, самых скрытных обитателей Плоского мира. И еще множество других существ, которые, как истово понадеялся Виктор, были просто переодетыми троллями, иначе присутствующим грозили бы немалые беды. Самое поразительное заключалось в том, что все посетители поедали пищу, а не друг друга.
— Вот здесь берешь тарелку, становишься в очередь, а потом платишь, — сказала Джинджер. — Это называется самообслуживание.
— Платишь до того, как поешь? А если тебя накормят какой-нибудь дрянью?
Джинджер мрачно кивнула:
— В этом вся и штука.
Виктор пожал плечами и наклонился к гному за стойкой с обедами.
— Мне бы…
— Рагу, — сказал гном.
— Какое рагу?
— Рагу одно. Потому оно и рагу, — оборвал его гном. — Рагу — это рагу.
— Я хотел спросить — из чего оно?
— Если спрашиваешь, значит, не голоден, — сказала Джинджер. — Два рагу, Фрунткин.
В тарелку Виктора плеснули какого-то бурого месива. Непонятного происхождения куски, вынесенные на поверхность таинственными круговыми токами, вынырнули на мгновение и вновь затонули — хотелось бы надеяться, насовсем.
В кулинарии Боргль придерживался того же направления, что и Достабль.
— Или рагу, или гуляй. — Повар скосил глаз на Виктора. — Полдоллара. За полцены — дешево.
Виктор неохотно заплатил и поискал глазами Джинджер.
— Давай сюда, — махнула рукой Джинджер, садясь за один из длинных столов. — Привет, Громотоп. Как дела, Брекчия? Это Вик. Новенький. Привет, Сниддин, сперва и не заметила.
Виктор с трудом втиснулся между Джинджер и горным троллем, одетым, как ему показалось, в кольчугу, хотя вскоре выяснилось, что это всего лишь голывудская кольчуга, на скорую руку сплетенная из веревки и выкрашенная в серебряный цвет.
Джинджер завела оживленный разговор с двумя гномами — один из них был совсем маленьким, четырехдюймового роста, а другой был облачен в накидку из половины медвежьей шкуры. Виктор почувствовал себя лишним.
