Андрей Белянин - Заговор черной мессы
– Поймали болтуна-то?
– Нет, затерялся в толпе, – сумрачно вздохнул я. – Так вот, теперь я убежден, что все события между собой очень тесно связаны и ключом ко всему все-таки является наш герой. Видимо, вы были правы, он увидел что-то очень важное, но сам не осознал и не понял. А тот, кто об этом знает, не хочет ждать, пока он вспомнит… Его снова попытаются убрать.
– Ладно, завтра с утречка с ним потолкуем. Ты сегодня-то чего еще делать будешь?
– Видимо, да. Послал стрельцов за Шмулинсоном. Он ведь, хитрец, ушел вчера, так и не объяснив мне, почему рассчитался за ткань до получения товара.
– А… ну, вон, видать, его и ведут. – Бабка, приподнявшись, выглянула в окно. – Свеж как огурчик, без вещей, идет в милицию как к себе домой.
– Да что вы говорите?… Ну, тогда зовите его пред наши грозные очи.
Шмулинсон шагнул в горницу, фамильярно подмигивая и улыбаясь самой покровительственной улыбкой:
– Ви не поверите, как я рад вашему лицезрению! Я таки чую, шо наше деловое сотрудничество уже почти дает сочные плоды. – Он без приглашения уселся за стол, по-хозяйски раздвинув локти, и, хитро сощурясь, спросил: – Сегодня мы решаем вопрос оплаты, угадал?
– Нет, – сухо ответил я, доставая бумагу и ручку.
– Шо за странное слово «нет»? Я категорически не уловил его значения. А… понял! Таки ви хотите знать, чем я располагаю, прежде чем предложить мне свои условия? Это разумно. Мы с вами – деловые люди…
– Гражданин Шмулинсон Абрам Моисеевич, сорока трех лет от роду, женат, имеет троих детей…
– Ви забыли тещу!
– …работает гробовщиком и портным одновременно, оказывает мелкие услуги как ростовщик, приводов в милицию не имел, за правонарушения не привлекался, проходит в деле о краже черной ткани как свидетель и пострадавший. Все так?
– В самое сердце! Именно так и не иначе, – растроганно подтвердил Шмулинсон, – только ви забыли про тещу. Она тоже сидит на моей шее и, представьте себе, много ест…
– Абрам Моисеевич, – устало оборвал я, – скажите, почему вы заплатили деньги до того, как получили товар?
– А шо? – сразу насторожился он. – Где-то тут скрыт крупный криминал?
– Во всем Лукошкине даже дети знают классическую формулу здоровой торговли: товар – деньги. У вас почему-то наоборот. Отдаете деньги, судя по указанной сумме, немалые, и спокойненько ждете целый день, чтобы только завтра пойти на склад за получением ткани. Вас ничего не напрягает?
– А шо такого? Нет, шо такого, ви мне скажите! Я таки весь жутко пострадавший, а ви мне шьете дело! Нет, так у нас ничего не получится… Вам придется искать себе другого заместителя. Рад был видеть, преисполнен печали, буду вспоминать с щемящей болью в груди… Спешу откланяться.
– А ну сесть! – Я хлопнул ладонью по столу так, что самовар подпрыгнул, а перепуганный гробовщик вцепился руками в шляпу.
Нервотрепки последних дней давали о себе знать… Яга укоризненно свела брови, но ее глаза смеялись.
– Итак, мне очень хотелось бы знать, какие именно причины побудили вас на столь «странный» поступок?
– А шо? Чуть шо, сразу… Я шо, нарушил? Ви, гражданин начальник, или выдвигайте напротив меня ваши обвинения, или я склонен жаловаться государю! – постепенно успокаивая сам себя, завернул Шмулинсон.
– Значит, не хотите отвечать? Хорошо, я сам вам расскажу.
– Ви? Мне? Ой, ну жутко интересно…
– Вы заплатили Кирокосьянцу и Аксенову деньги вперед, так как были почти на сто процентов уверены, что на складе ткани не окажется. Думаю, вам известно имя человека, который также искал черную ткань и был готов ее у вас перекупить. Наверняка он сначала обращался напрямую к поставщикам, но купцы отказали. Они дорожат своим именем и не станут нарушать данное слово из-за лишней горсти серебра. А вот вы смекнули, как на этом можно сделать деньги… Этот некто знал, когда ткань поступит на склад, и вы это знали. Поэтому сунули всю сумму в руки недоумевающего армянина, спокойненько прождали целые сутки, а наутро осторожно уточнили, нельзя ли забрать купленное? Как вы и ожидали, черной ткани на складе не оказалось! Оставалось лишь поднять шум, обвинить купцов в прикарманивании «последних денег бедного еврея» и получить в качестве откупного солидный куш, что вы и намеревались сделать.
– Ну, не… шо ви такое сочиняете? Да я ни в одном глазу… как можно?! Такие достойные люди, а я против них…
– Вот именно. Лукошкинские купцы славятся непререкаемой честностью в своем бизнесе. Малейший скандал мог бы бросить тень на их репутацию… Еще полгода назад они бы безоговорочно вернули вам деньги и щедро добавили от себя, лишь бы не допустить такого позора. Вы ошиблись лишь в одном: времена изменились. Теперь в столице работает милицейское отделение. И слава Богу, купеческие головы додумались сюда обратиться… Вам ведь этого очень не хотелось?
По смуглым щекам горбоносого афериста текли неискренние слезы, он аккуратно промокнул их мятым носовым платком, отступая на заранее подготовленные позиции:
– Ну… и шо? Где ж тут… состав преступления?
– Мошенничество, милый друг, – охотно пояснил я, – да еще в особо крупных размерах. Когда до купцов дойдет, как именно вы их подставили, они обойдутся без черной ткани, от всей души украсив ВАШ гроб хоть китайской парчой.
– Сколько мне светит? – мгновенно прекращая слезоразлив, по-деловому уточнил Шмулинсон.
– Все зависит от моей доброты, но мне нужна информация.
– Понял на раз, начальник. Пишите. За два дня до привоза ткани ко мне подходил некий пастор Швабс из немецкой слободы. Ему срочно нужны были три штуки черного шелка и четыре штуки бархата на нужды костела. Я охотно согласился, можно сказать, подал руку помощи, но… мы не сошлись в цене. Прошу заметить в протоколе, шо он обозвал меня «грязным барыгой». За шо? Если я покупаю по одной цене, а продаю по другой – так это мой кусок хлеба, зачем ругаться?
– Дальше, – потребовал я.
– Ну, он сказал, шо тогда я ее вообще не увижу. Очень неприятный человек, ни с того ни с сего такие угрозы… Поговорив дома с Сарой, я принял мудрое соломоново решение – заплатить вперед. Либо все тихо и я таки получаю товар, либо его нет и я… опять не в обиде! Слушайте, ви так молоды, у вас все впереди, а у меня больная жена, голодные дети, теща с язвой и шумы в сердце. Я сказал чистую правду, клянусь Моисеем! Теперь я могу поспешить откланяться?
Когда гробовщик вышел, я тут же приказал двум стрельцам, дежурившим в сенях, идти за ним следом, но на расстоянии, чтоб не заметил. Дело к ночи, а гибель ценного свидетеля меня абсолютно не устраивает. Парни кивнули и обязались бдить за «долгоносым» вплоть до самого его дома. Вообще стрельцов в тот вечер у нас было пруд пруди. Еремеев расквартировал на бабкином дворе едва ли не половину своей сотни. Все были суровы, собранны и полны решимости отомстить за гибель боевого товарища.
– Никитушка, ты бы шел спать, касатик… – начала Баба Яга, когда мы напились чаю.
Я выпил не меньше трех чашек, успокаивая душу после «содержательного» допроса свидетеля.
– Сейчас пойду, стрельцов дождусь только. Не век же они будут его провожать.
– Да уж, больше часа прошло… Вскорости должны быть. А как ты угадал про того злодея, что тканями интересовался?
– Про пастора? Это элементарная логика. Первые сомнения мне подбросил царь Горох, он начал шуметь, будто евреи вечно норовят с наших купцов три шкуры содрать. Глупости, конечно… По мне, так все хороши, но сама идея того, что Шмулинсон знал или подозревал о краже, в голову запала.
– Одно непонятно, зачем же пастору немецкому черную ткань красть? У них ведь, как я помню, во всем одеянии церковном черного цвета нет. Сам в белом платье по улицам разгуливает, служки его в коричневых рясах. При чем же тут черное-то?
– «Ищите причину – найдете преступника», как говорил нам полковник Шмулько.
– Че ж тут искать? – удивилась Яга. – Преступник – пастор этот, как его… Швабс. Заарестовывать его – и дело с концом!
– Хорошо бы… а за что?
– За… за… вот ведь, змей, и ухватить-то его не за что!
– К сожалению… Что мы можем ему предъявить? Что некий Шмулинсон бездоказательно утверждает, будто бы он, гражданин Швабс, пытался перекупить у него черную ткань, а когда не вышло, в сердцах пообещал, что тогда она никому не достанется? Банальнейшее брюзжание из-за несостоявшейся сделки. Состава преступления – никакого, признаков правонарушения – тоже. Не говоря уж о том, что немец вообще сделает круглые глаза и скажет, что он этого еврея впервые в жизни видит! Нет… Направление мы получили правильное, но, чтобы добиться результата, нам еще пахать и пахать…
– Охохо-о-нюшки, грехи наши тяжкие… – сочувственно вздохнула Яга, убирая со стола.
В дверь постучали, явились стрельцы, следившие за Шмулинсоном.
– Все мирно, батюшка сыскной воевода. До самого дома проводили гробовщика энтого.
