Андрей Белянин - Колдун на завтрак
— Хороший вопрос, мне тоже не всё равно. Вот выясню, что там, собственно, начальству от меня нужно, и вместе подумаем, добро?
Дядя ждал меня в томной задумчивости после вчерашнего. То есть полулёжа на оттоманке в парадных штанах с лампасами, но без сапог, ноги в вязаных носочках с весёленьким узором крестиком, красным по белому. В простой рубахе, китель лишь наброшен на плечи, на лбу мокрое серое полотенце, роскошные усы обвисли, в глазах тоска…
— Здорово дневали, ваше превосходительство, — почти шёпотом поприветствовал его я. По уставу положено во весь голос, но я ж не зверь, вижу, в каком человек состоянии.
— А-а, это ты, Иловайский… язва моя прободная, ходячая. — Было видно, что дядюшка оценил мой такт. — Чего ж ты, злодей, вчера учудил — я ить так поперёк Прохора об самовар лбом хряпнулся, что вмял до полной непригодности. Господи Боже, за какие грехи меня племянником эдаким караешь?
— Аминь, — поддержал я, возводя очи к небу, потому что мне тоже было интересно за какие…
— Я тебя чего звал, изверг бесстыжий, ох… Полотенце намочи.
— Но… ординарец ваш не обидится, это ж его обязанность?
— Не-э… — подозрительно безмятежно отмахнулся дядя. — Ему уже не до того, он в соседней комнате лежит, поясницу ему, видишь ли, обварило… Ага, вчера же, когда ты нас всех… Ох, голова-а…
Я безрадостно метнулся в сени, быстренько намочил полотенце в лохани с водой и осторожнейше водрузил на генеральский лоб, всем видом выражая готовность верой и правдой отслужить. Он поднял на меня благодарный взгляд, как-то даже по-детски вздохнул и слабо пошевелил пальцами:
— Там вон… письмецо, на подоконничке. Прочти вслух… негромко.
Я на цыпочках, опять-таки исключительно из сострадания, стараясь не скрипеть половицами, в три шага добрался до окошка, взял распечатанный лист гербовой бумаги, развернул и тихо прочёл:
— «Драгоценный дружочек мой, Василий Дмитриевич! (Ну и обращеньице, однако, прям как будто начало любовного романа…) Нижайше пеняю вам за то, что совсем забыли меня, старика. А ведь обещались на неделе в наши пенаты. Ей-ей, младшенькая моя с пьесками фортепьянными ждёт вас не дождётся! (И до-о-олго ждать будет, дядя из всей музыки только полковые марши уважает, а от салонных романсов его в сон клонит да с таким негармоническим храпом, жуть!) Кларету опять-таки пригубить, а то мне одному Софочка не позволяет, пальчиком грозится-с… Да что по делу ещё: у вас там поблизости цыганский табор за бугром? Так Софочкиной кузины подруга намедни со свояченицей сидели, говорят, вроде там известная гадалка будущее предсказывает. (Ха! Да видели б они эту „цыганку“ — злобный хмырь с бородой и блудливыми ручками! Такой гадать повадится, так не одной серебряной ложки недосчитаешься…) Уж не могли бы уж сделать для меня маленькую услугу, сопроводить её с почётом и эскортом в нашу усадьбу, ибо дамы мои такое безумство учудили — все гадать хотят! Ну и что же мне с ними делать, право, я уж и так и эдак, да как перечить, коли их в доме целый юбочный батальон?! Умоляю, не откажите, пошлите казачков за той гадалкой. И жду вас всенепременно, без чинов, по-простому, за самоваром и двумя стопочками… Со всем моим неизменным уважением и дружеской признательностью
генерал-губернатор, граф Воронцов Афанасий Петрович».— Чего скажешь, а? — подал голос дядя.
Я промолчал, невольно комкая письмо, рушащее все мои планы на сегодня. Катенька и некто Соболев в Оборотном городе плюс крестьянская свадьба… когда мне ещё за Птицеруховым ехать?! У меня своих дел полно! А с другой стороны, как ни верти, но, кроме меня, его личину вообще никто не разберёт, а значит, только мне и ехать…
— Иловайски-ий?! Оглох, что ли? Заставляешь больного человека голос на тебя повышать. Что делать-то, говорю, будем? Генерал-губернатору в просьбе не откажешь, да и золотой он человек, по совести говоря. Полк наш под его покровительством здесь как сыр в масле катается. А ты ить вчера у цыган был?
— Ну был.
— Не нукай! Чего ж не доложил?! — чуток начал приподниматься дядя. Значит, похмелье отпускает, уже хорошо, открывает некоторые возможности для…
— Почему ж не доложил… Ещё вчера вам лично всё как есть выложил! В присутствии вашего же ординарца и моего денщика. Прикажете пригласить как свидетелей?
— Не надобно, и так всё помню, — попробовал отмахнуться он, но меня уже понесло:
— А вы бумагу о награждении моём выписать обязались!
— Чего, чего, чего???
— «Анну» первой степени с золотыми мечами, — продолжал вдохновенно врать я, а вдруг повезёт? — Шашку в серебре кавказскую, два рубля мелочью и ещё коня! Вашего арабского, потому как вам он и ни к чему, по правде говоря… Вы на нём, как бегемот на пони.
— Пошёл вон, болтун бесстыжий! — в свою очередь сорвался дядюшка, замахиваясь на меня мокрым полотенцем. — Марш за цыганкой и не доводи до греха!
— Э-э, не понял? Это какой же у вас со мной может быть грех?! Мне нельзя, я ещё молодой…
— Вон с глаз моих!!!
— Так, может, меня того, в отпуск, на родину к маменьке?
— В арестантскую роту тебя, ирода. — Едва не плача, мой драгоценный родственник зашвырнул-таки в меня полотенцем.
Я, разумеется, поймал его на лету, сбегал, помочил ещё раз и заботливо водрузил дяде на лоб:
— Одна просьбочка, последняя…
— Чего ещё?
— Можно я ваше предложение насчёт греха переадресую вашему ординарцу? Он всё равно лежит с больной поясницей в нужной позе…
Дядя поднял на меня такой взгляд, что я не помню, как вообще вышел. Да, пожалуй, тут имел место перебор, увлёкся, догонит — убьёт! Посему из хаты я вылетел быстрее, чем бес из купели, Прохор даже не осознал, что мимо него так просвистело. Сбавил шаг уже только за селом, ближе к кладбищу, присел на могильный камень и крепко призадумался…
— Ой вей! Таки всем нутром чую, шо вы меня зачем-то ждёте. — Из-за ближайших кустов, на ходу подтягивая плисовые штаны, вышел старый еврей-коробейник, и мне оставалось лишь подвинуться, чтоб чёрт, кряхтя, уселся рядом. — Молодой человек, поверьте мне, в ваши годы все беды от неправильного питания. Кушать надо много и регулярно. Вот!
— Что это? — Я с сомнением покосился на протянутый мне кусок плоской, словно доска, лепёшки.
— Таки настоящая маца! — расцвёл чёрт, изо всех сил тряся этим сухарём у меня перед носом. — И даже не думайте сомневаться, в ней нет крови христианских младенцев. А была бы, так разве я б с вами поделился? Вот видите. Ешьте, Иловайский, и шоб ви были здоровы!
— Слушай, рогатый. — Я взял его за лапсердак и подтянул поближе, как Прохор старосту. — Ну-ка давай поподробней, как тебя, чёрта, земной колдун из табора выжил? Тебе ж с ним один на один разобраться как понюшку табаку в ноздрю сунуть! Или в… ещё более тёмное, африканское место.
— Ой, вы зрите в корень… — Лысый еврей едва не пустил слезу, но я-то видел сквозь личину, что чёрт скорее злится, чем плачет. — Вы бы знали, какие связи у этого инфицированного поца. Он вовремя подписал такие бумаги, шо мне уже не подкопаться. Я стока раз пробовал взять его за жабры, да толку нет и не будет. У него… печать!
— Какая печать?
— Шо за печать? Вы, вообще, о чём? Отдайте мою мацу, не хотите кушать — не надо, зачем же её крошить на дорогу, когда уже вечером мне, может, хоть что-то понадобится, шоб забить гвоздь!
— Эй, эй… — Я попытался удержать его, но с таким же успехом мог пытаться ухватить за хвост снежную лавину: чёрт сбежал ещё быстрее, чем появился. Может, потому, что сболтнул лишнее? А может, и специально, типа брякнул что надо, а ты теперь голову ломай, сын казачий. И хоть я по большому счёту ни на грош не верил нечистому, но тем не менее, как ни верти, он уже дважды спасал мою жизнь. В своих интересах, разумеется, но факт остаётся фактом…
Итак, куда же мне в первую очередь двинуться? В табор за цыганкой-гадалкой для жены губернатора Воронцова или в Оборотный город, изображать мертвеца для Катиной научной работы? Хоть бы посоветовал кто…
Но поскольку с бесплатными советами никто набиваться не спешил, я решил проявить хладнокровие и дождаться знака. Любого. Пусть даже не очень судьбоносного. И буквально минут через пять мне жутко повезло. По пыльной дороге из-за перелеска тихо брела себе согбенная старуха-нищенка… Тебя-то мне и надо!
— Здорова была, баба Фрося!
И если бы у меня было чуть меньше мозгов, это могли бы быть мои последние слова…
— Иловайский? — Старуха сразу опознала меня, лёгким шагом (без малейшего намёка на хромоту!) подбежала поближе и, облизываясь, бросилась мне на шею, счастливо оскалив щербатую пасть: — А вот и настал мой час, покуда свидетелев нет, прямо тут и откушаю-у!
Не подумайте, что я не сопротивлялся. Видит бог, я дрался как лев! Ну, насколько это, конечно, было в моих силах… Потому как сухонькая бабка в немыслимом тряпье профессионально завернула мне руку за спину до хруста, повалила на бок, перевернула на живот и практически примеривалась вгрызться мне в шею сзади, пока в последний момент я буквально не взвыл:
