Terry Pratchett - Добрые предзнаменования (пер. В.Филиппов)
– Следи за дорогой! За дорогой следи! А где эта больница?
– Где-то к югу от Оксфорда!
Азирафель уцепился за ручку на двери.
– Сто пятьдесят километров! Так нельзя ездить в центре Лондона!
Кроули, прищурившись, глянул на спидометр.
– Почему? – спросил он.
– Мы разобьемся! Насмерть! – Азирафель подумал, и неуверенно поправился: – Развоплотимся. Что вызовет определенные неудобства, – добавил он, и немного расслабился. – Ну и потом, ты можешь задавить кого-нибудь другого.
Кроули пожал плечами. Ангелу так и не удалось полностью вжиться в двадцатое столетие, и он не понимал, что по Оксфорд-стрит вполне можно передвигаться со скоростью сто пятьдесят километров в час. Просто надо устроить так, чтобы никто не лез под колеса. А тогда – поскольку все знали, что по Оксфорд-стрит невозможно ехать с такой скоростью – никто этого и не замечал.
Уж лучше машины, чем лошади. Изобретение двигателя внутреннего сгорания было для Кроули Божьим да… благослове… подарком судьбы, вот. В старые времена, отправляясь по делам, он ездил только на огромных конях черной масти, глаза которых сверкали, освещая путь, а из-под копыт летели искры. Этого требовал этикет. А Кроули обычно с них падал, поскольку никогда не умел обращаться с животными.
Где-то возле Чизуика Азирафель принялся рыться в россыпях кассет в бардачке.
– Что такое «Велвет Андерграунд»? – спросил он.
– Тебе не понравится, – ответил Кроули.
– А, – великодушно кивнул ангел. – Бибоп.
– Слушай, Азирафель, а ты знаешь, что если бы вдруг у миллиона людей спросили, каким словом они назовут современную музыку, ни один из них не употребил бы термин «бибоп»? – съязвил Кроули.
– А, вот это уже лучше. Чайковский, – сказал Азирафель, вытащил кассету и вставил ее в «блаупункт».
– Вряд ли, – вздохнул Кроули. – Она провалялась в машине больше двух недель.
Тяжелый ритм бас-барабана поплыл через салон «бентли», как раз когда они миновали Хитроу.
Азирафель нахмурился.
– Не узнаю, – признался он. – Что это за вещь?
– Это «День на скачках» Чайковского, – сказал Кроули и закрыл глаза. Они проезжали Слау.
Чтобы скоротать время, свернув на Чилтерн, они прослушали «Мы – чемпионы» зачинателя английского мадригала Уильяма Берда и «Шоу должно продолжаться» Бетховена. Однако ни то, ни другое не могло сравниться с «Радио Га-Га» Вогана Уильямса.
* * *Говорят, все лучшие мелодии принадлежат Дьяволу.
В общем, это правда. Зато все лучшие балетмейстеры – на небесах.
* * *Равнина между Лондоном и Оксфордом уходила далеко на запад, и редкие огоньки, тут и там видневшиеся на ней, говорили о том, что вот сейчас честные селяне укладываются спать после долгого дня, полного забот, редакционных совещаний, консультаций по финансовым вопросам, и разработки программного обеспечения.
На вершине холма зажглось несколько огоньков.
Теодолит – один из самых ужасных символов двадцатого века. Тренога со зрительной трубкой сверху, установленная в чистом поле, означает только одно: грядут работы по Расширению Трассы (единогласно) и Разметке Участков Под Жилищное Строительство на две тысячи домов, в полном соответствии с Духом Деревенской Жизни. С духом подготовки руководящих кадров, точнее.
Однако даже самые трудолюбивые геодезисты не работают по ночам, а тут именно посреди ночи тренога прочно стояла на торфянистом пригорке. Далеко не все теодолиты, правда, украшены резьбой с кельтскими рунами и увенчиваются ореховым прутом, привязанным сверху. И не со всех свисают хрустальные маятники.
Ветерок пытался трепать плащ на стройной фигурке девушки, которая как раз подкручивала колесики на треноге, однако это был хороший, тяжелый плащ, благоразумно непромокаемый и на теплой подкладке.
В большинстве книг о ведьмовстве написано, что ведьмы работают нагишом. Это потому, что большинство книг о ведьмовстве написали мужчины.
Девушку звали Анафема Деталь. Она не была сногсшибательной красавицей. Если рассматривать черты ее лица по отдельности, они были весьма миловидны, но в целом ее лицо производило впечатление комплекта, наспех собранного из наличных частей без какого-либо определенного плана. Возможно, к ней лучше всего подходило слово «очаровательная», хотя люди, которые знают, что означает это слово, и могут его написать без ошибки, добавили бы еще «милочка»; с другой стороны, слово «милочка» звучит в духе чуть ли не пятидесятых годов, поэтому они, возможно, не стали бы его добавлять.
Молодым девушкам не стоит гулять в одиночку темной ночью, даже в окрестностях Оксфорда. Однако любой маньяк, жаждущий жертвы и попытавшийся обработать Анафему Деталь, обнаружил бы, что лишился не только сознания. Она ведь все-таки была ведьма. И именно будучи ведьмой, и, следовательно, девушкой разумной, она мало доверяла защитным амулетам и заклинаниям, а больше – длинному и тонкому ножу для резки хлеба, который носила за поясом.
Она заглянула в теодолит и еще немного подкрутила колесико.
Она что-то пробормотала.
Геодезисты часто что-то бормочут – например, «В два счета построим здесь объезд» или «На три семьдесят пять метра, плюс-минус два пальца».
Ничего подобного здесь не бормотали.
– Ночь темна… Светла Луна, – бормотала Анафема, – Юг на Восток… На Запад и юго-запад… запад-юго-запад… есть, поймала…
Она достала аккуратно сложенную топографическую карту и посветила фонариком. Потом она вынула прозрачную линейку и карандаш, и провела на карте аккуратную прямую до пересечения с другой прямой.
Она улыбнулась, не потому, что в этом было что-то смешное, но потому, что сложная работа была выполнена с блеском.
Затем она сложила свой странный теодолит, привязала его к раме черного старомодного велосипеда с высоким рулем, прислоненного к кусту, убедилась, что Книга в корзинке на руле, и вывела нагруженный велосипед на тропинку, теряющуюся в тумане.
Велосипед был настоящей древностью: рама его, по всей видимости, была сделана из водопроводных труб. Его соорудили задолго до изобретения трехступенчатой передачи и, возможно, сразу после изобретения колеса.
Анафема уселась поудобнее, и двухколесное чудовище, набирая скорость, загромыхало под горку, направляясь обратно в деревню. Теплый ветер трепал волосы Анафемы, и ее плащ раздувался сзади, словно тормозной парашют. Хорошо еще, что так поздно ночью на дороге не было машин.
* * *Мотор «бентли» остывал, тихо потрескивая. Кроули, напротив, медленно закипал.
– Ты сказал, что видел указатель, – процедил он.
– Мы слишком быстро пролетели его. И вообще я думал, что ты там уже был.
– Одиннадцать лет назад!
Кроули швырнул карту на заднее сиденье, и снова завел мотор.
– Давай спросим, как туда проехать, – предложил Азирафель.
– Ну конечно, – отозвался Кроули. – Просто остановимся и спросим у первого же прохожего, который попадется нам на этом… на этой просеке далеко за полночь, да?
Он переключил скорость и направил «бентли» на дорожку между буками.
– Что-то здесь не то, в этом месте, – сказал Азирафель. – Ничего не чувствуешь?
– Что именно?
– Притормози на минуту.
«Бентли» притормозил.
– Странно, – пробормотал ангел. – Явно чувствуется…
Он поднял руки к вискам.
– Чувствуется что? – спросил Кроули.
Азирафель уставился на него.
– Любовь, – сказал он. – Кто-то очень любит это место.
– Прошу прощения?
– Здесь чувствуется очень большая любовь. Не могу объяснить лучше. Тебе особенно.
– Ты имеешь в виду… – начал Кроули.
Послышался удар, крик, и лязг. «Бентли» остановился.
Азирафель зажмурился, опустил руки, и осторожно открыл дверь.
– Ты на кого-то налетел, – сказал он.
– Нет, не я, – отозвался Кроули. – Это на меня кто-то налетел.
Они вышли из машины. Позади «бентли» на дороге лежал велосипед, переднее колесо которого превратилось в неплохое подобие ленты Мебиуса, а заднее все еще зловеще крутилось.
– Да будет свет, – сказал Азирафель. Бледное голубое свечение повисло меж буками.
Из канавы за их спинами донесся голос:
– Как, черт побери, вы это сделали?
Свечение исчезло.
– Что сделали? – виновато спросил Азирафель.
– Ох, – теперь в голосе явно слышалось замешательство. – Наверно, я стукнулась головой.
Кроули взглянул на длинную свежую царапину на блестящем боку «бентли» и на вмятину в бампере. Вмятина выправилась сама собой. Царапина затянулась.
– Поднимайтесь, юная леди, – ангел выудил Анафему из зарослей папоротника. – Переломов нет. – Это было утверждение, а не предположение: небольшой перелом все-таки был, но Азирафель не мог устоять перед возможностью сотворить добро.
– Вы ехали без фар, – начала Анафема.
