Павел Рязанов - Барон в юбке
Человек же, в одиночку обративший в бегство сотню кочевников, опираясь на свою чудовищную дубину, стоял и слушал, как вдали, за стволами деревьев, исчезает грохот копыт лошади последнего из осмелившихся войти под полог Древней Пущи людолова.
Когда все стихло, он, наконец, позволил себе тихий, сипящий стон. Из уголка рта покачнувшегося лесовика веселой струйкой бежала кровь.
Утерев лицо рукавом, Гримли-Молчун с шипением отвернул край укрывавшей его широкую грудь шкуры. Шкура была вся мокрой от крови. Из рваной раны, оставленной пикой атаковавшего душегуба-кочевника, тугими толчками шла кровь. Тяжело сипя, Гримли зажал рану ладонью - пальцы вмиг окрасились красным. Еще раз обведя уже тускнеющим взглядом место побоища, а затем поднеся к глазам окровавленную ладонь, он тихо пробормотал:
– Ну, наконец-то…
И, словно подрубленный дуб, тяжело рухнул на землю.
* * *…Наш путь сквозь дикую чащу Чертовых Шеломов временно застопорился: теперь у меня на шее висело еще и трое свалившихся, словно снег на голову, туземцев, которые, к тому же, еще и объявили меня своим сеньором.
Лан Варуш, выслушавший произнесенную по этому поводу стариком тираду, а после и мои отчаянные возражения, лишь бессильно развел руками:
– Старик прав, лан Ассил, закон един для всех: по Мокролясской правде, если вы спасли жизнь этим людям, то, следовательно, вы имеете право на виру за спасение жизни - по две серебряные гривны за каждого, которую они обязаны вам уплатить. Если же эти люди не имеют таких денег, то виру за них должен выплатить их сеньор.
Люди, спасенные вами от когтей бьорна, являются ратаями, то есть не имеют покровителя и защитника. Денег у этих бедолаг, живущих в лесу, вряд ли найдется нужная сумма, - значит, у них остается лишь два выбора: либо молить вас об отсрочке выплаты, или же идти к вам в холопы-закупы, пока не отработают и не отдадут свой долг.
В любом случае, их дальнейшая судьба зависит только от вас: вы вправе сделать этих людей своими холопами, пока они не вернут вам виру, либо вы согласитесь, что уже приняли их под свою руку в тот момент, когда подняли свой меч в защиту ратаев, просящих вас о помощи. При этом варианте получится, что вы спасали собственных людей, и виру за это вы должны уже самому себе, поскольку выполняли свой святой долг рурихма.
– Мда-а… Юриспруденция в действии, однако… Взглянув в умоляющие глаза чудесно спасенной троицы, мне не осталось ничего иного, как согласиться признать их своими вассалами.
Так я стал, ко всему прочему, как бы мне не хотелось вешать себе новый груз на шею, еще и сеньором и оберегателем троих нищих лесных проходимцев.
С тяжким вздохом, под чутким руководством лана Варуша, подсказывавшего шепотом мне на ухо слова, необходимые при данном ритуале, мне пришлось принять от этой троицы оборванцев вассальную клятву.
Глядя, в процессе этого незатейливого ритуала, на счастливые рожи моих свежеобретенных подданных, которые просто пожирали меня влюбленным взглядом, мне даже стало слегка неловко за мою черствость и непонимание значимости и важности момента.
В последствии дед Удат, Онохарко и Сивоха - именно так, как оказалось, звали моих новых вассалов - столь рьяно взялись за исполнение своих обязанностей, что меня даже начинало иногда грызть смутное чувство вины и раскаяния перед безвинно убиенным мишкой. Боясь опять стать ратаями, вновь потеряв столь чудесно обретенного господина, они старались окружить меня такими дотошными вниманием и заботой, что я просто не знал, куда от них деваться.
Дело доходило до абсурда: я еле убедил их, что в туалет их господин должен ходить без вооруженного сопровождения - уж больно это дело у меня на родине интимное - по нужде ходить… Все возражения по этому вопросу, я тут же твердой рукой пытался пресекать на корню, вызвав немое одобрение в глазах своих спутников, уже знакомых с моими повадками, и сильное недоумение в рядах своих подчиненных.
По настоятельной просьбе деда Удата, поддержанной моими спутниками, мы сделали привал на той поляне, дабы мои слуги смогли освежевать тушу бьорха и снять с него шкуру. Как оказалось, зверюга этот, бьорх, считался чуть ли не местным аналогом земного йети - настолько он был редко встречающимся. При чем он был столь опасным противником, что шкура его ценилась дороже, чем ее вес в золоте, и была самым желанным трофеем среди имперской знати.
Из рассказа словоохотливого деда выходило, что единолично одолеть бьорха за последние полсотни лет удалось, кроме меня, лишь некоему полумифическому Гримли - Молчуну, или, как его называли лесовики, - Лесному Хозяину. На вопрос заинтересовавшейся им леди Миоры, лесовики наперебой, но почему-то опасливым шепотом, стали рассказывать и вовсе сказки: дескать, росту в том великане - два человеческих, силищи у него не меряно, живет скрытно, один, посреди самой густой чащи, ни с кем не разговаривает и не знается, оттого и зовется - Молчун.
Очень суров Лесной Хозяин к нарушителям неписанных, но свято чтимых среди лесных жителей законов: за четыре года повывел (кого истребил, а кого заставил уйти в Лемцульи Горы) практически всех лихих людишек, которыми до его появления кишмя кишели леса Чертовых Шеломов. Именно эти банды беглых каторжников да валлинов и создавали вокруг хребта большую часть его мрачной славы, постоянно терроризируя редкое население пограничных с хребтом провинций и местных лесовиков-охотников.
Благодаря Гримли-Молчуну, или как все чаще в последнее время стали его называть, Лесному Стражу, поведшему единоличную войну против душегубов, разрозненные общины живущих честным трудом лесовиков получили возможность мирно торговать между собой и обмениваться излишками. Большая же часть шаставших по лесам шильников, татей и душегубов - оставила разбой, и, прибившись к крепнувшим без грабежей и террора лесным поселениям, стала промышлять более безопасным теперь для жизни ремеслом - охотой и заготовкой мяса и пушнины.
При этом Хозяин вовсе не трогал, а бывало, и здорово выручал простых людей, в основном нищих, безземельных крестьян да беглых холопов, подавшихся в леса не от хорошей жизни, зачастую ютившихся небольшими общинами среди враждебного леса в страхе и голоде.
Практически в любом из разбросанных среди необъятных лесов, убогих селений, люди могли рассказать об оставленных им в особо голодные зимы на порогах заимок мороженных звериных тушах, позволявших худо-бедно протянуть до весны.
Саму личность Лесного Хозяина окружала мрачная тайна, над которой ломало голову все небольшое население Чертовых Шеломов, но никто до сих пор так и не смог даже приблизиться к ее разгадке.
Пока дед Удат приобщал нас к перлам лесной мифологии и фольклора, споро обдирая, с помощью весьма уважительно обходившегося с ним после той некрасивой сцены, Варуша, тушу бьорха, парни, прознавшие о моем желании переодеться во что-нибудь чистое, успели сбегать в свое, расположенное где-то неподалеку, лесное логово. Этим логовом, как мы узнали в последствии, был кое-как сооруженный из веток и жердей шалаш, открытый всем ветрам, где лесовики проживали весь летний сезон. Оттуда ребята притянули полную волокушу всякого барахла, с поклоном вывалив все это к моим ногам. Я недоуменно попятился:
–Что это?
Онохарко смущенно потупил взгляд:
– Добыча наша…
Основную часть лежащего грудой у моих ног нищенского скарба лесовиков, составляли полоски сушеного мяса, да пара кип плохо выделанных шкур - добыча охотников за лето
– И что мне, по-вашему, с этим делать? А?
– А мы теперь, кормилец, твои люди - знать, теперь и все наше имущество тоже принадлежит тебе, тебе и решать - встрял в разговор дед Удат.
– Погодите, а как же теперь ваши семьи, они за счет чего жить-то будут?
– А что семьи,- хитренько так, воровато прищурившись, махнул рукой дед:
– Я - бобыль, Сивоха - тот и вовсе, - круглый сирота, лишь вон, у Онохарка - бабка да сестренка малая. И, поскольку он, единый кормилец в семье, тебе Землю на верность целовал - обе таперича твои нахлебницы, лане…
!!!?
За спиной тихо, в кулачок, прыснула своим серебристым
Смехом леди Миора, увидевшая мое ошалело-озадаченное лицо:
–Лане Ассил, да не переживайте вы так сильно: по вашему лицу судя, вас прямо на месте удар схватит!
Я попытался восстановить душевное равновесие и превратить скривившую мое лицо гримасу в нечто, напоминающее улыбку. С трудом, какое-то время спустя, мне это все-таки удалось, после чего я обернулся к шустрому деду:
–Вот что:
– Вы отводите нас в свою деревню, снабжаете на дорогу одеждой и продовольствием, и пусть кто-нибудь проводит нас до ближайшей кримлийской латифундии, после чего я считаю ваш долг по отношению ко мне полностью исчерпанным.
А я, с этими молодыми господами, должен буду продолжить свой путь дальше, поскольку дал слово леди - кивок Миоре - что доставлю ее в безопасное место.
