Юлия Славачевская - Замужем за Черным Властелином, или Божественные каникулы
Хорошенькое «не со зла»! А что тогда со зла? Три дня пыток и гильотина? Или тоже не со зла?..
Главный помощник старшего дворника, то бишь коварный сменщик мажордома, от испуга совсем слился с окружающей мебелью. Без бинокля не найдешь.
— Клена, Кленушка, просыпайся! — Экономка тронула свою родственницу за плечо. Судя по всему, племяннице ее прикосновение не особо понравилось. Она открыла глаза, пулей взлетела с моих рук, оскалилась и зашипела:
— МОЙ!!!
Я тут же возразил без особых церемоний:
— Я свой! — встал наконец и преспокойно продел ремень в брюки.
А чего волноваться? Кто бы меня чьим не называл — до лампочки! Я на то согласия не дал. Я вольный. Ко мне неприменимо крепостное право.
Реакция тетушки была немного нестандартной. Я не рассмотрел точно, что случилось, — племянница Брячиславы стояла ко мне спиной, но успел заметить: глаза у тетки заметно округлились, а волосы приподнялись, словно от контакта с динамо-машиной. Кондрад с Дерриком вновь похватались за сабли.
— Свят-свят-свят, — как заведенная, твердила Брячеслава непослушными губами, пятясь от родственницы. — Господи помилуй, арианэ!
— Денис! — Кондрад был на удивление серьезен. — Денис, она тебя целовала?
Я удивленно воззрился на зятя, воспылавшего странной любознательностью.
— Это имеет какое-то значение?
— Имеет! — Голос Черного Властелина был на редкость мрачен.
Ладно, в принципе это не секрет.
— Ну… было такое. Один раз.
Кондрад с Дерриком дружно застонали.
— Тебе понравилось? — опять спросил этот моральный вуайерист.
Я чуть пальцем у виска не покрутил.
— Понравилось?!! — Голос Кондрада сорвался. — Отвечай, не дури! Это не шутки!
После этого вопроса все обратились в слух — и воины, и заместитель мажордома, и тетя с племяшкой.
Я молчаливо пожал плечами. Не хватало еще обсуждать такие вещи вслух!
— Ничего особенного. Наверное, ей приснился кто-то, а поцелуй достался мне.
— Похоже, нет! Не понравился! — мрачно резюмировал Кондрад. Он прислонился спиной к стене и начал методично биться об нее затылком со словами: — Илона меня убьет!
Да, бедные мозги! Сейчас закончит взбивание пудинга с телячьим субпродуктом — и в духовку! Мама так часто делает… Я глянул на представление, которое он устроил, и начал улыбаться.
Кондрад удивился моей реакции и уточнил:
— Она… — Брезгливое движение поджатых губ. — …Арианэ, достигшая полной силы!
Я опять пожал плечами. Он думает, я шарю в мифологии этого мира? Он ошибается.
Илона
Когда я увидела, кто нас посетил, то забыла все свои проблемы и обиды. Помимо воли мои губы расплылись в зловещей многообещающей улыбке. У меня просто душа запела. И вы меня поймете!
Из дымового лифта выпал Форсет. Я чуть не запрыгала от удовлетворения. Вот здорово! Это он удачно зашел, это ему подфартило со страшной силой. И этой страшной силой буду я!
— Рицесиус! — радостно завопил толстячок, широко распахивая пухлые ручонки для иудиных объятий. — Дорогой друг! Как мне тебя не хватало! — и к трону, к трону…
Очки дяде нужно срочно купить! Или поставить два фингала для улучшения освещения дороги, куда я собралась ненавязчиво, но твердо спровадить этого лысоватого индивидуума.
Пока Форсет пытался нежно обнять и сладко облобызать пустой трон, я спокойно встала с места, где сидела. Правда, встала — это громко сказано. Скорее, меня бережно подняли парфенушки. Тихо прошептав добровольным помощникам: «Спасибо!», я летящей, качающейся и колыхающейся походкой приблизилась к богу с тыла и, шлепнув по плечу ладонью в мягкой перчатке, проорала:
— Алее капут! Хенде хох!
Форсет подпрыгнул от неожиданности, сделал замысловатый пируэт и оказался лицом к моему «телевизору».
— Шнеле-шнеле! — удовлетворительно крякнула я. — Их бин ферштейн?
— Ты-ы к-кто?
Толстяк упорно вглядывался в знакомые черты, но опознать меня в этом фотороботе не мог. Впрочем, я и сама себя не узнавала. Но мне простительно — в конце концов, я женщина, существо нестабильное и переменчивое… Ага, а еще зыбкое, нетвердо стоящее на ногах и крайне неустойчивое! Но не морально — физически. Морально я крепче любой скалы! Правда, скала об этом не знает!
— Я — телепузик с ракетным двигателем пониже талии! Ужас здешних мест! Гроза Парфенона! Призрачный мститель!
Глаза божественного «Краника» стали квадратными. Редкие волосики поднялись шаром вокруг лысины, превращая просто дедушку в дедушку — божьего одуванчика.
— Да-да! — поддержали меня мохнатики. — Великая! Красивая! Ужасная!
Последнее могли бы и не говорить! Но… что сказано, то сказано!
Я погладила ближайшую, яростно подскакивающую парфенушку по голове и снова вернулась к Форсету:
— Проникся, несчастный?
— Почему несчастный? — вкрадчиво поинтересовался бог справедливости и защиты. И вдруг у него открылись глаза: — Илона?!!
— А ты кого ждал, болезный? — в свою очередь поинтересовалась я, надевая кадуцей на шею во избежание потери ценного имущества и в знак своего высокого положения.
— Рицесиуса, — растерянно ответил Форсет и попер танком: — Ты как здесь оказалась? Где главный бог? И почему у тебя символ верховной власти?
— Я за него! — спокойно подложила богу противотанковую гранату. — Так что «стоять — бояться, упасть — отжаться!».
На пару-тройку минут Форсета закоротило от свалившейся на него информации. Причем оригинально так закоротило… У него закрывались глаза, открывался рот. Закрывался рот — открывались глаза. В конце концов я заподозрила неумелую подтяжку лица. Когда у жертвы косметической хирургии остается очень мало кожи, и, чтобы что-то открыть, ему требуется что-то другое срочно захлопнуть.
— П-почему? — все же выдавил из себя поборник омоложения. — Почему ты?..
— Не знаю, — честно призналась и любовно погладила толстую цепь кадуцея. — Сильно не повезло, наверно…
Теперь, когда выпала счастливая возможность насолить гнусному поборнику «божественной справедливости», я была даже частично готова простить Рицесиусу грандиозную подставу. Но только на ту часть, которой я собралась ушибить Форсета!
Толстяк еще немного подумал и вдруг вцепился в кадуцей с криком:
— Отдай! Я буду главным! Я! Я! Я!!!
Вот любитель повыколупывать изюм из чужих пасочек!
Ситуация мне не понравилась. Во-первых, уж кому-кому, а этому небесному засранцу я власть отдавать не собираюсь! Во-вторых, я не привыкла, чтобы меня мотали козой на цепи туда-сюда. В-третьих, мне преемник был крайне несимпатичен! В-четвертых… Впрочем, хватит и трех вышеперечисленных причин, чтобы я слетела с катушек и начала беспредельничать!
Все! Кто не спрятался — я не виновата! Мстя моя страшенна и огроменна! Кто руки к нашему кадуцею протянет, тому их граблями завернем!
Мы некоторое время поперетягивали цепь. Недолго… Но поскольку внутри цепи все же была именно моя шея, которую я нежно любила, то и победила я, честно вырвав победу из рук противника с помощью парфенушек. Волосатики навалились на дедка массой и сломили его активное сопротивление!
Форсет решил зайти с другой стороны и позвал народное ополчение:
— Эй, вы! Быстро сюда!
В воздухе зазвенело, и вокруг бога возникли чашечные весы с белыми крылышками и с клювами как у попугая.
— Разберитесь! — зло приказал толстячок и, засучив воображаемые рукава, попер на меня, пыхтя паровозом и издавая что-то типа: «Ту-ту-у-у!» Хм… оригинальный клич у местных команчей. Надо запомнить.
И пошли мы стенка на стенку…
Представьте себе картину: Форсет напирает на меня и протягивает свои жадные, немытые, липкие, противные, загребущие ручонки к символу власти, я отпихиваю его войлочным брюхом телепузика и произвожу беспорядочный обстрел кадуцеем по широкой местности божественного тела.
Парфенушки лаются с весами:
— Хозяйка хорошая!
— Заклевать! — орали помощники бога.
— Отдай! — вопил сам бог, наскакивая.
— Отвали! Сгинь! — отфутболивала я его бронированным пузом.
— Хозяйка добрая! — не сдавались парфенушки и лупили весы по клювам, а кое-кто пошустрее уже вовсю дергал перья из крыльев.
— Закусать! — немного сбавили темп противники, зависая в воздухе и о чем-то задумываясь, при этом давая возможность волосатикам произвести массовое пополнение перьевого запаса. На большую сельскую подушку уже нащипали!
— Это мое! — никак не мог успокоиться божок. У него значительно пострадали голова, правое плечо, локоть и прибавилось в лице немного интересной синевы.
— Облезешь! — убеждала его я, наловчившись действовать «телепузиком» более прицельно.
— Она нас назвала! — пошли в лобовую атаку пушистики. — Мы — парфенушки! Мы не сдадимся!
