Роберт Сильверберг - На дальних мирах (сборник)
Вдоль линии, разделяющей две эпохи, стоят толпы народа; выпучив глаза от удивления, люди рассматривают средневековый город.
«Можно подумать, что эти болваны видят империю в первый раз»,— ворчит Малрини, когда вместе с Андерсоном садится в лимузин, который направляется к полицейскому кордону. Как обычно, их сопровождает ропот толпы.
Малрини, как глава предприятия, надел элегантную обтягивающую рубашку из зеленого шелка, пояс из алой парчи, бирюзового цвета трико и мягкие кожаные персидские сапоги. На голове у него огромный турецкий тюрбан, на правом бедре болтается длинный кривой кинжал в дорогих серебряных ножнах.
Андерсон, как и положено младшему по чину, одет скромнее: на нем свободная старомодная рубашка из светлого муслина, мешковатые голубые штаны и сандалии; его головной убор — белая шляпа с красной лентой. Ничего странного — самый обычный наряд купца и его помощника, однако на улицах современного Чикаго они вызывают всеобщее оживление.
Дюплесси, Шмидт и Куликовски уже стоят возле полицейского кордона, о чем-то болтая с копами. На Шмидте короткая шерстяная рубашка, в каких ходят носильщики; ему предстоит тащить на себе груз — два объемистых мешка из джутовой ткани. Дюплесси и Куликовски переодеваться не стали. Они не пойдут на ту сторону. Они — торговцы антиквариатом; их работа — зашататься товаром, который Малрини и его помощники доставляют из империи. Они еще ни разу не совали нос за линию разделения.
Как обычно, Дюплесси нервничает и суетится и каждые десять секунд поглядывает на часы.
— Наконец-то, Майк,— говорит он Малрини,— Часы все тикают и тикают.
— Так быстро, что империя появилась у нас на полтора дня раньше обычного? — хмуро отвечает Малрини. — Ошибка в расчетах?
— Бог с тобой, приятель! Время появления точно вычислить невозможно, и ты это прекрасно знаешь. Приходится учитывать массу всевозможных факторов. Процесс прохождения линии равноденствия — с учетом положения звезд, проблему топографического смещения... слушай, Майк, я делаю все возможное. Империя появляется каждые полгода, плюс-минус парадней — это все, что мы можем вычислить. Как я могу сказать все точно, когда...
— А как насчет того, чтобы сказать, когда она исчезнет? Ты и здесь собираешься ошибиться на пару деньков?
— Нет,— отвечает Дюплесси,— Нет. Мой расчет точен: империя пробудет у нас два дня. Слушай, Майк, не волнуйся. Спокойно входи, делай, что тебе нужно, и завтра днем возвращайся. Ты брюзжишь, потому что не любишь рано вставать.
— Хватит, вам пора,— говорит Куликовски.— Вэксман и Гросс ушли уже час назад. Дэвидсон будет переходить возле Рузвельта, а вон идет и Макнил.
Малрини кивает. Да, конкуренты лезут со всех сторон. Империя стоит уже два часа; вероятно, большинство лицензированных торговцев уже там. А впрочем, какого черта? Времени хватит на все.
— Деньги не перепутал? — спрашивает он.
Куликовски протягивает ему бархатный кошелек, в котором позвякивают монеты — деньги, которые устраивают и ту и другую стороны. Малрини высыпает на ладонь несколько монеток. С их гладкой золотой поверхности на него смотрит широкое, с большим носом, лицо императора Василия. В кошельке лежит еще пара серебряных монеток эпохи Казимира и несколько тяжелых сестерциев, на которых виден профиль императрицы Юлианы.
Куликовски нетерпеливо говорит:
— Ты думаешь, я способен перепутать монеты? Здесь все правильно — ни одной позднее эпохи Василия Третьего. И ни одной ранее эпохи Пелопоннесской династии.
Плата фальшивыми или, согласно императорскому указу, вышедшими из употребления деньгами считается в империи серьезным преступлением, за которое карают увечьем в первый раз и смертью — во второй. Естественно, вопрос о том, чтобы пускать в ход монеты с изображением еще не родившегося императора, даже не обсуждается. Это было бы не только глупо, но и опасно.
— Давай, Майк,— говорит Дюплесси.— Мы теряем время. Тебе пора идти.
— Так сколько, ты говоришь, я могу там пробыть?
— Почти до вечера завтрашнего дня.
— Так долго? Ты уверен?
— Аты думаешь, я что-нибудь выиграю, если ты оттуда не выберешься? — говорит Дюплесси.— Верь мне. Если я сказал, до вечера, значит, до вечера. Ну все, иди. Да пойдешь ты, бога ради, или нет?
Малрини нет необходимости предъявлять свою лицензию. Полицейские знают всех торговцев с империей. Всего два десятка человек точно знают, как вести себя за «линией»,— знают язык и традиции жителей империи, правила торговых сделок в средневековой стране, понимают степень риска при пересечении «линии». А он велик, этот риск, поскольку далеко не все торговцы возвращаются назад. Официальные власти империи относятся к торговцам из Чикаго как к колдунам, а расплата за колдовство — смертная казнь, поэтому, если хочешь вести бизнес, держи ухо востро. Не стоит забывать и о возможности подцепить какую-нибудь старинную болезнь, которой уже нет в наше время и никто не знает, как ее лечить, а также возможности перепутать время и остаться в империи, когда она возвращается в свою эпоху. Есть много и других, один-на-тысячу, вариантов, которые могут причинить массу неприятностей, поэтому, чтобы успешно вести дела за «линией», нужно обладать знаниями, достойными профессора колледжа, плюс наглостью грабителя банков.
Если верить Куликовски, то сегодня в империю лучше всего зайти со стороны Голубого острова и Тейлора. Столица империи висит над улицами Чикаго на высоте всего четырех футов, и Куликовски притащил доску, чтобы использовать ее в качестве мостика. Малрини идет впереди, за ним шагает Андерсон, позади всех тащится с мешками Шмидт. Когда они пересекают зловещую светящуюся желтую линию, Малрини оглядывается назад, на Дюплесси и Куликовски, которые уже исчезают в дымке. Он усмехается, подмигивает им и показывает поднятый вверх большой палец. Еще несколько шагов — и Чикаго исчезает; позади ничего не видно, кроме золотистого мерцания, впереди маячит полупрозрачная дымка — это значит, что они подходят к зоне материализации. Все, теперь они находятся на имперской территории: на другом конце планеты и в девяти веках от своего времени; они входят в сверкающую столицу могущественной империи, великого соперника византийцев и турок, сражавшихся за властвование над миром.
— Ну и работенка,— бормочет про себя Малрини.
Сегодня — туда, завтра — обратно; приз — от десяти до двадцати миллионов баксов за бесценные сокровища, которые они купят и вынесут в своих мешках.
Императорская барка — во всяком случае, ее борт — находится слева, когда они входят на территорию империи. На борту видны королевский крест и надпись, славящая величие императора. Повернувшись спиной к «линии», вдоль борта прогуливаются суровые болгарские стражники, личная охрана императора. Так, видимо, что-то случилось. Это плохо. Стражники бросают на Малрини и его спутников угрюмые взгляды.
— Чертовы недоделки,— бормочет Андерсон,— С ними не договоришься.
— Не обращай внимания. Им так положено,— отвечает Малрини.— Будем вести себя тихо, и все будет о’кей.
Вести себя тихо означает не забывать, что ты мирный торговец из далекой страны, который случайно оказался здесь и знать ничего не знает. И ни малейшего признака страха или смущения.
— Все-таки держи поближе пистолет, на всякий случай.
— Ладно.
Андерсон сует руку под рубашку. Он и Шмидт вооружены. Малрини безоружен. Он никогда не берет с собой оружия.
Кажется, им все же удастся тихо пройти мимо стражников. Болгары — люди дикие и непредсказуемые, но Малрини знает, что никто в империи не захочет навлечь на себя беду в такое время, когда на небе сияет странная золотая полоса, даже болгарские стражники, ведь даже они знают, что когда появляется золотая полоса и все вокруг исчезает в дымке, наступает время колдунов. Так продолжается уже более восьмисот лет, поэтому каждый житель империи знает, что колдуном может оказаться любой случайный прохожий, который вполне может наслать на тебя могущественное заклинание. Такое уже случалось.
Для Малрини это уже двадцать пятый переход — вообще-то говоря, он их не считает, однако не пропускает ни одного появления империи; лицензию он получил около десяти лет назад и отлично знает город, как и все подобные ему торговцы. Широкий бульвар, который тянется вдоль берега параллельно верфям,— это улица Восточного Солнца, выходящая на Таможенную площадь, откуда лучами расходятся еще пять улиц: улица Персов, улица Турок, улица Римлян, улица Иудеев и улица Воров. На улице Иудеев никаких иудеев нет, их вообще нет в городе с тех пор, как вышел эдикт Тиародеса Седьмого, однако лучшие кузнецы, ювелиры и резчики по кости держат свои лавки именно между улицами Иудеев и Воров; вот там Малрини и устроил свою штаб-квартиру.
