Фредерик Браун - Марсиане, go home!
— Да и идея его неплоха, пока тоже не подвела. Как-то мне от всего этого не по душе. Кстати, я в полной растерянности, где мы все же с вами раньше встречались?
— Может быть, в Парамаунте? Я там проработал шесть лет… до того, как пару недель тому назад они закрылись.
— Ну, конечно же! Вы работали на монтаже. А я года два назад как-то был у вас, пытался наскрести что-нибудь на сценарий. Но потом оставил это дело. Не по мне оно. Ведь я писатель, а не сценарист.
— Да, припоминаю. Скажите, Деверо…
— Зовите меня просто Льюк. А ваше имя… Стив, не так ли?
— Совершенно верно. Вот такие дела, Льюк. Я тоже себя как-то паршиво чувствую. И у меня вполне четкие планы в отношении того, как потратить те пять долларов, которые я только что заполучил обратно…
— Они, наверняка, совпадают с моими. Так как, купим и пойдем к вам или ко мне?
Выбор в конце концов пал на комнату Льюка, так как Стив жил вместе с сестрой и зятем да ещё дети. Были и другие неудобства.
Рюмка за рюмкой оба к концу вечера прекрасно справились со своими черными мыслями и подавленным настроением. Выяснилось, что Льюк намного сильнее в этом деле. К полуночи Грешэн уже не держался на ногах; Льюк ещё кое-как соображал, хотя временами отключался.
Он безуспешно пытался растормошить Грешэна, но видя, что все впустую, решил продолжить пить в гордом одиночестве, наедине со своими мыслями. Ему до чертиков хотелось с кем-нибудь поболтать. Хоть какой-нибьудь марсианин появился бы! Говорить сам с собой он не мог, поскольку не был ни в достаточной степени пьяным, ни сумасшедшим.
— Слава Богу, пока что нет, — уточнил он громко.
Возможно, именно эта, вырвавшаяся непроизвольно фраза заставила его замолчать и уйти в себя.
Подумал о бедном Форбсе, которого они с Грешэном в сущности бросили в беде. Надо было хотя бы подождать диагноза врача, чтобы знать, излечим ли этот случай или уже нет.
Можно было бы позвонить врачу. Конечно, но он уже не помнил его имени.
Может, позвонить в психиатрическую больницу? А вдруг Форбса доставили туда? Да, Марджи могла бы его об этом проинформировать, ведь она там работала. Но у него не было ни малейшего желания говорить с нею. Хотя, почему это… Ну уж нет. К чему ворошить старое. Они давно развелись. С какой стати звонить ей? Нет, пошла она и вообще все женщины подальше…
И тем не менее он спустился в холл и подошел к телефону. Если и шатался, то совсем самую малость… но для того, чтобы найти нужный номер в телефонной книге и набрать его пришлось закрыть один глаз.
Спросил Марджи.
— Простите, какая у неё фамилия?
— Э… — в голове возник какой-то провал, и он никак не мог вспомнить её девичью фамилию. Потом все-таки она откуда-то всплыла, но он подумал, что у нее, наверняка, пока ещё его фамилия, так как развод пока не был оформлен официально.
— Марджи Деверо. — Добавил: — Медсестра.
— Минуточку.
Через некоторое время в трубке раздался голос Марджи:
— Слушаю?
— Добр'ночи, Марджи. Это Льюк. Я тебя поднял с постели?
— Нет, я в ночной смене. Рада слышать твой голос. Я так возновалась за тебя.
— Правда? Неужели за меня? Со мной все в порядке. А чего это ты волновалась?
— Ну… сам знаешь… марсиане. Столько людей… Короче, беспокоилась, и все.
— А! Ты думала, что я уже того, не правда ли? Не волнуйся, моя драгоценная, со мной они не могут ничего сделать. Ты же знаешь, я балуюсь научной фантастикой. Помнишь? Точнее, писал когда-то. Так вот, этих марсиан… это Я их выдумал!
— С тобой все в порядке, Льюк? Мне кажется, ты принял изрядную дозу.
— А что тут такого? Ну выпил. И чувствую себя преотлично. А как ты?
— Тоже ничего. Но страшно устала. Просто… ты не поверишь, но тут самый настоящий дурдом! Но я не могу долго болтать по телефону. Тебе что-нибудь нужно?
— Ничегошеньки, лапочка ты моя. Я же тебе сказал: у меня все — лучше некуда.
— В таком случае, мне надо идти. Но я хотела бы поговорить с тобой, Льюк. Ты можешь позвонить мне завтра после обеда?
— Прекрасно, душенька. Во сколько?
— В любое время, но только после обеда. До свидания, Льюк.
— До завтра, дорогая.
Уже с очередным стаканом в руке, он вдруг вспомнил, зачем звонил ей. Только теперь дошло, что он собирался поговорить с Марджи о Форбсе. Да ну его, к черту! В любом случае, он никак не мог повлиять на его судьбу, как бы она не сложилась.
Странно, откуда у Марджи этот дружелюбный тон. Особенно если учесть, что она сразу почувствовала, в каком он состоянии. Когда он надирался до чертиков, для неё это всегда было, как красная тряпка для быка.
Наверное, она действительно беспокоилась о нем… Но с какой стати?
И тут он вспомнил. Она всегда подозревала, что у него не очень устойчивая психика. Психоанализ, на котором она настаивала… А сейчас она, наверняка, подумала, что…
Но если он правильно угадал ход её мыслей, то тогда она попала пальцем в небо. Он будет последним, кто даст себя одолеть этим марсианам.
И, словно бросаяв вызов и Марджи, и марсианам, Льюк опрокинул ещё рюмку. Он ещё всем им покажет!
Именно в этот момент он заметил, что не один в комнате — на него смотрел марсианин.
Льюк повел в его сторону ходившим из стороны в сторону пальцем.
— Ва…м не удастся меня сломить… Это Я вас придумал…
— Джоннии, ты итак уже по уши в дерьме. Нажрался, как свинья.
Марсианин с отвращением взглянул сначала на Льюка, а потом на Грешэма, храпевшего на диване. Решив, что нет смысла связываться с этими двумя болванами, он исчез.
— Ну вот, разве… я не был прав? — пробормотал Льюк.
Отпил ещё глоток, а потом… у него едва хватило времени поставить рюмку на стол: голова его упала, и он мгновенно заснул.
Ему снилась Марджи. То он с ней крупно ругался, то… Несмотря на присутствие этих марсиан, все же сны продолжали оставаться делом чисто интимным.
Глава 5
Между тем, так называемый, Железный Занавес трясло, как листок дерева при землетрясении.
Руководители государства встретились с внутренней оппозициеей, против которой оказались бессильными чистки и репрессии.
Они не только не могли обвинить в этом капиталистов — поджигателей войны, но очень быстро обнаружили, что марсиане были намного опаснее их традиционных политических оппонентов.
Марсиане не очень-то переживали, что они не марксисты. Они вообще были против любой политической философии, независимо от её идеологической подоплеки. Им было совершенно безразлично, с кем они имели дело, с коммунистом или с капиталистом — своими шутками и издевательствами одинаково доставали и первых и вторых. Правительства, формы правления, демократия, тирания — все это были пустые слова для них. Как в теории, так и на практике. Они намекали, что там у них, на Марсе, существует какая-то особая, идеальная форма управления, но неизменно уклонялись от уточнения, что это за модель и как она работает, ограничиваясь лишь заявлением, что это не нашего ума дело.
Было ясно и другое: она не миссионеры. Никаких поползновений выступать с позиций оказания нам какой-то помощи. Их единственная цель: все знать обо всем и проявить себя с максимальной степени невыносимыми.
В результате всего этого, за Железным Занавесом наступил полнейший хаос.
Стало невозможным формировать общественное мнение! Марсиане проявляли страшный интерес к пропаганде…
Невозможно стало что-то скрывать. Марсиане, а это мы уже знаем, были безгранично болтливы.
В первые месяцы прокатилась целая волна чисток, снятия с руководящих постов. Многие пострадали.
Но через некоторое время все как-то утряслось. Надо было что-то предпринимать. Всем было ясно, что надо идти на некоторые уступки. Всех не устранишь и в Сибирь не сошлешь. Стали не то чтобы поощрять, но относиться терпеливей к некоторой свободе в прессе и даже, конечно не в стратегическом плане, к небольшим отклонениям от генеральной линии партии и правительства.
Да, грустно все это было, очень грустно…
Но самым ужасным была невозможность вести пропаганду, даже на государственном уровне. Факты и цифры, статистика, как в газетах, так и в официальных речах руководителей, должны были быть реальными, точными. Марсиане чуть ли не в экстаз входили и шумно разоблачали малейшие несоответствия с действительностью.
И я вас спрашиваю: как можно управлять таким кораблем, как Государство, в таких условиях?
Глава 6
Но и у капиталистов, поджигателей войны, дела шли не лучше. Да и у кого в эти времена не было трудностей? Чтобы не быть голословным, сошлемся на то, что произошло с Ральфом Блейз Уэндэллом. Родился он вместе с нашим веком, то есть в этот момент ему было ровно шестьдесят четыре года. Высокий, сутулившийся, худой, с седыми волосами и усталыми глазами. Да, ему здорово не повезло (а ведь вначале все говорило наоборот) быть избран президентом США в 1960 году.
