Джек Вэнс - Космическая опера
Бернард Бикль захлопал глазами.
— Ну… Я определенно согласен с тем, что раз уж мы намерены заинтересовать космические народы музыкой, именно земной музыкой, то мы должны честно приложить для этого все наши усилия.
Дама Изабель решительно кивнула головой:
— Да, именно это мы и должны сделать.
— Хорошо, я отправлю шкуры к вам на корабль, — заключил Дайрус Больцен.
— И еще один вопрос, — подалась вперед дама Изабель. — Я назначила спектакль на три часа пополудни. Сколько это будет по местному времени?
— Три часа, — повторил Дайрус Больцен. — Наш день тянется двенадцать часов двенадцать минут, так что и полночь, и полдень попадают на три минуты одиннадцатого. Три часа — вполне подходящее время.
— Надеюсь, вы сделаете все возможное, чтобы бизантуры пришли на наш спектакль?
— Обещаю сделать все, что в моих силах. И прямо с утра отправлю шкуры к вам на корабль. — Больцен поднял свой бокал вина. — За успех вашего спектакля!
***
Ночь была темной. Со стороны долины и подножия гор долетали странные звуки: тихие крики, дребезжащие визги, раза два раздавались жалобные свисты. Ни Бернард Бикль, ни капитан Гондар не могли сказать ничего определенного о происхождении этих звуков. Но оба сошлись во мнении, что источник относится к низшим формам жизни планеты.
Никто не отходил от корабля далеко, хотя у многих и возникало трепетное желание отойти на пятьдесят-сто футов от трапа, встать в ночи Сириуса и посмотреть на изменившиеся созвездия, послушать таинственные звуки.
Вскоре после четырех часов небо посветлело, а в пять Сириус, сияющий белый шар, поднялся над горами Трапеции. А через час или два, верный своему слову комендант Больцен прислал джип, нагруженный шкурами бизантьяров.
Гермильда Варм играющая в "Фиделио" роль Леоноры, с отвращением вскрикнула и повернулась к даме Изабель.
— Вы же не можете серьезно полагать, что я натяну на себя такое.
— Это почему же? — спокойно возразила дама Изабель. — Ради нашей аудитории мы пойдем на какие угодно уступки.
Герман Скантлинг, исполняющий партию Пизарро, негодующе всплеснул руками:
— Может, вы мне тогда объясните, как я буду выражать свои чувства четырьмя руками? И которую из двух голов я должен использовать для того, чтобы просунуть туда свою собственную. И что, хотя бы приблизительно, мне делать с этими складками и вырезами сзади?
— Шкуры довольно дурно пахнут, — заметил Отто фон Ширап, поющий в "Фиделио" партию Флорестана. — И вообще, вся эта затея мне кажется довольно странной.
Рот дамы Изабель превратился в узкую полоску.
— По этому поводу не может быть никаких споров. Это ваши костюмы для сегодняшнего спектакля, и я больше не потерплю никакого нарушения субординации. В ваших контрактах это' положение определено вполне четко. От вас не могут потребовать рисковать здоровьем, но с небольшими неудобствами вы должны примириться. Так что не надо устраивать никаких истерик, и давайте больше не будем возвращаться к этому разговору, — она повернулась к стоящему невдалеке Роджеру. — Вот тебе, Роджер, случай проявить хоть какое-то участие. Отнеси эти шкуры к мистеру Сцинику в раздевалку и помоги ему подогнать их для участников сегодняшнего представления.
Роджер скорчил недовольную гримасу и подошел к стульям. Гермильда Варм с трудом сдержала гневный вздох:
— Я никогда еще не сталкивалась с таким оскорби тельным обращением.
Проигнорировав ее, дама Изабель отправилась на очередное совещание к Дайрусу Больцену. А артисты принялись обсуждать столь не понравившееся им нововведение…
— Вы слышали о чем-нибудь более фантастичном? — поинтересовался Герман Скантлинг.
Отто фон Ширап отрицательно покачал головой.
— Подождите, мы сообщим об этом безобразии в Гильдию! Все что я могу посоветовать, так это немного потерпеть! Подождите, еще полетят клочья чьей-то шкуры.
— Ну… а сейчас? — спросила Района Токстед, игравшая в сегодняшнем спектакле Марселлину. — Мы что, должны будем это одеть?
— Мы будем судиться, — заявила Джулия Бианколелли, правда, довольно тихо.
Ни Герман Скантлинг, ни Гермильда Варм, ни Отто фон Ширап ничего не ответили. Лишь Района Токстед подвела печальный итог:
— Полагаю, что в турне подобного рода надо быть готовым к любым неожиданностям.
Так прошло утро. В шесть минут одиннадцатого наступил полдень, в час тридцать на флаере прилетел Дайрус Больцен с помощником. На коменданте были габардиновые бриджи, тяжелые сапоги и куртка с капюшоном, на поясе висело оружие. Он пошел к даме Изабель, занятой внесением последних изменений в либретто.
— Извините, но я не смогу присутствовать на вашем спектакле. Нам предстоит одно очень неприятное занятие. Только что донесли, что банда каких-то неизвестных бродяг направляется в нашу сторону. Их надо остановить, пока они не причинили вреда террасам.
— Какая жалость! — воскликнула дама Изабель. — И это после того, как вы нам так помогли! Кстати, вы убедили местных жителей, чтобы они пришли на представление?
— О да. Они все знают об этом и в три часа будут здесь. Если повезет, то по возвращении я еще успею застать последний акт!
Он вернулся на флаер, который тут же поднялся в воздух и полетел на север.
— Как жаль, что он пропустит оперу, но, полагаю, здесь уж ничем не поможешь, — сказала дама Изабель. — А теперь внимание, это касается всех! Нигде нельзя использовать слово "пещера". Мы заменяем его на слово "пустыня".
— Но какая разница? — поинтересовался Герман Скантлинг. — Мы поем на немецком языке, которого никто из местных жителей даже не слышал.
Дама Изабель заговорила с той мягкостью, которая должна была предупредить ее подчиненных о последствиях:
— Наша главная цель, мистер Скантлинг, лежащая в основе всего, это — правдивость. Если декорации на сцене изображают пустыню, а это уже сделано, и вы будете петь про подземелье, пусть даже на немецком, то это будет звучать очень фальшиво. Я ясно все объяснила?
— Произошла замена, — прорычал басом Отто фон Ширап. — "Пещеры" на "пустыню".
— Вы должны сделать все возможное, чтобы произвести приятное впечатление, — произнесла дама Изабель, и на том назидания закончились.
Приближалось время спектакля. Музыканты уже собрались в оркестровой яме, сэр Генри Риксон занял место дирижера и быстренько пролистал партитуру. В сопровождении недовольных высказываний, выдавленных сквозь зубы проклятий и вздохов отчаяния шкуры бизантьяров были переделаны на костюмы и, насколько это было возможно, подогнаны под участников представления.
Без пяти три дама Изабель вышла наружу и посмотрела на равнину.
— Наша аудитория, определенно, должна уже быть в пути, — сказала она Бернарду Биклю, — надеюсь, никакого непонимания относительно времени у нас не произошло.
— Чертовски жаль, что Больцена так не вовремя вызвали, — заметил Бикль. — Может быть, кьянты ждут, что кто-то должен их сюда привести или что-то в этом роде. По рассказам Больцена, они выбираются на равнину с большой опаской и неохотой.
— Вы правы. Так может быть, вы, Бернард, сходите к пещерам и посмотрите, что там случилось.
Бикль нахмурился, подул себе в усы, и, так и не найдя подходящей отговорки, он покорно направился в сторону поселения. А дама Изабель вернулась за кулисы, чтобы убедиться в том, что все идет своим чередом. Но, зайдя туда, она лишь покачала головой. Где то достоинство, та легкая элегантность, которую она так хотела увидеть? Наверно, глупо было искать это здесь, среди рассерженных теноров, сопрано и басов. Вместо изящества здесь царил бедлам: у некоторых шапка была только на одной голове, другие умудрились засунуть в каждый рукав плаща по две руки, третьи закидывали лишние руки через плечо. Дама Изабель развернулась на каблуках и вышла.
Через четверть часа к ней зашел Роджер и объявил, что вернулся Бернард Бикль вместе с бизантурами.
— Великолепно! — воскликнула дама Изабель. — Роджер, будь так добр, пойди в зал и помоги всем рассесться. Но помни, чем длиннее у кьянта шарф, тем выше его положение в обществе.
Роджер согласно кивнул и побежал доказывать, что может быть полезным. Появившийся Бернард Бикль доложил:
— Они уже были в дороге, просто шли несколько обходным путем, поэтому, наверное, и задержались. Я притащил их за собой, и вот они здесь!
Дама Изабель Посмотрела сквозь глазок в занавесе и увидела, что действительно почти весь зал заполнен бизантурами. В своем большинстве они выглядели еще более дикими и не похожими на людей, чем вчерашние. Их вид вызывал даже некоторую тревогу. Несколько мгновений дама Изабель колебалась, потом вышла из-за занавеса к рампе и произнесла вступительное слово:
— Леди и джентльмены! Я приветствую вас в стенах нашего маленького театра. Сейчас вы услышите оперу "Фиделио", которую написал один из самых замечательных наших композиторов Людвиг ван Бетховен. Мы привезли вам эту программу в надежде, что после нее некоторые из вас заинтересуются великой земной музыкой. А сейчас, так как я не уверена, что вы меня хорошо понимаете, я умолкаю, и пусть музы ка скажет сама за себя. Итак, "Фиделио"!
