Ю. Жукова - Сами мы не местные
Поскольку у меня конь низкий, а у Азамата высокий, то он сидит теперь где-то там наверху, бедро на уровне моего плеча. Я кладу ему руку на коленку.
— Ты извини, что я тебе такой скандал устроила, я просто очень испугалась. А потом ещё полдня переживала, где ты, да не случилось ли чего.
— Лиза, ну что со мной может случиться в степи? Неужели ты думаешь, что тут есть какой-то хищный зверь, с которым бы я не справился одним ножом?
— Понятия не имею, — говорю. — Я ни зверей здешних не видела, ни как ты с ними справляешься. Да и вообще, что это за детские выходки?
Он похлопывает меня по плечу.
— Извини. Я действительно расстроился, но это недолго длилось. Просто я решил последовать твоему же совету и «не мучиться», а как следует погулять одному, послушать, посмотреть. Ну и увлёкся, целую вечность ведь на воле не был. Я думал, ты будешь дуться, а ты, оказывается, волновалась… Никак мы друг друга не поймём.
— У меня временное обострение ненависти к человечеству, — сообщаю я. — Оно пройдёт, и снова будем понимать. Потерпи чуток.
Я уже открываю рот, чтобы рассказать о новом повороте событий, но он вдруг сжимает моё плечо.
— Лиза, послушай, — он очень серьёзен. — Это важно. Ты так и не обещала мне не дёргать лошадь за уши. Более того, ты одна, без спросу, выехала в степь на незнакомой лошади. Если уж ты сама говоришь, что испугалась, так будь осторожна! Ты себе не представляешь, как я за тебя боюсь!
И всё в таком духе. Ладно, что поделаешь, переживает человек, пусть выговорится, я потерплю. Даже пообещаю ему, что не буду дёргать лошадь за уши и за прочие места и сзади обходить тоже не буду. Правда, пожалуй, про беременность я пока помолчу. А то если он узнает, что я всё это сегодня проделала ещё и брюхатая, он же с коня сверзится.
Глава 4
Когда мы подъезжаем к лагерю, у края вытоптанного снега нас ожидает северянин, нервно переминаясь с ноги на ногу.
— Хозяин! — принимается он голосить, едва мы оказываемся в зоне слышимости. — Я бы её ни за что никуда не отпустил, но она мне ружьём пригрозила! Под прицелом велела седло принести!
— Врёт, — шепчу я, криво ухмыляясь. Азамат усмехается и гладит меня по плечу. Пастух продолжает в красках расписывать, какая я опасная, как меня даже лошади боятся, а стихии слушаются.
— Ладно уж, — отмахивается от него Азамат. — Хорошо, что отпустил, а то бы она тебя убила. Она духовника моего однажды чуть не застрелила.
Пастух, который начал было успокаиваться, что хозяин не злится, снова перепугался, отвесил мне три поясных поклона и сбежал к остальным.
— Чего ты их запугиваешь? — спрашиваю.
— Не обращай внимания, — неловко улыбается он. — Это я свой авторитет укрепляю. А то если они решат, что я просто так тебе всё разрешаю, то запрезирают. Решат, что у меня денег не хватает на твои капризы, вот и… отдаю натурой, так сказать.
— А так они тебя будут считать укротителем тигров?
— Ну, вроде того, — он виновато опускает глаза. — Извини, но так проще, чем что-то доказывать…
Я задавливаю в себе желание закатить ещё один скандал. Хватит, наругались на сегодня. В конце концов, никто меня на Муданг насильно не волок.
— Да ладно, — говорю довольно искусственным голосом. — Ты же не виноват, что они идиоты. И что все бабы у вас курицы долбанутые, тоже не виноват.
Он долго на меня смотрит, потом говорит:
— Спасибо.
Я так понимаю, за усилие над собой. Чует ведь. Как мне всё-таки повезло с мужиком. И как ему не повезло с родиной.
Когда мы слезаем с лошадей, я наконец замечаю, что Азамат всё это время сидел не на той буроватой кобыле, которая стояла в строю рядом с моей белой, а вовсе даже на чём-то серебряном.
— Ой, — говорю. — Какая у тебя скотина, прямо металлическая. Так блестит…
— Да-а, — польщённо говорит он. — Я вот решил его и взять. Таких серебряных больше нигде не разводят, только по берегам Дола, а я всегда такого хотел. Сейчас поездил — жеребец сильный, послушный, с мозгами, да ещё молодой совсем. В общем, я определился. А ты как?
— Да я вроде тоже, — киваю на свой рыжий диванчик.
Азамат хмурится.
— Ты его взять хочешь?
— Ну да, а чего? Сидеть удобно, не трясёт, слушается. И не очень большой. Чего мне ещё надо?
— Так это ж мерин…
— Ну так мне с ним не трахаться! — выпаливаю я. Пастухи прыскают со смеху и долго не могут успокоиться. Азамат слегка краснеет.
— Ты полегче в выражениях, — шепчет он мне. — Женщины при мужчинах о таких вещах не говорят.
— Фи, какое лицемерие, — кривлюсь я. — А чем плохо, что мерин?
— Ну это как-то… неспортивно.
— Спасибо, спорта мне на сегодня хватило. Ещё возражения есть?
Азамат вздыхает.
— Ладно, бери этого. Ребят, — он поворачивается к пастухам, которые всё никак не отсмеются. — Представьте коней-то.
— А ты до сих пор не знаешь, как их зовут? — удивляюсь я.
— Нет, а ты знаешь?
— Нет, так то я… Я и забыла, что у них имена бывают.
— Бывают, а как же, — кивает Азамат. — И если конь хороший, его имя охраняют, как человеческое.
Наш провожатый первым отсмеялся достаточно, чтобы внятно произнести имена.
— Этот, — он указывает на Азаматов выбор, — Князь. А второй — Пудинг.
— Как?! — опешиваю я.
— Пудинг… — повторяет пастух. — А что?
Я поворачиваюсь к Азамату.
— Откуда у вас пудинг?
Азамат пару секунд на меня озадаченно смотрит, потом переспрашивает.
— А это слово для тебя что-то значит?
— Ну как, — говорю, — пирог такой… праздничный…
Они начинают ржать. Азамат трясёт головой, явно умиляясь от чего-то, чего я не понимаю.
— Кто говорил, что у императора не было чувства юмора! — хохочет он. Потом наконец снисходит до того, чтобы объяснить мне, в чём дело. — Этим именем впервые наш последний император назвал своего любимого коня, который тоже был небольшой, толстый и спокойный. Оно с тех пор так и кочует. Но никому в голову не приходило, что у этого слова есть какое-то значение! Так, звучит забавно, и всё тут…
— Ясно, — ухмыляюсь я. — Я тебе испеку как-нибудь. Только это долго, там тесто должно настаиваться две недели или типа того. Зато очень сытно.
Пастухи немедленно преисполняются уважения к даме, которая, о-о-о, понимает толк в кулинарии. Чувствую, Азамат задался целью и правда выдать меня за воплощение этой их воинственной кормящей богини. Дверью шатра я уже хлопала, осталось детей наплодить. Кстати, надо ему сказать, но при пастухах как-то нехорошо, наверное…
Мы обедаем все вместе в шатре. Мне кажется, что день уже прошёл, ведь столько всего произошло, и я так долго ждала — хотя на самом деле сейчас всего полпятого. Еды у нас по-прежнему вагон и маленькая тележка, а ведь уже пора домой возвращаться.
— Ну что, Азамат, — говорю, — ты признаёшь, что не надо было брать столько вещей?
— Я признаю, что они тебе не понадобились, — аккуратно отвечает он. — Но ведь нам ничем не помешало то, что они были с собой, правда?
Я закатываю глаза.
— Я тебе что, младенец, мне сменные пелёнки с собой таскать везде? В следующий раз ничего лишнего, а то прям стыдно.
Кажется, это слово действует на него волшебно — он тут же серьёзно соглашается и больше не спорит. Я начинаю прикидывать, что пойдёт в салон, а что в багажник, и оказываюсь перед неразрешимой проблемой.
— А как мы возьмём лошадей?
Азамат фыркает чаем.
— Уж не в багажнике, это точно. Ты что, Лиза, как мы их возьмём? Их отправят на пароме в Долхот, а оттуда монорельсом до нас. Через несколько дней приедут.
— А… тут есть монорельс? — удивляюсь я. Как-то у меня плохо укладывается в голове, как муданжцы умудряются сочетать свеженькие земные удобства с первобытнообщинным строем в головах.
— Есть, конечно. От всех больших городов к столице и кольцевой. Вот если от Долхота в Сирий ехать, то рельс проходит прямо под горами, по пещерам. Ох и красиво там… надо будет летом съездить, сейчас это направление почти не работает, весной много обвалов бывает. А если ехать на Орл, то под водой. Там уже не вагоны, а почти звездолётик такой ходит, прямо в толще воды. Можно на всяких морских гадов посмотреть. Красота, в общем. Да и обычный монорельс неплох. Я всегда из столицы к матери ездил, а не летал. Уж очень там леса живописные… сидишь в вагончике, а по обе стороны такие деревья гигантские, почти вплотную. Иногда под вывернутым корнем проезжаешь. Те горы, что тянутся от Ахмадхота до Худула — они самые старые на всём Муданге. И растения там тоже древние. А я в детстве обожал всё древнее.
У меня аж слюнки текут, так хочется поскорее всё это увидеть. Правда, неплохо бы дождаться весны, чтобы полазать по огромным корням да пощёлкать цветочки — маме отправить фотки…
— Это у вас мать так далеко жила? — поражается северянин. — Это ж сколько у вашего отца денег было — ездить-то из столицы в Худул?
