Г. Зотов - Демон плюс
– Дать ему в рыло? -поинтересовался Малинин. ~ Будь любезен, – ответил Калашников, осыпаемый градом ударов.
Взяв трезубец с обратной стороны, Малинин треснул гладиатора древком по голове – в самый центр железного шлема. По арене, услаждая слух зрителей, разнеслось нечто похожее на колокольный звон. Меченосец сполз на песок – Малинин, размахнувшись, от души врезал ногой ему под дых с серией доселе неизвестных ему, но весьма примечательных слов на литературной латыни.
…Трибуны было притихли, но сейчас же снова заволновались. Прозвучали поначалу несмелые, но потом все более громкие хлопки, переросшие в бурную овацию. «Кланяйся», – толкнул Калашников Малинина в бок, и оба, подражая звездным актерам после премьеры, степенно поклонились беснующейся в амфитеатре толпе. Пресыщенное лицо человека в бело-красной мантии выразило некоторую заинтересованность, он поднес к глазу предмет, похожий на стекло – по арене весело побежал солнечный зайчик
Какие мы крутые, повелитель, – гордо заметил недалекий Малинин.
Это еще не все, братец, – предостерег бывалый Калашников.
Его предсказание сейчас же сбылось. Ворота ощерились, выплюнув на арену амфитеатра сразу пятерых дюжих африканцев. У двоих гладиаторов «болевые точки» тела прикрывали пластины кожаных доспехов, трое были закованы в железную броню. Сквозь прорези в шлемах проглядывали покрасневшие, контрастировавшие с черной кожей белки напряженных глаз.
– Плохо дело-то, -побледнел Малинин.
– Об чем и речь, -уныло заметил Калашников, прижимаясь к барьеру. – Даже если этих вдруг покалечим, то знай – в запасе пара тигров дожидается.
Малинин повалился на колени, безвольно уронив меч. Один из гладиаторов подбежал к нему, занося копье. Спустя долю секунды он получил в глаза порцию песка, потерял два зуба и растянулся на арене.
– Нормально, Серег, -крикнул Калашников. – Уже четыре осталось.
Гладиаторы моментально извлекли урок из сокращения своих рядов. Грамотно разделившись (по двое на каждого противника), они насели на опасных конкурентов справа и слева. Публика на трибунах ревела громче тигров – букмекеры не успевали принимать новые ставки, на камни со звоном сыпались серебряные денарии. Пыль, поднятая на арене амфитеатра дюжиной сандалий, взвилась в воздух столбом: сквозь мутные облака мелькали редкие проблески – лучи солнца хватались за лезвия мечей.
– Повелитель! – орал Малинин, уворачиваясь от атак наседающих негров. – Какого хрена они к нам привязались? Мы им что – денег должны?
Два меча соединились у его горла: удар высек длинную искру.
– Видишь ли, братец! -крикнул Калашников, проводя серию обманных выпадов. – Надо делать скидку на античные времена! Гладиаторский бой – это не к теще на блины зайти. Публике необходима кровища: билеты-то платные, а за свои деньги хочется увидеть кишки. Это нормальное коммерческое предприятие, вроде как кинцо посмотреть. Народу здесь толком заняться нечем: телевизора нт, игральных автоматов – тоже, пивных нормальных – и тех толком не существует. Ну и где им прикажешь развлечений искать? Только публичные казни да тупая резня на арене.
Алексей так увлекся монологом, что это едва не стоило ему жизни: он прозевал ловкую атаку справа. Меч соперника рассек кожу на левом плече, на доспехи Калашникова брызнула алая кровь. Нападающий оскалил ослепительные зубы в улыбке, что-то выкрикнув на гортанном языке.
Как вы там, повелитель? – с беспокойством рванулся к нему Малинин.
Утомляет, – признался Калашников. – Недружелюбный в этом городе народ.
…Человек в бело-красной мантии смотрел на бой на арене, задумчиво постукивая по перилам пальцами в перстнях. Внезапно его лицо озарилось мыслью – он нетерпеливым жестом подозвал дежурившего у ложи коренастого военного в доспехах центуриона. Приблизившись, подчиненный склонил голову так, чтобы ухо оказалось у самых губ начальства: человек что-то быстро сказал ему, кивнув в сторону клубящейся пыли. Отвесив поклон, центурион сейчас же поспешил вниз, по-мальчишески прыгая через вырубленные в мраморе ступеньки. Уже через минуту он добрался до распорядителя боев – развалившегося на дырявом коврике потного толстяка в покрытой сальными пятнами тунике. Пара жестких фраз, и тот повернулся лицом к арене. В воздух взлетела рука, рогаткой распялив два лоснящихся, жирных пальца. Оказалось, что этот на первый взгляд безобидный знак хорошо знаком гладиаторам – один из них, содрогнувшись в ужасе, инстинктивно обернулся назад. Калашников сейчас же скользнул к нему. Сверкнув солнечным бликом, стиснутый в его руке меч воткнулся в щель между пластинками брони на животе противника. Негр со стоном свалился, обеими руками зажимая рану. Его атакующий напарник, оставшись без поддержки, потерял решительность, он уже не нападал, а лишь защищался. Калашникову открылся вид на ворота. Однако увиденное ему не понравилось.
…На арену, облизывая перемешанный с кровью песок, бархатной поступью величаво выходили бенгальские тигры. Человек в ложе изобразил на каменном лице подобие улыбки. Щелкнув пальцами, он поднес к глазу ограненный изумруд, дабы внимательно рассмотреть происходящее.
Желаете воды, прокуратор? – спросил вернувшийся к ложе центурион.
Лучше вина, Эмилиан, – ответил тот. – Сейчас начнется самое интересное.
–
ФРАГМЕНТ № 2 – В СЕРЕДИНЕ ПУСТОТЫ (место и время неизвестны)
…Разноцветные пятна плавно разорвали кромешный мрак точечными мелкими брызгами. Сумерки дернулись, корчась в судорогах. Тьма липко растаяла, как сливочное мороженое, растекшись в сладкую лужу. Свет. Долгожданный свет. Но не такой, какой резал ножом зрачки чуть раньше – неприятный, дергающий, ослепляющий. Напротив, мягкий, осторожный, словно спрятанный – напоминающий отсвет отбрасывающей тень лампы с домашним абажуром. Его действие оказывается еще сильнее, фальшивая любезность – замаскированный обман. Один за Другим лопаются оба глаза, конвульсивно источая снопы шипящих искр, в высохшее лицо тугим усилием бьет теплая волна, состоящая из множества шевелящихся, как муравьи, точек. Едва достигнув кончика носа, они Рассыпаются в прах, радостно взвиваясь вверх сплошным серым торнадо. Воздуха нет – что-то толстое и мягкое плюшевой подушкой забивает легкие, глуша дыхание, притупляя безмолвный крик. Чудо. Настоящее чудо. Глаз нет – он уже полностью слеп: но отчего-то продолжает все видеть. Свистящая карусель из сине-зеленых треугольников, воющих надрывными голосами гиен, вращается вокруг него, сливаясь и окутывая, как шерстяное одеяло, плотно обволакивает горло и черепные кости, издавая невыносимый, кровельный скрежет.
…Горы Инге-Тсе больше нет. Смешно распялив конечности и откровенно напоминая лягушку на школьном уроке биологии, он плавает в пустом пространстве, как бы вися изнутри огромного блестящего шара, украшенного снаружи осколками зеркал. Шаровая поверхность движется, одни зеркала пытаются заползти на другие, квадратики ярко искрятся, гневно кидаясь друг в друга режущими отблесками. Слух забивает тихое и ровное гудение – кажется, голоса тянут букву «аааааааааааа» или «ууууууууу», но разорванной ужасной болью голове все же трудно разобрать, что это такое. Нудный звук, вызывающий вязкую сонливость. Ничего вокруг – только воздух, прозрачнейший, чистый воздух – как будто он взлетел высоко-высоко, не видя даже снежных кончиков горных вершин. Лишь белое, свистящее и воющее пространство, в момент превратившееся в голодного зверя. Он смотрит на свои руки, и не видит их… они исчезают, исчезают, исчезают… кожа рассыпается на черные песчинки, становятся видны кровеносные сосуды, потом тоненькие вены, желтоватый костный мозг… он пытается коснуться носа, но кожи на нем уже не существует.
…В мозг медленно, жирным гнусавым ревом, словно граммофонную пластинку прижали пальцем, слизняками вползают мысли – КАААК ЭТООО МОООЖЕЕЕТ ПРОИСХОДИШЬ? Наверное… человеческое тело разделяется на молекулы… проносится в континууме и потом снова соединяется? Чих-чих-чих… уууууу… Шорох песка, шорох, шорох… шшшшш… Но… ааааа… если воду пропустить через банную губку, то она становится влажной: часть воды остается на преграде, никуда не исчезая. Фрагменты его молекул тоже наверняка задержатся здесь – не все они смогут пройти тудшиш. Соберется ли туловище полностью? Или он предстанет перед обитателями улиц и площадей монстром из американских комиксов – с ушами на спине, и пальцами, растущими из языка, бегающими глазами, въевшимися в бок… ааааааааааа… Страшно, как же страшно. Опять слышно, как сыплется песок. Ожидание в одиночестве не пугало, а сейчас все тело трясет от ужаса, зубы бьются друг о друга с противным костяным стуком. Но ведь зубов уже неееееееееееет… Почему же он слышит, чувствует и видит, если только что весь его организм рассыпался в сплошной песок, крутящийся в бешеном вихре внутри зеркального шара? Хахахаха-хааа! Аааааа, вот в чем дело. Он превратился во множество маленьких собственных копий, каждая песчинка – это он сам, в полном объеме, поэтому чувства и не исчезают… на него работают миллионы глаз и ушей… кожа осязает всю теплоту доброй Вселенной. Среди неска – не только почки, мозг и печень… тут и пистолет, и патроны, и одежда из обветшавшей мешковины… они все смешались в единое целое. Шар усиливает скорость – вертится все быстрее…
