Лев Белов - Этот несносный Ноготков
Прозрачная оболочка оранжереи должна имитировать атмосферу Земли, то есть задерживать вредные, а пропускать полезные лучи. Кроме того, надо оградить растения от губительного ожога мощных потоков космических лучей.
Необходимо было также создать в оранжерее такое же магнитное поле, как у Земли, атмосферное электричество, геотоки почвы. Все это было учтено учеными.
Есть еще ряд особенностей, которые следовало учесть при создании оранжереи. Тут и низкорослость растений, и как можно большее количество листьев — этой фабрики кислорода, и определенная температура, влажность, освещенность, перегрузки, вибрации и так далее. Все эти проблемы блестяще решены. Экипаж «Эллипса» через две недели после старта начнет питаться продуктами собственного производства. А когда нужда в космической оранжерее отпадет, откроются стенки отключенной от корабля конструкции, и, сами понимаете, растения... их не станет».
Глава девятнадцатая,
в которой подчеркивается, что самый энергичный народ — пенсионеры
Статья Стребинцева, опубликованная в «Новостях», равно как и интервью с виднейшими учеными Советского Союза по поводу экспедиции «Эллипса», вызвала огромный, всепоглощающий интерес у читателей. Справедливости ради необходимо отметить, что и статья Нарзанова получила высокую оценку подписчиков областной газеты. В редакцию этой газеты, как и в «Новости», стали поступать многочисленные письма. И, естественно, большую часть их прислали, конечно же, пенсионеры. Уже давно замечено, что пенсионеры — особое племя рода человеческого, обладающее рядом совершенно парадоксальных качеств.
Казалось бы, к старости человек должен хуже видеть, хуже слышать, быстрее утомляться и так далее. А на практике?
Пенсионер раньше других замечает опечатки в газетах и книгах (о чем тут же ставит в известность редакции и издательства). Пенсионер первым обращает внимание на то, что вторая скрипка в оркестре фальшивит (о чем незамедлительно сообщает в министерство культуры и дирижеру). Пенсионер с готовностью соглашается быть членом любой комиссии по проверке любой жалобы, много и быстро двигается (особенно, добиваясь срочного ремонта своей квартиры). При этом он не ощущает никакого утомления, так же, как и по утрам, часами простаивая в очереди за любыми еженедельниками. Короче говоря, на фоне рода человеческого пенсионер выглядит, как ни странно, самым энергичным его представителем. Нередко, чтобы подчеркнуть свое превосходство, он участвует в марафонском забеге, в особо трудных кроссах, записывается в секцию «моржей» и только для отдыха, ради забавы, всю ночь напролет занимается составлением кроссворда.
Пенсионер высокой квалификации сразу же по получении документа в райсобесе обзаводится, как правило, сучковитой палкой, затем покупает хорошую авторучку. Теперь ему остается лишь писать мемуары, романы, стихи, заявления, жалобы и заметки в газеты. Пенсионер спешит, ибо лучше других понимает, что время — штука бесценная.
В редакции областной газеты никто не удивился, когда выяснилось, что пенсионеры прислали двести четырнадцать откликов на сообщения о полете «Эллипса». Пенсионер И.
Кукушенцев-Соловейко предлагал соорудить монумент покорителям Марса «на средства ушедших на заслуженный отдых трудящихся» и приложил к своему письму кредитный билет достоинством один рубль. Пенсионер А. Утюгманский предлагал отлить <>ронзовую памятную медаль «Герои беспримерного покорения Марса». Пенсионер А. Могил-Левченко ратовал за организацию общества ПЛК — Пожилых Любителей Космонавтики. Пенсионер Иван Ивандамарьин вносил предложение учредить повышенные стипендии имени «Эллипса» для учащихся высших учебных заведений «ракетного профиля».
Несколько иной характер носило письмо в редакцию пенсионера Хар. Утробина. Он выражал огромное беспокойство насчет «воспитания молодого отряда пионеров» и приводил в связи с этим примеры из своей личной жизни-образца. Главное, подчеркивал Хар. Утробин, надо воспитывать «юных борцов за космос» в духе строгой дисциплины и «не оставлять без сугубого внимания проступки, подобные тому, который совершил молодой юный пионер А. Ф. Ноготков, который без спросу у родителей и не посоветовавшись с пионерской дружиной, тайно полетел на планету Марс, бесчинствуя и мелко хулиганя по дороге».
Между тем Елена Петровна и Варвара Никаноровна вместе с Георгием Васильевичем часто собирались у телевизора или приемника, слушали и смотрели передачи о космосе, вспоминая об Алике и его отце, словно те отсутствовали по крайней мере лет восемьдесят.
Иногда Елену Петровну навещали Стребинцев и академик Иванов-Иванов, раза три-четыре к ней заходили коллеги по музыкальному училищу. Что же касается Женьки Крякова, то здесь он был постоянным гостем на правах лучшего друга Алика.
Глава двадцатая,
описывающая события непреходящего значения
После памятного случая в пилотской кабине, когда Иван Сергеевич вынужден был оглушить Алика Ноготкова ультрагипноингалятором, мальчуган впал в состояние летаргического сна, что был вынужден засвидетельствовать доктор медицины Блаженный. Когда же он через десять суток проснулся, Джонриду Феоктистовичу и Филиппу Ивановичу удалось уговорить мальчишку не проявлять своих удивительных способностей хотя бы до посадки на Марсе.
Смиренное поведение Алика радовало членов экипажа «Эллипса», и даже, когда крошечный метеорит пробил оболочку космической оранжереи, все считали это гораздо меньшим бедствием, нежели шалости Ноготкова-младшего, грозившие, по словам астроботаника, превратить их корабль в летающую БМ-10, что при расшифровке означало Братскую Могилу на Десятерых.
Молотков вызвал в пилотскую кабину Сергея Ивановича, когда тот уже завершал утреннюю трапезу.
— Что-нибудь случилось? — спросил дублер, входя.
— Так, Сергей Иванович, пустячок, — пожал плечами Молотков. — Взгляните-ка на экранчик центрального теле-устройства! — Волнуясь, дублер приблизился к экрану с едва заметными красными линиями и в волнении откинул со лба прядь волос.
— Иван Сергеевич! — воскликнул Серповский. — Будь я проклят потомками, если та крупная симпатичная румяная дынька — не планета Марс!
— За ваших потомков я спокоен, но я оторвал вас от еды. Извините!
— Да чтобы увидеть в таком солидном варианте эту бахчевую культуру, я готов голодать две недели подряд!
— Зовите всех сюда, пусть полюбуются.
Серповский нажал на одну из мигающих кнопок пульта и закричал:
— Внимание! Всем приказано перейти в пилотскую кабину! — Взглянув на телеэкран, он убедился, что понят всеми: члены экипажа покидали свои отсеки. — Видите, друзья, — обратился он минуты через три к вошедшим, — как Марс застыл на перекрестке? Это означает, мои дорогие коллеги, что теперь нам остается выйти на прямую, как говорят спортсмены.
— Для штурмана, — заметил Ташматов, — это весьма неосторожное высказывание. Учащиеся средней школы знают, что в условиях космоса кратчайшим расстоянием между двумя точками является далеко не прямая.
— Так я же подчеркнул — «как говорят спортсмены», — улыбнулся дублер. — И вообще попрошу в «тот исторический момент не придираться!
— Сколько осталось километров? — поинтересовался академик.
— Двести восемьдесят тысяч, — ответил Молотков, — сущие пустяки, ровно четыре часа пути — Как от Ленинграда до Ташкента или до Душанбе.
— Можно приготовить кинокамеру? — спросил Налотов.
— А разве вы успели ее разобрать? — удивился < орловский.
— Как дела с эн-пэ-у? — поинтересовался Филипп Мнанович.
— Налажено?
— Связь в порядке, — не отрываясь от приборов, ответил Молотков. — Ну, ладно, полюбовались, и хватит. Всем занять свои места! — Когда это приказание было выполнено, Молотков с тревогой произнес: — Торможение будет резкое, Сергей Иванович. Происходит нечто странное. То есть настолько странное, что я боялся об этом сказать при всех. Больше того: лично я, например, не могу найти сколько-нибудь разумных объяснений этому явлению. Взгляните-ка на поведение жироскопа и компаса — чудеса!
Сергей Иванович нагнулся к приборам и застыл в изумлении.
— Надо все-таки вызвать сюда Ташматова, Иван Сергеевич.
— И Романа Павловича, — добавил Молотков, нагибаясь к микрофону. — Внимание! Кандзюбе и Ташматову срочно зайти ко мне! Повторяю: срочно!
Даже сквозь иллюминатор гермошлема скафандра можно было заметить, что физик-ядерщик очень взволнован.
Внезапный вызов он, естественно, понял как крайне вынужденную меру Молоткова. Так же встревожен был и доктор геологии, который с напряжением глядел на командира корабля. Едва взглянув на компас и жироскоп, Кандзюба и Ташматов одновременно вздохнули и вопросительно посмотрели друг на друга.
