Максим Далин - Время Любви
Боже Вседержитель, я подумал, что сплю!
Он говорил без малейшего оттенка нервозности или неприязни, так дружески, почти нежно. Улыбаясь совершенно солнечной улыбкой. Пытался, между делом, смахнуть со лба уцелевшую прядь волос, но она присохла к запекшейся крови. И сказалось так естественно-естественно. Как о деле обычном и совершенно решенном.
Как сказал бы, к примеру, что, по его скромному мнению, кроме концентрата для синтезатора хорошо бы еще купить лавийских конфеток с начинкой и сушеных вишен, потому что в далеком рейсе иногда дико хочется сладкого.
— Укки, — говорю, — ты с ума окончательно сошел, да? Ты хочешь на эту милую поверхность звездолет поставить? Вот любопытно, что будет, если пока мы рубимся, с ним произойдет что-нибудь славненькое!
Он потупился. И пробормотал виновато:
— Может, отдышаться на орбите, высадиться, а его потом вызвать, как сейчас?
— Молодец, — говорю. — Чудесная идея. А кто будет во время драки охранять компьютер? Или ты собираешься махаться с ним за пазухой? Или мне его дашь, чтобы я им твой меч парировал?
Он совсем смутился. И еле выговорил:
— Фог, прости, я не рассчитал… Понимаешь, я же все время думаю о поединке, от этого так тяжело отвлечься… я просто мечтаю, когда, наконец, у нас будет и время, и возможность… и, конечно, в голову лезут всякие глупости…
Круто.
Офигеть, думаю. Я абсолютно не понимаю своего пилота. Я думал, что мы все уже решили. Что эти его цветущие ветки нашего товарищества опять обросли лепестками, когда я отдирал его от скалы или когда он меня с карниза вытаскивал. Вот нафига он меня вытаскивал, если все еще мечтает, видите ли, меня убить?
Он мечтает! Мечтатель выискался!
А Укки гладил лезвие меча, немного нервно улыбался и говорил:
— Я понимаю, что ты гораздо старше, Фог, что тебе это не в первый раз и вообще… Может, ты теперь и не волнуешься особенно. Я же слышал, что о тебе болтают на Мейне. Ты так часто доказывал людям, чего стоишь, что, наверное, немного найдется храбрецов тебя вызвать… а у вас там такие свободные нравы…
— Знаешь, малек, — говорю, — они ведь правы. В смысле, я оправдываю репутацию, со мной не особенно связываются. Может, тебе стоит принять это к сведению?
Он опустил лезвие и прижался щекой к эфесу. Посмотрел на меня шальными глазами, не бешеными, а эйфорическими, как у пьяного в дрезину. И говорит:
— Фог, ну подумай сам, как я теперь смогу отказаться? Я тобой восхищаюсь, я так счастлив… Все это похоже на какую-то старинную книгу с приключениями… Я никогда не думал, что буду участвовать в поединке с таким человеком, как ты — вдвое старше и вдесятеро круче, к тому же с настолько близким товарищем. Я ощущаю себя героем, понимаешь? Даже если ты меня убьешь, я умру совершенно счастливым.
— Дурак ты, а не герой, — говорю. — И убивать я тебя не хочу. Почему я должен, вообще?
— Не хочешь — не убивай, — говорит. Пожал плечами, опять сделал такой вид, будто ему сама собой разумеется какая-то непреложная истина. — Это же от тебя зависит, если ты победишь.
Наша машина была уже на подлете. Я закрыл компьютер.
— Слушай, — говорю, — помнишь, ты мне когда-то предлагал помахаться палками? Давай, когда вернемся, устроим поединок на палках. Я тебе наваляю, если хочешь, но уж точно не убью, даже случайно… это тебя удовлетворит?
Тогда Укки вздохнул и посмотрел на меня с неизбывной тоской.
— Фог, — говорит, — может, хватит меня дразнить? Как только мне кажется, что ты начал относиться ко мне серьезно, ты сразу превращаешь все в глупую шуточку, будто с ребенком разговариваешь. Я сам знаю, что для тебя, вероятно, всегда буду ребенком. Но неужели ты считаешь, что я ничего не стою?
Звездолет показался в небесах и включил прожектора. И жабоиды от него поплыли, качаясь, как по волнам — им, похоже, свет не понравился.
— Кончай дурить, — говорю. — Хочешь считаться взрослым — прекращай ребячиться. Что за мысли — "стою, не стою"?
— Вот и славно, — отвечает. — Раз так, значит, я могу рассчитывать на настоящий поединок?
— Да можешь, — говорю, — можешь, отвяжись. Только не сейчас. Сейчас я устал и зол, я хочу свалить отсюда, как можно скорее, а ты пристаешь с пустяками.
Это его ужасно расстроило. Даже нормальная посадка наших крыльев не обрадовала. И когда мы улетали, он сидел молча, работал, как машина, быстро, четко и холодно, а на меня отчаянно старался не смотреть.
— Да ладно, — говорю, когда вышли в "прыжок". — Прекращай злиться. Я тебя сильно задеть не хотел.
Укки повернулся ко мне — опять у него от смертной обиды глаза на мокром месте. Что-то у него в последнее время нервы совсем никуда стали, думаю.
— Иногда мне кажется, что ты презираешь меня, Фог, — говорит. — Ты всегда выбираешь что-нибудь такое, что я считаю половиной своего сердца, чтобы назвать это пустяком. Мне хочется быть искренним, а ты каждый раз это высмеиваешь. Ну почему?
Старая я сволочь, думаю.
— Брось, — говорю. — Ты лучший пилот из всех, с кем я работал. И один из самых отважных ребят, какие мне встречались. Я просто не могу все время говорить комплименты, мне кажется, что это как-то пошловато.
Ну, он, конечно, легко кидался в обиды, но и отходил не тяжелее. А потому улыбнулся говорит:
— Хорошо, забыто. Значит, как только будем дома?
И мне пришлось-таки ему назначить время и место.
— Нет, — говорю. — Хочешь серьезно — будет серьезно. Сначала приведем себя в порядок и отнесем медикам культуру. А потом уже будет драка. И если уж тебя так бесят зрители — слетаем в Тридцать Первый сектор, там есть одно удобное местечко. Договорились?
Укки кивнул и больше долго не приставал со своим поединком.
Мы пили, как верблюды, и съели трехдневный запас провизии. Мы еле отмыли от себя эту Бездну, запах погреба и всякой тамошней дряни. Мы проспали почти сутки. Потом торжественно отнесли культуру в Медицинский Центр.
Медики верещали от восторга. Наг контейнеры огладил чешуйчатой лапой и говорит:
— Знаешь, Фог, честно говоря, я не особенно надеялся, что вы вернетесь с культурой. Обычно народ отказывается еще на стадии просмотра видеозаписи, а уж поглядев на все это дело воочию, улетают, не спускаясь под землю, почти все.
— Если бы там золото было, — говорю, — бриллианты или радиоактивная руда, лазали бы туда, как миленькие. И не припухли бы ни разу. А за грибами им западло.
Наг покачал головой.
— Эти грибы обеспечивают более или менее легкий выход из травмы, — говорит. — Как можно быть такими безответственными?
— Это же люди, — говорю. — Легко. Лазать там противно, а в собственные травмы никто особенно не верит. Тем более — мейнцы.
Змеи с букашками очередной раз подивились странной человеческой природе и отстегнули нам, как мы договаривались. А после того выдали именной сертификат на вечные времена, как сущим благодетелям всей мейнской братии.
Но я, перед тем, как отдавать им контейнеры с культурой, отлил немного питательного дерьмеца в баночку из-под белого соуса и отсадил туда грибов с полблюдечка. На всякий пожарный и непредвиденный случай. А баночку поставил в теплое место над вентилятором, чтобы культура хорошо себя чувствовала и не подохла, по крайней мере, до поединка.
Я так рассуждал, что до Центра, в случае чего, от Тридцать Первого сектора на нашей авиетке добираться минут десять-двенадцать, а за это время кое-кто может двинуть кони. Ужасно мне эта история с поединком не нравилась, и чем дальше, тем больше не нравилась, но Укки ходил весь такой праздничный до полной невозможности, сиял, как надраенная пуговица, и весело болтал о типах мечей с Нги-Унг-Лян и о стилях "Северный Ветер" и "Полет Птицы".
Он привел в порядок свою шевелюру и удалил рубец от сизой дряни на виске и на щеке. И так тщательно чистился перед нашим предстоящим боем, что мне плохело. Когда мы собрались лететь, он был весел, но как-то взведен, взвинчен, как кот, которого надразнили бумажкой на ниточке. Только что хвостом не повиливал, за неимением оного.
У него был меч. У меня был кусок керамилоновой арматурины длиной метра полтора и диаметром в сантиметр. И Укки на эту штуковину юмористически поглядывал и хихикал, нервно, злобно и весело.
— Это, — говорил, — будет стиль "Бешеный Носорог" или "Варвар На Охоте". И очень будет смешно, если ты и вправду победишь. Что ты будешь делать этой штукой? Можно было бы такую уморительную комедию снять и неприличную совершенно…
Вся эта болтовня пролетала у меня мимо ушей, как миленькая. Мне тогда еще казалось, что Укки бывает на диво нелогичен, так я и не расшифровывал то, что не понимал, и не переспрашивал. Обычно, если начать расспрашивать людей чужой расы, то комментарии выслушивать задолбаешься. А перед этим поединком всякий треп казался мне совершенно неважным.
