Фредерик Браун - Марсиане, убирайтесь домой!
Аптеки процветали, продавая аспирин, успокаивающие средства и затычки для ушей.
Однако наивысший расцвет переживала промышленность, от которой вы, конечно, этого и ожидали — производство алкоголя.
С незапамятных времен спиртное было для человека любимым зельем, помогающим убежать от жизненных проблем. Ныне жизнь человека проходила среди маленьких зеленых проблемок, которые были в несчетные тысячи раз хуже прежних. Теперь человеку воистину стало от чего бежать.
Разумеется, насасывались по домам.
Но и бары по-прежнему были открыты, полны после полудня и забиты вечером. В большинстве зеркала на стенах были разбиты из-за того, что люди швыряли в марсиан стаканами, бутылками, пепельницами и вообще чем попало, а зеркала не меняли потому, что новые ждала бы та же скорбная участь.
Однако бары продолжали работать, и люди буквально осаждали их. Марсиане их тоже осаждали, хотя и не пили. Хозяева и завсегдатаи нашли паллиативное решение — поднять уровень шума. Музыкальные автоматы врубали на максимальную громкость, а в большинстве баров их стояло, самое малое, по два. Грохота добавляли еще и радиоприемники, так что клиенту приходилось кричать в ухо собеседнику.
Марсиане тоже шумели не без удовольствия, уровень шума становился уже таким, что громче некуда.
Если ты любил выпить в одиночестве — а таких любителей становилось все больше — в баре у тебя был шанс не пасть жертвой марсианина. Будь их хоть десяток вокруг тебя, но если ты склонялся над стойкой со стаканом в руке и закрытыми глазами, тебе удавалось их не видеть и не слышать. Когда же ты снова открывал глаза и видел их, это тебе уже не мешало.
Да, бары процветали.
7
Возьмем «Желтый Фонарь» на Пин-авеню в Лонг-Бич. Бар как бар, но в нем сидит Люк Деверо, нам сейчас самое время вернуться к нему. Тем более, что с ним должно случиться нечто необычайное.
Люк стоит у стойки со стаканом в руке и глаза его закрыты, так что мы можем рассмотреть его, не мешая.
Он не очень изменился с тех пор, как мы видели его в последний раз, то есть семь недель назад. Он по-прежнему умыт и гладко выбрит, одежда его в довольно приличном состоянии, хотя пиджаку и не помешало бы общение с утюгом, а складочки на воротнике рубашки говорят о том, что теперь Люк стирает сам. Впрочем, это спортивная рубашка, ей и с этого много чести.
Честно говоря, до сегодняшней ночи Люку везло — в том смысле, что он сумел продержаться на свои пятьдесят шесть долларов, время от времени восполняемые мелкими заработками — за эти семь недель он так и не перешел на пособие.
Но завтра перейдет.
Он принял это решение, имея еще шесть долларов, и поступил весьма мудро. С той ночи, когда он упился на пару с Грэшемом и позвонил Марджи, Люк ни разу не пил. Он жил, как монах и пахал как вол, если находил ярмо.
Семь недель его поддерживала гордость. Та самая гордость, кстати, которая не позволяла ему снова позвонить Марджи, как он обещал ей по пьянке в ту ночь. Он хотел это сделать, но у Марджи была работа, а Люк не хотел ни видеть ее, ни разговаривать с ней, пока сам не встанет на ноги.
Однако сегодня, под вечер десятого безрадостного дня кряду — одиннадцать дней назад он заработал три доллара, помогая перевезти мебель — и после оплаты скромного ужина из вчерашних булочек и холодных паровых котлет навынос, Люк пересчитал свой тающий капитал и обнаружил ровно шесть долларов — цент в цент.
«Пропади все пропадом, — решил он тогда. — Придется сдаться и переходить на пособие, разве что случится чудо». Впрочем, в чудеса Люк не верил. Если он перейдет на пособие уже завтра, то у него еще хватит денег, чтобы напиться на прощанье. После семи недель воздержания и при полупустом желудке шести долларов вполне достаточно, чтобы надраться, даже если он потратит там только часть денег, а на остаток прихватит с собой бутылку. В обоих случаях он проснулся бы с жутким похмельем, но с пустым бумажником и со спокойной совестью мог бы перейти на пособие. Пожалуй, с похмельем это не так гадко, чем без него.
Придя к выводу, что чуда ждать бесполезно, он отправился в «Желтый Фонарь», где его ждало чудо.
Люк сидел у стойки бара tete-a-tete с четвертой порцией и стискивал стакан ладонью. Он был слегка разочарован, потому что первые три подействовали на него довольно слабо. Впрочем, оставались деньги еще на несколько — в кармане, разумеется: никто не кладет деньги на стойку, чтобы сидеть потом с закрытыми глазами. И по той же самой причине стакан крепко держат в руках.
Люк сделал очередной глоток.
Внезапно он почувствовал на плече чью-то руку и в ухо ему гаркнули:
— Люк!
Крик мог исходить от марсианина, но рука — никоим образом. Кто-то здесь его знал, а он хотел сегодня напиться в одиночестве. Проклятье! Ну что ж, придется избавляться от нахала.
Открыв глаза, Люк повернулся.
Это был Картер Бенсон, он улыбался как призрак. Картер Бенсон, от которого он получил разрешение пользоваться домиком вблизи Индио, где пару месяцев назад пытался начать писать фантастическую книгу, которую так и не написал и уже никогда не напишет.
Картер Бенсон выглядел таким же цветущим, как и всегда, он наверняка по-прежнему был при деньгах. Вот принесла же нелегкая! В другое время — пожалуйста, но в тот вечер Люк не желал видеть даже Картера Бенсона. Пусть даже тот поставит ему выпивку… а он, несомненно, так и сделает, если Люк позволит. Сегодня он хотел пить в одиночестве, чтобы можно было жалеть самого себя за то, что неминуемо произойдет завтра.
Люк кивнул Картеру и сказал:
— До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до…
Картер видел его движущиеся губы, но все равно не слышал ни слова. Так не все ли равно, что говорить? Люк снова кивнул, а потом повернулся к своему стакану и закрыл глаза. Картер не дурак; он поймет, в чем дело, и уйдет.
У него было достаточно времени, чтобы сделать еще один глоток и еще раз глубоко вздохнуть от жалости к себе. Потом он снова почувствовал руку на плече. Чертов Картер! Неужели не понимает?
Люк поднял голову — что-то застило ему глаза. Что-то розовое… значит, не марсианин. Что бы это ни было, оно было слишком близко; пришлось отодвинуться, чтобы разглядеть.
Это был чек. Очень знакомый на вид чек, хотя Люк уже давно не видел ничего подобного — чек выданный Издательской Корпорацией Бенштейна, выпускавшей книги Картера Бенсона и самого Люка. Четыреста шестнадцать долларов и сколько-то там центов. Но зачем, черт возьми, Картер тычет его прямо в нос? Чтобы похвалиться, что все еще зарабатывает писательским трудом и нуждается в помощнике, чтобы это отметить? Шел бы он… Люк опять закрыл глаза.
Очередной настойчивый толчок в плечо заставил открыть их снова. Чек по-прежнему маячил перед глазами.
На этот раз Люк разглядел, что чек выписан на Люка Деверо, а не на Картера Бенсона.
Что еще за черт?! Ведь это он должен деньги Бенштейну за все авансы которые получил, а не наоборот.
Как бы то ни было, он потянулся дрожащими пальцами, взял чек и подержал на нужном расстоянии от глаз, внимательно разглядывая. Ничего не скажешь, чек выглядел настоящим.
Тут Люк дернулся и выронил чек — прямо сквозь его руку промчался марсианин, гад катался по стойке, как на катке. Люк спокойно поднял чек и повернулся к Картеру; тот все скалил зубы.
— Что за черт? — спросил он, старательно произнося слова, чтобы Картер мог прочитать по движениям его губ.
Картер указал на бар, поднял два пальца, а потом спросил, преувеличенно артикулируя:
— Пойдем выйдем?
Это было не приглашение подраться, как в старые добрые времена. Фраза имела теперь другое значение — достаточно вспомнить оглушительный шум, царящий в барах марсианской эры. Если двое людей хотели поговорить, не желая при этом орать или читать по губам, они выходили через парадную или заднюю дверь и удалялись от бара на несколько шагов, прихватывая выпивку с собой. Если ни один марсианин не преследовал их или не вквимивал внезапно между ними, удавалось спокойно поговорить. Если же марсианин не желал отвязываться, они возвращались обратно и ничего на этом не теряли. Бармены это понимали и не запрещали клиентам выходить наружу с напитками; кроме того, они были слишком заняты, чтобы уследить за всем.
Люк быстро сунул чек в карман и принял два стакана, заказанные Картером, а потом, по возможности незаметно, вышел через заднюю дверь в слабо освещенный переулок. И счастье, так неожиданно нашедшее Люка, не покинуло его — ни один марсианин не последовал за ними.
— Большое спасибо, Картер. И прости, что я поначалу хотел от тебя отвязаться — я как раз начинал прощальную попойку в одиночку, потому что… а-а, неважно. Но что это за чек?
— Ты читал когда-нибудь книгу «Ад в Эльдорадо»?
— Читал ли? Да я же ее сам написал! Но ведь она вышла двенадцать или пятнадцать лет назад. Это был вестерн не из лучших.
