Илья Варшавский - Сюжет для романа (Сборник научно-фантастических рассказов)
— Надоело? — спрашивает он.
Я киваю головой. У меня так мерзко на душе, что еще немного — и я разревусь. Мне страшно думать о том, что Лилли… Уж лучше бы это был не Лой, а Макс.
— Это потому, что мы играем без ставок, — говорит Тони. — Представьте себе, что проигравший должен был бы пойти в соседнюю комнату и повеситься. «Висеть повешенному за шею, пока не будет мертв». Игра сразу бы приобрела захватывающий интерес.
— Что ж, это мысль, — усмехается Лилли. — Попробуй, Свен. Рыцарский турнир на тараканах за право обладания дамой. Очень элегантно!
До чего же она меня ненавидит!
Право, я не прочь попробовать, но мне не хочется подвергать риску Тони. Он, в общем, славный парень. Вот если бы Лой… Чего не сделаешь ради того, чтобы на свете стало одним лопоухим меньше.
— Ладно! — говорю я и пододвигаю лоток к Лою. — Выбирайте таракана.
— Я не играю в азартные игры, — сухо отвечает он. — Что же касается вашей затеи, то это просто идиотизм! Неужели у вас нет более разумных развлечений?
Тони неожиданно взрывается.
— А что вы нам еще оставили?! — кричит он.
Лой пожимает плечами:
— Не понимаю, чего вы хотите.
— Работы! — орет Тони. — Можете вы понять, что и обычные люди хотят работать?!
— Разве вы не работаете?
— Работаю. — Он одним махом допивает коктейль и немного успокаивается. — Я написал монографию о восемнадцатом веке, а кому она нужна? Кто ее читал? Да и какой смысл копаться во всем этом дерьме, когда я не понимаю, что творится вокруг? Чем вы там занимаетесь в вашем проклятом Центре?! Какие сюрпризы вы нам еще готовите? Господи! Иногда мне кажется, что все мы заперты в огромном сумасшедшем доме. Ведь есть же еще люди на Земле. Можете вы объяснить, почему мы ограждены от всего мира непроницаемой стеной? Не умеете сами сообразить, что делать, так учитесь у других! Весь мир живет иначе.
— Нам нечему учиться у коммунистов, — высокомерно отвечает Лой. — Уровень производства, достигнутый нами…
— Я ничего не смыслю в производстве, но думаю, что тот уровень не ниже… — говорю я. — Меня интересует другое — люди. Что вы сделали с людьми?
— Разве автоматизация не освободила их от тяжелого труда?
— Освободила. От всего освободила, а взамен ничего не дала. Может быть, поэтому мы перестали походить на людей.
— Глупости!
Мне не хочется больше спорить.
— Был очень рад повидать тебя, Ли, — говорю я. — До свиданья!
— Будь здоров, дорогой!
— Прощайте, Тони! Мы еще с вами как-нибудь сыграем.
Лой тоже встает. Он целует руку Лилли и небрежно кивает Тони.
Мы выходим вместе.
— Пройдемтесь пешком, — предлагает Лой, — мне нужно с вами поговорить.
Я знаю, о чем он хочет поговорить.
Лой ставит рычажок на пульте своей машины против надписи «возврат», и мы поднимаемся на пешеходную трассу.
Он сразу приступает к делу:
— Я хочу получить у вас кое-какие сведения о Лилли. Ведь вы ее хорошо знаете.
— Никто не может познать душу женщины.
Меня самого ужасает пошлость этой фразы.
— Я спал с ней всего три месяца, — добавляю я, и это уже пахнет стопроцентным кретинизмом.
Лой бросает на меня быстрый взгляд из-под насупленных бровей. Точь-в-точь как Макс на ту корреспондентку.
Я сгораю от стыда, но в душе рад, что разговор на эту тему уже не состоится.
Целый квартал мы проходим молча.
На перекрестке — затор. Равнодушная, сытая толпа молча наблюдает движущуюся колонну молодых ребят. Они несут транспарант с надписью: «ЛОПОУХИЕ, ПРИДУМАЙТЕ НАМ ЗАНЯТИЕ!» Очевидно, это студенты.
— Вы понимаете, что им нужно? — спрашивает меня Лой.
— Вам лучше знать, — отвечаю я.
— К их услугам все блага жизни, — задумчиво продолжает он. — Они ни в чем не нуждаются и могут заниматься чем угодно, в меру своих сил и возможностей, разумеется.
— Вот в этом-то все дело, — говорю я. — Возможности непрерывно сокращаются. Вероятно, они боятся что скоро даже те крохи, которые вы им оставили, будут отвоеваны вашими обезьянами.
— Обезьянами? — переспрашивает Лой. — Ну нет, обезьяны предназначены не для этого
— А для чего?
Лой не спешит с ответом Последние ряды демонстрантов уже прошли, и мы снова пускаемся в путь.
— Профаны, — говорит Лой. — Профаны всегда падки на всякую сенсацию, способны раздуть ее до невероятных размеров. Ваши представления о мыслящих обезьянах — чистейшая фантастика. Сверхмозг — просто рабочая машина, такая же, как любое счетно-решающее устройство. Нет смысла изобретать то, что уже создано природой, но усовершенствовать природу всегда можно. Пока тот же Макс нам очень полезен при решении ограниченного круга задач. Изменятся эти задачи — придется искать что-нибудь новое.
— Не знаю, — говорю я. — Все это темный лес. — Просто меня, как писателя, пугают эти обезьяны. Впрочем, я их и близко-то не видел.
— Хотите посмотреть? Я могу это вам устроить, хотя Центр очень неохотно выдает разрешения на посещение питомника.
— Еще бы! Вероятно, зрелище не для слабонервных.
— Нет, — отвечает он, — просто это отвлекает обезьян.
***Разрешение приходит через пять дней. Почему-то оно на двух человек.
Я решаю, что Лой хочет блеснуть перед Лилли, и звоню ей по телефону.
— Я сегодня занята, — говорит она. — Если не возражаешь, с тобой поедет Тони.
…Мы останавливаем автомобиль перед воротами Центра. Висящее на них объявление доводит до всеобщего сведения, что въезд общественного транспорта на территорию категорически воспрещен.
Отщелкиваем свой пропуск в маленьком черном аппарате и сразу попадаем в иной мир.
Густые, нависшие кроны деревьев, посыпанные розовым песком дорожки, спрятанные в густой зелени белые коттеджи, полная тишина.
Если бы не вспыхивающие при нашем приближении указатели, можно было подумать, что мы перенеслись на несколько столетий назад.
Указатели приводят нас к большому одноэтажному зданию, обнесенному высоким забором.
Небольшая калитка в заборе заперта. Я нажимаю кнопку звонка, и через несколько минут появляется худой, высокий человек, облаченный в синий халат. Он долго и с явным неудовольствием разглядывает наш пропуск.
— Ну что ж, заходите!
Мы идем за ним. В нос нам ударяет запах зверинца. Весь двор уставлен клетками, в которых резвятся мартышки.
— В кабинеты заходить нельзя, — говорит наш проводник.
— Мы имеем разрешение.
— Они сейчас работают. Никому не разрешается заходить, когда они работают.
— Но тут же ясно написано в пропуске, — настаиваю я.
— Скоро перерыв, они пойдут обедать, тогда и посмотрите.
Нужно ждать, ничего другого не остается. От нечего делать мы разглядываем мартышек.
— А они тут зачем? — спрашивает Тони, указывая на клетки.
— Не знаю. Я сторож, мое дело их кормить, а что с ними там делают потом, меня не касается.
— Ну их к черту! — говорит Тони. — Поедем домой, Свен.
— Когда у них обед? — спрашиваю я.
— А вот сейчас буду звонить,
Раздается звук колокола. Мартышки прекращают свою возню и припадают к решеткам.
Я почему-то испытываю невольное волнение.
Открываются массивные двери, и из дома выходят пять горилл.
Мартышки в клетках начинают бесноваться. Они вопят, размахивают руками, плюют сквозь прутья.
Гориллы идут медленным шагом, высокомерные, в ярких халатах, слегка раскачиваясь на ходу. Они чем-то удивительно походят на Лоя.
Рядом с нами истошным голосом вопит маленькая обезьянка с детенышем на руках. Она судорожно закрывает ему ладошкой глаза, но сама не может оторвать взгляда от приближающейся процессии.
Шум становится невыносимым.
Тони зажимает уши и отворачивается. Его начинает рвать.
Гориллы проходят мимо, не удостаивая нас даже поворотом головы, и скрываются в маленьком домике расположенном в конце двора.
— Все! — говорит сторож. — Через час они пойдут обратно; если хотите, можете подождать.
Я подхожу к одной из клеток.
В глазах маленькой мартышки — тоска и немой вопрос, на который я не могу ответить сам.
— Бедная девочка! — говорю я. — Тебе тоже не хочется быть хуже своих сородичей.
Она доверчиво протягивает мне лапку. Я наклоняюсь и целую тонкие изящные пальчики.
Тони трогает меня за рукав.
— Пойдемте, Свен. Есть предел всему, даже… здравому смыслу.
Назад мы идем уставшие и злые. Тони что-то насвистывает сквозь зубы. Это меня раздражает.
У поворота на главную аллею стоит обнявшаяся парочка. Я их сразу узнаю,
— Снимите шляпу, Свен, — высокопарно произносит Тони. — Сегодня мы присутствуем при величайшем эксперименте, кладущем начало расширенному воспроизводству лопоухих.
Я поворачиваюсь и что есть силы бью кулаком в его ухмыляющийся рот.
— Вы идеалист, Свен, — говорит Тони, вытирая ладонью кровь с губы. — Неисправимый идеалист. И ударить-то по-настоящему не умеете. Бить нужно насмерть. Писатель!
