ОПГ «Деревня» 3 (СИ) - "Alchy"

— Вот завтра-послезавтра, как Азат приедет, ему всё то же самое расскажешь, особенно про тайник! — Не стал расстраивать муллу Серёга, для себя давно решивший, что тому самое место как пособию в прозекторской или сдать властям. И неизвестно, что ещё лучше будет для самого муллы. У врачей хоть быстрей отмучается, в отличие от допросной…

Осознавая свой и своих людей проеб, миндальничать и мудрить, выстраивая оперативные комбинации — Серёга больше не хотел. Закинули что-то начавшего понимать скулящего служителя культа и заторопились домой. Участкового не покидало опасение, что на этом сюрпризы сегодняшнего дня не закончились.

Ещё больше эти подозрения усилились, когда при въезде в деревню его встретил Леха и рассказал про результаты погони, доложенные вернувшимися с докладом курьерами. Никого, естественно не догнали, на это он и не надеялся. Но вот третья группа, сразу за деревней, у свалки — обнаружила тела двух староверов и брошенные сани, без лошадей. Добрались до Александровки, охотники из Айле сошлись во мнении, что беглецы отправились вверх по реке, в сторону Златоуста и не спеша двинулись по следам, отправив одного человека в деревню, с узнанным.

Вторая группа пошла по маршруту, который сразу предположил участковый — после новой пристани свернули на лед и вниз. Самое интересное было то, что через пару километров были обнаружены два жмура — старшего из мигрантов и его сына Абассата, оба с перерезанным от уха до уха горлом. «Втемную сыграли гастарбайтеров», — нечто такого Серёга и ожидал: «и скинули балласт, самое интересное, что и этих джигитов, что сейчас удирают — списали ещё на этапе планирования. Двигатель от легковушки, комп, ноутбуки — хабара столько им не уволочь на лошадях. Где-то припрятали, по любому. И этот черт неподалеку притаился. А спешащие скрыться батыры так — наши силы распылить и внимание отвлечь».

— Лёша, а чо ты мнешься как целка и заикаешься? — Обратил внимание на странное поведение Галкиного мужа участковый. — Только не говори, что мы ещё в чем-то облажались и ты сейчас боишься мне сказать!

— Мент ты, Серёга! Как есть мент! Едь домой, там тебе Егор всё расскажет. И это, что бы ты не решил, мы с тобой! — Лёха, так и не осмелившись огорошить участкового, подался в сторону, освобождая дорогу.

С холодком в груди и предчувствием чего-то такого, очень нехорошего — заспешил домой. А там его встретил брат, разложивший на кухонном столе разобранный карабин и заплаканные Мария с Ксюшей.

— Братан, ты только не волнуйся! — Сразу начал успокаивать его Егор. — Помнишь, я Манюню из детского садика забирал? Когда у неё руки были опухшие как ласты и красные? — Дождавшись машинального «да» Серёги, брат продолжил. — Стоит она передо мной, радостная, в глазах слезы и говорит с гордостью: «А у нас на веранде мухи начали домик строить и детей пугать! Я их всех рукам передавила, этих полосатых мух!» Так что не гони волну, все будет хорошо!

— Что, блядь, с Маней и где она⁉ — Серёга, утомленный сегодняшним днем сел прямо на пороге. — Всех убью!

Глава 8

Южный Урал, март 1797 г.

Маня уже стала примериваться, как потерять сознание — терпеть навалившуюся на неё тушу чурки и кляп во рту сил не оставалось, и тут сани остановились. Завозился гастарбайтер, встал и хоть немного, но стало полегче. Напряженно прислуживаясь к происходящему, Маня поняла — их встретили. Радостные приветственные возгласы вдруг сменились коротким шумом борьбы, протяжными вздохами и бульканьем. Один в один, как быкам перерезают горло, её даже посетила надежда, что все кончилось и негодяи получили по заслугам. Затем Маню рывком подняли на ноги, сдернули с головы мешок и вытащили тряпку изо рта.

— Эй, да! Как и гаварыл, паймалы птычку! — Похвастался отец Шакала трем встречавшим их звероватого вида мужикам у свалки. Двое были башкирами, а вот в третьем, к своему изумлению — Маня признала скитника. Такого же, как лежащие сейчас с перерезанными глотками, разве что одет поприличней и борода блестит, как после барбершопа.

На снегу неподвижно лежали оба старовера, мельком взглянув на тела — Маня обрадовалась: «Минус два!» Преобразившийся Шовкал подошел к ней с победным видом: «Довыебывалась, Ершова⁈ Теперь будешь моей первой бабой, как отмоем от говна, ты не обосралась там, пока ехали?» «И последней!» — Мысленно продолжила диалог с Шакалом Маня и сделала то, о чем давно мечтала — зарядила ему от души коленом в пах, со всей дури: «Минус три!»

В голове вспыхнуло болью и Маню бросило на снег, сознание померкло. Рядом валялся и беззвучно хватал морозный воздух ртом несостоявшийся малолетний насильник, а гастарбайтера, ударившего Маню, совсем неожиданно для него — сбили с ног и втоптали в снег. Русский он понимал не очень, бившие его башкиры тоже не были филологами, но не вербально он осознал и принял — чурка сделал свое дело и больше не особо нужен, в отличие от девчонки. А древлеправославный пояснил: «Ещё раз руку на неё поднимешь — в снегу останешься, как эти! Вместе со свои выродком!» Опять он вместо джек-пота попал в очередную жопу…

Пришла в себя от того, что лицо ей растирают снегом, с негодованием попробовала отстраниться и тут же её вырвало: «Желток стряс, гондон!» Подступивший к ней с мешком в руках вопросительно посмотрел на товарища, тот ему что-то сказал по своему и Маню закинули на лошадь. Вернее — поперек лошади, не надевая больше на голову мешок. «Надо аккуратней блевать, почаще, но маленькими порциями, надеюсь — наши догадаются по следам пройти!» — Пришла Мане в голову гениальная идея.

Отец и сын гастарбайтеры побитыми собаками держались позади — убирали последствия Маниной задумки: «Вот твари, как догадались⁉ Кто им Мальчика-с-пальчика читал?» Впрочем — завтрака хватило всего на пару раз, нестерпимо раскалывалась голова и больше ничего в голову не приходило. Голову поднимать то было трудно, чтоб осмотреться — куда они продвигаются. Да и толку осматриваться — от деревни направлялись в лес. Даже просто смотреть больно, мутило от всего — от мелькающих копыт перед глазами, от острого запаха конского пота. «Щас умру и вас всех убьют!» — С обреченным отчаянием подумала Маня и попробовала снова потерять сознание, к сожалению — безуспешно.

Тем временем перебрались через Кулемку и забрались на горку, там ненадолго остановились. Только Маня порадовалась, что вот он, покой долгожданный — как её неожиданно с силой швырнули с горки вниз, в овраг. Следом тяжело приземлились оба Шухвактовых, за ними — башкир и старовер. «Сразу мне эти сектанты не понравились!» — На периферии сознания проскользнула мысль: «А мы ещё Засранца ихнего лечили!»

Кряжистый старовер играючи закинул Маню на плечо и вся шайка тронулась цепочкой вначале по дну оврага, затем, выбравшись на верх — по лесу. «И никаких следов, мрази!» — С негодованием отметила Маня, перед изредка открываемыми глазами которой мелькали ноги сектанта, идущего по твердому, прихваченному ночным морозом насту. Тошнило не переставая, но было уже нечем, поэтому Маня изредка, набравшись сил — мстительно оплевывала спину несущего её мужика: «Чтоб тебе жена потом голову проломила сковородкой, псине!»

Висеть на скитнике было ничуть не приятней, чем на лошади — так же нестерпимо болела голова, а воняло от овчины ещё хуже. Через какое то время, показавшееся ей вечностью — выбрались к стоящим в лесу постройкам. Судя по вьющемуся из под крыши дыму — хозяев убили, а дом подожгли, решила Маня, впервые встретившаяся с отоплением избы по черному. Встретил их какой-то чернобородый нерусский мужик лет пятидесяти-шестидесяти, судя по заискивающему виду принесших Маню — главный организатор похищения. Впрочем, ей уже было пофиг на всё, хотелось лечь и чтоб оставили в покое. Или умереть.

Чернобородый, которого обычно вежливая и корректная Маня про себя окрестила Главпидаром — что-то требовательно спросил у её сопровождающих. Один из башкир начал было оправдываться, но чернобородый, не дослушав — выхватил из-за пояса плетку и начал ей охаживать всех, исключая сектанта, державшего Маню. После того, как выместил свою недовольство на подручных — забрал Маню, пощупал пульс на шее и пальцем приоткрыл веко. Тут Маню, без всяких усилий — непроизвольно вывернуло желчью и накатила слабость. Чернобородый, шипя тарабарщиной — бережно отнес её в дом, где уложил в темном углу. Маня, свернувшись клубком — наконец то забылась, на грани сна и потери сознания.