Роберт Асприн - Шуттовские деньги
— А мы, сержант, все по-разному ответили, — проговорил молодой круглолицый парень из первой шеренги — невысокий, немного полноватый. Выражение лица у него было открытое и добродушное, а на губах застыла улыбка, которая вполне бы подошла роботу-учителю, предназначенному для преподавания в классе для умственно отсталых детей.
Не сказать, чтобы такой отзыв был идеален для придирки и произнесения дежурной гневной тирады, но, как говорится, на безрыбье…
— Так. Ты, как тебя звать? — бросила Бренди.
— Махатма, сержант, — не переставая улыбаться, ответил парень.
Бренди огорчилась тому, что он не совершил обычной для новичка ошибки и не забыл упомянуть ее звания. Он не совершил и еще более страшной ошибки — не назвал ее «сэр», а случалось и такое. Ничего не поделаешь, пришлось довольствоваться тем, что было в распоряжении. Между прочим, таков был один из главных жизненных принципов Шутта.
— А что ты тут такого веселого нашел, Махатма, хотела бы я знать? — нахмурилась Бренди и шагнула почти вплотную к новенькому.
— «Веселое» — это не совсем верное определение, сержант, — мечтательно отвечал Махатма. — Все здесь так… преходяще.
— Пре-хо-дя-ще?
Такое слово из уст новобранца Бренди услышала впервые, и надо сказать, оно застало ее врасплох.
— Да, сержант, — смиренно отвечал Махатма. — Мы смотрим на вещи близоруко, не правда ли? То, что мы видим сегодня, завтра исчезнет, а вместе с ним исчезнем и мы. Так к Чему волноваться, о чем горевать? Ведь все пройдет.
— Ты так думаешь? — прищурилась Бренди и приблизилась к Махатме еще на несколько дюймов. Как правило, под ее неотрывным взглядом в таких ситуациях начинали нервничать даже самые крепкие орешки, но Махатма и глазом не моргнул. — Форму легионерскую нацепил, а замашки штатские, да ты штатский и есть. А как насчет того, чтобы лечь на пол и немного поотжиматься? Ну, раз сто для начала, скажем? Это тебя научит дальнозоркости. А мы посмотри, будешь ты так же лыбиться, когда закончишь отжиматься. Начи-най!
— Есть, сержант, — послушно отозвался Махатма и улыбаясь, опустился на четвереньки. — Вы желаете, чтобы я отжался ровно сто раз, или вас устроит некое приблизительное число?
— Я сказала «сто», значит, «сто», — процедила сквозь зубы Бренди. — И спину прямо держи, салага. Будешь задницу свою штатскую выпячивать, пинка получишь. Меня хорошо слышно?!
— Да, сержант, — повернул голову вбок Махатма. Благодарю вас за предоставленную мне возможность укрепить мой организм.
— Начи-най!! — еле сдерживаясь, скомандовала Бренди, начиная ощущать почти то самое раздражение, которое пока только пыталась разыгрывать. Махатма начал отжиматься. Делал он это медленно и методично, не поднимая головы и не сгибаясь в поясе. В строю кто-то рассмеялся. Бренди устремила на остальных новобранцев гневный взор. — Кому-то смешно? Всем — сто отжиманий! Начи-най!
Новобранцы улеглись на пол и принялись отжиматься! Мало кто их них отнесся к этому приказу столь же безропотно и безмятежно, как Махатма. Вот и хорошо — таких будет легче обругать, чем этого невозмутимого нахала. Наконец все пошло так, как и должно было пойти.
— Спины не гнуть! — рявкнула Бренди, не обращаясь, впрочем, ни к кому конкретно, и тут же стала искать глазами того, к кому можно было бы привязаться с этим замечанием.
— Простите, сержант, а нам теперь что делать?
Бренди узнала этот голос, несмотря на то что звучал он из динамика транслятора. Обернувшись, она увидела троицу гамбольтов. Бренди нахмурилась.
— Отжимания, — буркнула она. — Сто отжиманий. Мой приказ и вас касается.
— Да, сержант, — кивнул Руб. — Но только мы уже выполнили по сто отжиманий. А что нам делать теперь, пока люди выполняют это упражнение?
— Вы… уже отжались по сто раз? Это невозможно, — проговорила Бренди и посмотрела на часы. Прошло менее двух минут с того момента, как она велела новичкам приступить к отжиманиям. Бренди сурово нахмурилась. — Наверное, вы неправильно отжимались. Ну-ка, покажите мне, как вы это делали.
— Есть, сержант! — в унисон отозвались гамбольты и начали синхронно отжиматься со скоростью до двух отжиманий в секунду. Спины они держали прямо, упражнение выполняли четко, не халтурили. Бренди следила за их движениями, словно зачарованная, а они без труда выполнили вторую сотню отжиманий, и при этом даже не запыхались. Люди в это время успели едва перевалить за первые полсотни, и вид имели довольно удручающий. По опыту Бренди знала, что многим из них назначенное число упражнений выполнить не удастся.
Приглядевшись более внимательно, Бренди заметила Махатму. Тот продолжал отжиматься медленно и методично, и так сосредоточенно, словно для него в жизни больше ничего не существовало, кроме этих отжиманий. Он, как и гамбольты, дышал ровно и легко. И тут Бренди решила, что более нетипичной группы новобранцев ей еще в жизни не доставалось. «Ну ладно, — попыталась утешить себя Бренди, — хотя бы с гамбольтами, похоже, проблем не ожидается, и то хлеб. А другие, может быть, станут на них равняться». Только гораздо позже она поняла, что пример гамбольтов может произвести не совсем то впечатление, на какое она возлагала надежды.
* * *— Живых цыплят? — Искрима брезгливо сморщил нос. — Это влетит в копеечку, но я, конечно, могу их раздобыть. Но только зачем они нам сдались? В роте не найдется ни одного человека, включая и меня самого, который был бы способен отличить на вкус котлеты из клонокурятины от той курятины, с которой надо предварительно ощипать перья. Я даже мог бы закупить клонокурятину с косточками, если на то пошло. Так зачем же нам выбрасывать столько денег ради какой-то старомодной жратвы?
— Мы не ради какого-то человека стараемся, — вздохнула лейтенант Рембрандт, вид у которой был не менее удрученный, чем у Искримы, — И о какой-то замене тут и думать нечего. Речь идет об этом лейтенанте Квеле, зенобианце. Он привык к живой пище.
Одна из помощниц Искримы оторвала взгляд от открытой духовки, в которую уже был готова отправить противень с круассанами.
— Живая… пища? — в ужасе переспросила она. — Уоооов…
— И я того же мнения, — кивнула Рембрандт. — Но капитан готов из кожи вон вылезти ради этого Квела. Он к нам прислан в качестве военного наблюдателя со своей планеты, и, похоже, подписание мирного договора напрямую зависит от того, понравится ему или нет, как мы его тут ублажаем.
Искрима наклонился к столу. Руки его по локоть были перепачканы в муке.
— И что же, этот ящер будет прямо у нас в столовой живых птичек заглатывать? — с округлившимися от ужаса глазами спросил он.
— Надеюсь, что нет, — покачала головой Рембрандт. — После его вчерашней выходки с беготней по всей гостинице, к нему мало кто пылает большой любовью, так что, скорее всего, питаться он будет у себя в номере.
— А я слыхал, что этот зенобианец — шпион, — сказала младшая повариха. — И что из штаба его потому к нам и заслали. Они рассчитывают на то, что шпион будет пойман, и тогда наш капитан схлопочет нагоняй.
— Это за что же капитану нагоняй, если мы шпиона изловим? — недоуменно воскликнул Искрима и обернулся к поварихе, заметил открытую дверцу духовки и проворчал: — Ты бы лучше поторопилась с этими противнями. Нужно, чтобы вся выпечка была готова одновременно. Твое дело — еду готовить, а не контрразведкой заниматься.
— Слушаюсь, сержант, — вздохнула повариха и вернулась к прерванной работе.
— В одном она права, Искрима, — заметила Рембрандт. — Зенобианец напросился сюда, в нашу роту, потому, что мы для него стали первыми представителями; другой цивилизации, когда его занесло на планету Хаскина. Вот Квел и решил, что у капитана он получит более дружеский прием, чем у кого бы то ни было еще. Может быть, он рассчитывает на то, что и шпионить ему за нами по старой дружбе будет проще. Он сам сказал, что одна из его задач состоит в изучении нашей тактики. А уж если это не шпионство, я тогда и не знаю, как это еще назвать. Вернется домой и все доложит своим генералишкам, как мы тут деремся и какое у нас оружие.
— Кое-кто мог бы позаботиться о том, чтобы он домой не вернулся, — предложил Искрима. Пальцы его сомкнулись на ручке скалки — может быть, невольно, но Рембрандт покачала головой.
— От такого лейтенанту может еще крупней не поздоровиться, — сказала она. — Квел вчера за ужином в ресторане все четко сказал. Мы обязаны его ублажать, потому что от его рапорта напрямую зависит, будет ли подписан мирный договор. В общем, он будет тут слоняться, совать свой нос во все замочные скважины, а мы его и пальцем тронуть не посмеем.
— Влипли, стало быть, угодили между конфоркой и сковородой, — резюмировал Искрима, перефразировав на свой лад поговорку насчет молота и наковальни. — Так спрашивается, с какой стати я этому поганому ящеру еще должен какую-то еду по спецзаказу готовить, когда он, гад, шпионит за нами?
