Михаил Успенский - Приключения Жихаря (сборник)
– Придумают же люди! – не то восторгался, не то насмехался водяник.
Ручка гребешка для плешивых была когда–то украшена самоцветами, но их давно повыковыряли.
А значение большинства вещей в этой куче Жихарь и вовсе не способен был понять. Иные грюкали, иные звякали, иные просто лежали тихонечко лежмя и не просили есть.
Наконец блеснул на солнце какой–то чудной серп – маленький, тонкий, совсем не заржавленный. Правда, деревянная рукоятка у него щетинилась пробившимися липкими зелеными листочками.
– Пригодится – пусть дети учатся жито жать! – сказал богатырь и попытался оборвать листочки.
Серп выскользнул у него из рук, чиркнул по ладони лезвием и рассек ее – неожиданно глубоко.
– Блин поминальный! – вскрикнул в сердцах Жихарь и отбросил серп от себя подальше. – Забирай его, Опивец, – может, тоже отрежешь себе чего–нибудь!
Мерзопакость какая!
Серп не упал в груду бесполезной своей братии, а повис в воздухе, вращаясь сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее. Наконец вокруг него образовался маленький вихрь, поднявший пыль из короба старьевщика, рыжую хвою, бурые прошлогодние листья и обрывки высохших водорослей.
– Смотри–ка – принял, – сказал Мутило, внимательно наблюдавший действия богатыря. Тот ничего не ответил, потому что зализывал ранку.
Вихрь оторвал свой тонкий хвостик от земли и начал подниматься вверх, тихонько завывая.
– Ну вот и в расчете, – выдохнул богатырь, пошарил глазами по земле, сорвал листок подорожника и залепил порез. Потом он старательно собрал оставшееся барахло обратно в короб и отнес его в рыбачью развалюшку. Не тащить же на княжий двор!
Прощание с водяником не затянулось – за дорогу все разговоры переговорили.
– Спасибо тебе за все, страхоил мокроживущий! – сказал Жихарь. – Без тебя никогда бы мне не разбогатеть.
– Шелешпер ты безжаберный, бесхвостый! – в лад ему ответил Мутило. – Колобка благодари. Вы его там смотрите не слопайте с голодухи!
– Какая теперь голодуха! – хохотнул Жихарь, тряхнул водяника за плечи, повернулся и пошел по тропе к дороге.
– Ох, не нравится мне все это, – негромко сказал Мутило не то Жихарю, не то русалке, не то самому себе.
Богатырю тоже было как–то невесело, и Гомункул сразу это заметил, начал приставать с расспросами, как да что получилось с Опивцем.
– …в общем, вышло все так, что я сам ему повинный подарок выбрал, – закончил Жихарь свой рассказ. – А вещь диковинная – свежие листики на сухом черенке…
Колобок вдруг замычал, закатался по узлам и сверткам, выдрал из бородки клок седых волос.
– Ох, почему же я с тобой не покатился, не удержал? Ведь тебе в руки попала такая вещь, а ты ее сам, по доброй воле, отдал окаянному планетнику! Мало ли что он с ней утворит?
– Да что за вещь–то? – испугался Жихарь. – Неужели я опять какую–то глупость учинил?
– Да еще каку–ую! – провыл Колобок. Из маленьких его глазок покатились сухие хлебные крошки. – Дуракам счастье! Тюх–тюх, перепентюх! Лучше с умным потерять, чем с дураком найти! Это такая вещь, такая… Да ты не поймешь…
– Скажи толком, – потребовал Жихарь и понял, что боится ответа.
– За Зимними Горами зовется она ваджрой, – сказал Колобок. – А у вас не знаю как.
– В третий раз приходила в руки… – прошептал богатырь.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Мы ничего не можем сказать решительного о влиянии Дельфийского оракула на семейную жизнь русского народа.
Иван Сахаров«Лю Седьмой, временно занимающий пост Мужа обширных познаний при Отделении четырех дверей Университета сынов отечества, имеет честь обратиться к Его Светлости князю Многоборья Жи Хану с письмом и братским приветом.
Вас, должно быть, удивит, что я, давший себе зарок не вмешиваться в мирские дела и затвориться на две сотни лет в уединенной горной хижине над бушующим потоком, снова попираю недостойной стопой яшмовые плиты дворцовых покоев, освежая в слабеющей памяти все триста двадцать шесть видов поклонов, приседаний и ползьбы, полагающихся при лицезрении Сына Неба.
Увы! Среди мужей ученых и благородных, достойных славы за свои таланты, при жизни становится знаменитым тот лишь, кто в Поднебесной пользуется покровительством высокого лица. Среди мужей ученых и благородных лишь тот может славу передать потомкам, кто в Поднебесной имеет опору среди могущественных продолжателей своего дела, озаряющих имя его вечным блеском.
Тот, кто не имеет знатных покровителей, сгинет в неизвестности, как бы ни был ум его высок. Тот, кто не обрел последователей, как бы ни был он могуществен при жизни, не прославится в веках.
Вернулся я ко двору следующим образом. Однажды молодой Государь сказал Главному Евнуху:
– Вы уже в преклонных годах. Нет ли среди ваших друзей и знакомых кого–нибудь, кого бы я мог послать на поиски невесты, достойной звания Государыни? Пора бы мне остепениться, а среди моих многочисленных наложниц я не вижу той, что могла бы мне обеспечить спокойное существование.
– Хорошую невесту можно опознать по стати и взгляду, по костям и мускулам, – ответил Главный Евнух. – Но лучшая невеста Поднебесной как бы невидима, как бы неуловима, как бы не существует, как бы пропала. Такая невеста не поднимает лишнего шума, не оставляет следов ногтей на лице. У моих знакомых при дворе способности небольшие. Они могут узнать неплохую невесту, но не лучшую невесту в Поднебесной. Но я знаю человека, который разбирается в женщинах не хуже вашего покорного слуги. Когда–то мы с ним на пару шили шубы из меха лисов–оборотней и разводили соломенных псов. Его зовут Лю Седьмой. Прошу вас призвать его к себе.
И молодой Государь призвал меня к себе и послал на поиски невесты, выдав на расходы дюжину дюжин связок серебряных монет.
Спустя всего три месяца я вернулся и снова предстал перед повелителем.
– Я нашел то, что нужно, в уезде Няньлянь. Там в доме, украшенном изображением трехногого Единорога, ждет ваша невеста.
– Кто же она?
– Двенадцатилетняя дочь сборщика налогов.
Государь велел пойти в указанное место и привести девушку. Но в доме, украшенном изображением трехногого Единорога, проживал только пятидесятилетний хромой и кривой скупщик краденого.
Государь сильно опечалился, бросил меня в темницу и снова призвал Главного Евнуха.
– Оказывается, тот, кого мы послали отбирать невесту, ни на что не годен.
Он не может даже отличить мужчину от женщины, не разбирает возрастов! Что он может знать про женщин!
Тут Главный Евнух восхищенно вздохнул:
– Так вот, значит, чего он достиг! Как раз поэтому он стоит тысячи, десяти тысяч, всех в мире знатоков, подобных мне. Такие люди, как Лю, прозревают Небесный исток жизни, они схватывают суть и забывают о ненужном, пребывают во внутреннем и отрешаются от внешнего. Такие, как он, в женщинах видят нечто куда более важное, чем женщина.
Государя это мало утешило, и он послал за мной в темницу, где я, скорчившись в деревянной колодке, вспоминал о том, как весело потратил казенные деньги с певичками квартала Увядших Хризантем. Надо ли говорить вам, достойнейший побратим, что я провел в этом квартале назначенные мне для поисков три месяца!
Сын Неба сказал:
– Уж лучше было бы вам, достопочтенный Лю, засунуть себе за пазуху камень и броситься в воды реки Мило, чтобы схорониться в животах живущих там рыб, чем навлекать на себя наш гнев. Как могу я сочетаться браком с каким–то скупщиком краденого, тем более немолодым и увечным? Поистине вы, уважаемый, способны вызвать смуту в мире. Поставь вас лицом к северу – навлечете бедствия. Посади вас лицом к югу – станете разбойником…
Я смело отвечал:
– Ваш покорный слуга не из тех, что в одиночестве щиплют струны и печально поют, торгуя в мире своим именем. Небо свидетель, нет лучшей жены для Государя, чем хромой, кривой и пожилой скупщик краденого, потому что этот скупщик скрывает в себе девятьсот девять достоинств.
Первое его достоинство в том, что он, в силу своего пола, возраста и внешнего вида, не возбудит ревности и зависти в прочих женах и наложницах.
Появляясь на людях, не вызовет народной ненависти.
Второе его достоинство – он не станет принимать участия в дворцовых интригах, поскольку и без того имеет постоянное занятие, которое пригождается и в мирное время, и в пору смуты и нестроения.
Третье достоинство – скупщик краденого обычно не заботится о яркой внешности, не требует драгоценных тканей, румян, мазей и притираний, не чернит зубы и не выщипывает бровей, одевается скромно, ведет уединенный образ жизни, опасаясь привлечь к себе внимание молодцев из Уголовной канцелярии.
