Сергей Шкенёв - Пёс имперского значения
Палыч ещё долго смотрел, видимо что-то спрашивая, но, не дождавшись ответа, произнёс:
— Товарищ генерал-майор, разрешите показать товарищу барону будущее. — А сам многозначительно показывает глазами на свой саквояж, в котором, помимо всего прочего, лежал его ноутбук.
— Светлое будущее? — уточнил я.
— Это как получится.
— Под подписку о неразглашении?
— Конечно, всё как полагается.
— Хорошо, тогда объявляю привал. Вон у той рощицы.
Конечно, рощей назвать несколько деревьев на краю картофельного поля, подобравшегося вплотную к железной дороге, было слишком громко. Но какая-никакая, а тень. Мы расположились под здоровенной березой, на пригорке, чтобы ещё и ветерком обдувало, и я с удовольствием выпрямил затёкшие ноги. Хотя весь путь и проделали сидя, но устал так, будто пешком прошёл всё это расстояние. Изя расстелил на траве большую скатерть, судя по всему реквизированную ещё из руин сгоревшего ресторана в Невежье. Многозначительно подмигнул, и выставил на импровизированный дастархан бутылку коньяку. Но под моим строгим взглядом смутился, осознал свою ошибку, и добавил ещё одну.
Лаврентий Павлович тем временем достал толстую кожаную папку и перебирал бумаги, отыскивая нужную.
— Ага, нашёл. Вот, товарищ барон, ознакомьтесь.
Фон Такс извлёк из кармана гимнастёрки, в которую мы его переодели взамен полуфрака официанта, очки, внимательно прочитал текст, и показал пальцем на одну из строчек:
— Скажите, а вот этот пункт…?
— Нормально, — Раевский заглянул ему через плечо. — За разглашение любых полученных сведений — расстрел. Что не так? Вы с чем-то не согласны?
— В принципе, согласен. Но вот представьте, вдруг меня будет спрашивать сам товарищ Сталин?
— Делать ему больше нечего…. Но даже и так…. Ну и что?
— И ему нельзя говорить?
— Вы же читали.
— Понятно. А вот это?
— Тем более. Понимаете, барон, мы настолько засекреченные люди, что любое упоминание о нас чревато самыми грустными последствиями. Скажу даже больше — Иосиф Виссарионович будет вынужден лично застрелить Вас, во избежание утечки информации. А он этого не любит. В смысле — лично не любит стрелять. Так что не стоит доставлять неприятности вождю.
— Конечно! — баварец, в полной мере осознавший степень ответственности, изобразил на документе витиеватую подпись. А потом привычно сунул шариковую ручку себе в карман.
Но Лаврентий быстро спохватился и отобрал явный анахронизм. После этого включил компьютер и, ожидая пока загрузится, потянулся к коньяку.
— И Вам рекомендую, Эммануил. Взгляд в будущее — штука тяжёлая, не каждые нервы способны такое выдержать.
— Они у меня крепкие.
— Характер нордический? Ну-ну… воля Ваша, — товарищ Берия подвигал курсором. — Наслаждайтесь.
Нет, не зря мы провели несколько бессонных ночей, монтируя этот фильм. Уже через несколько минут рука барона потянулась к бутылке, и он, игнорируя протянутый стакан, приложился к горлышку. Да, кадры с пленными, захваченными под Сталинградом, произвели на немца большое впечатление. Закутанные в грязные одеяла и женские платки фигуры с поднятыми руками…. Запорошенные снегом трупы в легко узнаваемой форме вермахта… Бесконечная колонна, медленно бредущая по Москве… Залп реактивных миномётов, и то, что осталось после него от окопов….
Пустая бутылка в руке фон Такса хрустнула, раздавленная судорожным движением, и просыпалась на белую скатерть вперемешку с каплями крови — в немецком офицере с оторванными ногами, валяющемся у разбитого танка, он узнал себя. Лаврентий прикурил сигарету и отдал барону. Тот сжёг её за три затяжки, не отрывая взгляд от экрана. Лицо побледнело и осунулось. А потом…, потом стало ещё хуже.
Дальше пошла кинохроника, снятая союзниками. Разрушенный Дрезден, бомбы, падающие на жилые кварталы Берлина, дома, скалывающиеся с лёгкостью доминушек. Грязные, оборванные дети, выпрашивающие хлеб у британских танкистов на улицах Мюнхена. Панорама горящих городов, толпы растерянных беженцев. Драка из-за брошенной американским офицером пачки с тремя сигаретами.
— Хватит, — едва прохрипел барон, пытаясь растереть рукой внезапно онемевшее горло. — Не могу больше.
— Надо, — жёстко ответил Берия. — Теперь посмотри — за что всё это вам. Не думай, что пострадали как невинные овечки. А отвернёшься — пристрелю.
Эммануил фон Такс взял ещё одну сигарету. На этот раз она закончилась ещё быстрее. Представляю его состояние, если мне самому до сих пор больно и страшно смотреть на это. Минут двадцать мы сидели в тишине, нарушаемой только шелестом листьев и чуть слышной тревожной музыкой из динамиков.
— Что, доволен? — Лаврентий Павлович ударил вопросом. — Ну и как тебе такое будущее?
Баварец не отвечал, глядя в одну точку.
— Ладно, можешь не говорить. Давай ещё заглянем лет на семьдесят вперёд. Как раз будешь столетний юбилей праздновать.
— Не буду.
— Почему?
— Я же там остался, — он показал на монитор. — Около танка.
— Ты этого хочешь?
— Нет.
— Так не делай! Право выбора всегда остаётся за тобой. И от тебя тоже всё зависит. Хочешь, чтобы было вот так? — Берия включил небольшой ролик о жизни современной Германии. С венчанием педиков в Кёльнском соборе. С натовскими базами. С турецкими свадьбами у Бранденбургских ворот. С толстыми фрау, поедающими гамбургеры чудовищных размеров. С погромами, устроенными антиглобалистами и футбольными фанатами. С умирающими от передозировки наркоманами. С гей-парадом на Унтерденлинденштрассе. С Ангелой Меркель на трибуне в бундестаге.
Почему-то именно последнее, добило барона окончательно.
— Так не должно случиться!
— Я знаю, — невозмутимо ответил Лаврентий Павлович.
— И этого не будет!
— Надеюсь.
— Значит, опять война?
— Знаете другой способ?
— Но я не люблю войну.
— А кто же её любит, барон….
Житие от Израила
Пока товарищ Берия проводил политическую и моральную обработку Эммануила фон Такса, а Гиви беззастенчиво делал вид что спит, я с лёгкой грустью заканчивал ревизию наших запасов. Раз уж по молчаливому согласию выбрали завхозом нашей экспедиции, то и все заботы о пропитании лежат на мне. Не, не подумайте чего плохого, и не упрекайте в скаредности, но по моему скромному мнению Лаврентий зря прихватил своего барона. Дальние перспективы большой политики — это, конечно, хорошо. Но посмотрите, люди добрые, он же хлещет дорогущий коньяк как воду! Вторая бутылка пошла, и всё из горлышка. Вот она, хвалёная европейская культура пития в действии. У себя дома, наверняка, наливает в рюмочку по чуть-чуть, лишь бы губы смочить, так, что поллитры хватит на дивизию по штатам военного времени. Да ещё грамм двести на опохмел останется. Ну что за народ, а?
Когда мы тут появились? Позавчера? И уже треть запасов уничтожена. Остаётся только надеяться, что пополним их в ближайшем городе. Интересно, есть в Минске приличные винные магазины? Такие, в которых можно КВ-2/2 купить. А то я в последний раз был там перед самой Первой Мировой. Пардон, сейчас её называют просто империалистической. Ни хрена себе — просто. Попробуйте выговорить после двух стаканов.
Хотя…. Помнится, один лейтенант, попавший к нам с перевала Карамунжон, рассказывал о неплохой кафешке, что почти напротив окружного госпиталя, справа от часового завода. Нет, это не подойдёт. Сейчас какой год? То-то…, а он в восемьдесят шестом погиб.
Ладно, найдём где затариться, солдатская смекалка выручит. Сейчас перекусим чуток, сядем в свою таратайку, и часа через четыре будем в городе. Стоп…, погодите, а что это за свинья в нашей дрезине копается? Да не одна, там их целое стадо. Из пяти голов.
Глава 6
Через Брест и Калугу,
Москву и Тамбов,
За Урал на Восток
Побредет крысолов.
Его ноги натерты
И плащ запылен,
Санитарные цели
Преследует он.
К Охотскому морю придет крысолов,
В него окунет весь богатый улов.
И выпьет свой грог и расслабится он,
Мол, долбись с ними сам, старина Посейдон.
Тимур Шаов.
Житие от Гавриила
Что ни говорите, вернее, как бы я не ругал под горячую руку, но наш Изя молодец. Хорошо придумал, зараза. Мы поначалу хотели поступить с угонщиками очень грубо, по-мужски, Лаврентий даже пистолет с предохранителя снял. Но товарищ Раевский вовремя разглядел на промасленных тужурках незваных гостей петлицы железнодорожников. Точно, вот они и поработают у нас двигателем. А мы слегка отдохнём. И сейчас, с некоторым комфортом расположившись на грузовой площадке дрезины, среди обрезков рельсов, нескольких шпал, ящиков с костылями, наслаждались блаженством относительного безделья.
