Алексей Зубко - Специальный агент высших сил
Я лишь ойкнул и пригнулся, когда ромбовидное острие копья, мелькнув у самого уха, вонзилось в то место сугроба, которое еще сохранило некое сходство с головой снеговика. По крайней мере капустные листья торчат оттуда.
— Спешу на…
Конь, в длинном скачке перелетев через меня и образованный останками снеговика сугроб, у самой стены избы совершил резкий разворот и замер, равнодушно наблюдая за действиями своего седока. А тот после удара не выпустил оружие и остался висеть на раскачивающемся, словно мачта корабля во время шторма, копье.
Раздался треск древка, и закованный в доспехи рыцарь рухнул в сугроб, проломив заледеневший слой и погрузившись в рыхлую снежную массу по самые подмышки, придавив мои ноги.
— Давненько не виделись, — приветствовал я Дон Кихота. Конечно же это был он. Ибо, даже не имея возможности рассмотреть скрытое за опущенным забралом лицо, спутать манеру Рыцаря Печального Образа приходить на выручку с чьей-то еще мудрено. Да и иных рыцарей европейского образца в окрестностях не так-то много. Я лично ни одного не видел, хотя теоретически допускаю возможность их существования. Иначе откуда взялся в логове Змея Горыныча целый склад их доспехов?
— А это я, — сообщил благородный идальго, пытаясь то ли выбраться из снежной кучи, то ли устроиться в ней поудобнее. — Дай, думаю, наведаюсь в гости, а тут на тебя морок снежный напал. Ну, я его между глаз неправедных и приложил копьем рыцарским — пускай знает, что Дон Кихот Ламанчский не дремлет на страже справедливости. Да только вот… переусердствовал.
— Силушку богатырскую не соразмерил, — поддакнул я, не скрывая сарказма.
— И то верно, — согласился Рыцарь Печального Образа, разглядывая зажатый в руке обломок копья с конической насадкой для защиты пальцев и обеспечения достаточного упора во время удара.
— Поможешь мне выбраться из сугроба? — поинтересовался я у него.
— Конечно, — пообещал Дон Кихот, встрепенувшись, словно гончая, почуявшая писк подстреленной утки. — Помогать попавшим в несчастье моя святая обязанность, мое призвание и порыв моей благородной души.
— Ну и… — намекнул я, протянув руку.
— Что?
— Помогай.
— Как только меня вытянут из горки снежной, так сразу тебе и помогу, — пообещал рыцарь, сопровождая свою речь стуком звучно клацающих от холода зубов. Меня в тулупе меховом насквозь проморозило, а он на себя сколько железа натянул… на двух терминаторов хватит.
Прикинув, как отнесутся спящие в избе гости к моему призыву «Помогите! Спасите!», я усомнился, что мне удастся быстро до них докричаться. Здешние люди проводят почти все время на чистом воздухе, а посему отличаются завидной крепостью сна. Пока докричусь, окончательно промерзну, превратившись в сосульку да, что самое страшное, в обманщика маленьких детей. Еще полчаса в сугробе, и обещанная Ванюшке сестренка так и останется обещанием, поскольку нынче я человек, а, следовательно, сверхъестественная способность высших сил к регенерации органов мне недоступна. Но я а ней, о потере сверхчеловеческих способностей, не жалею… пока!.. Взамен я приобрел куда больше.
— Попробуй встать, — предложил я рыцарю, — я помогу.
— Ничего не выйдет, — вздохнул Дон Кихот, отбросив обломок копья подальше. Чтобы глаза не мозолил. — Я и с земли-то самостоятельно подняться не в силах, уж больно броня тяжела, Зато и крепка.
— Броня крепка и танки наши быстры. — Цитата сама напросилась на язык.
— Что такое танки? — заинтересовался Рыцарь Печального Образа, выдернув из сугроба второй обломок копья с погнувшимся острием и забросив его вслед первому. — Род тяжеловооруженного рыцаря в дьявольских легионах?
— Зачем ты его выбросил? — воскликнул я, пропустив рыцарский вопрос мимо ушей. — Мы бы копьем могли откопать меня из-под снега.
— Зачем? — удивился Дон Кихот.
— Как это зачем? Чтобы я мог выбраться из него. То бишь из сугроба.
— Из сугроба я тебя вытащу, так что никого откапывать не нужно, просто обождем, пока кто-нибудь поможет мне подняться на ноги.
— Не знаю почему, но при всей своей простоте этот план меня не вдохновляет.
— Отчего же? — удивился рыцарь, пуская сквозь прорези опущенного забрала струйки пара.
— Так холодно же.
— Это что… Вот у меня на родине порой такая жара стоит, что просто жуть. Шутка ли, пока кружку вина ко рту поднесешь — половина испарится, а вторая скиснет.
Почему-то от его горячих воспоминаний о знойной отчизне мне не стало теплее. Наоборот. Спящая совесть от холода и та проснулась, обеспокоенно заворочавшись и воззвав к моему разуму: «Замерзнешь ведь! Отечество тебе этого не простит! И я за столько тебя упрекнуть не успела…»
Пока Дон Кихот предавался ностальгическим воспоминаниям, я развил бешеную активность. Хотя она и выразилась в основном на лице ввиду значительно ограниченной способности двигаться. Зато мозги работали вовсю. Выдвигая самые нереальные предложения и тут же, после неудачной попытки осуществить их на практике, с легкостью обосновывая невозможность их практического применения.
— Что ты делаешь? — удивился Рыцарь Печального Образа.
— Пытаюсь расколоть лед.
— Лбом?!
Я проигнорировал вопрос ввиду очевидности ответа.
— Так лед не расколоть…
А то я не знаю.
— …поскольку размах маленький. Откинься назад и попробуй еще, — предложил он.
Вырисовывающаяся перспектива меня не вдохновила, и я догадался обратиться к Рыцарю Печального Образа с той просьбой, с которой нужно было начинать разговор:
— У тебя же меч есть. Дай его мне.
— Зачем?
— Лед колоть.
— Меч не для того кован, чтобы им воду замерзшую рассекать, а дабы стоять на защите добра и справедливости, — наставительно произнес рыцарь, подняв вверх указательный палец и дирижируя им. — Лед заступами колоть нужно. Ледорубами специальными…
С трудом сдержав рвущийся наружу крик, я предельно бесцветным голосом поинтересовался:
— И где я сейчас ледоруб найду?
— Может, в сарае? — предположил Дон Кихот.
«Только спокойствие…»
— До сарая мне сейчас не добраться, так что дай меч. Пускай он послужит на благое дело спасения человеческих жизней.
— Не могу, — развел руками Дон Кихот.
— П-почему?
— Он у седла приторочен.
— Так позови коня и «отторочь» его!
На наши дружные призывы Росинант ответил равнодушным взглядом и вернулся к пережевыванию вырванного из стенной щели пучка мха. Мы к нему и по имени, и «кис-кис», и «кути-кути», и даже «цып-цып»… — ноль внимания. Скотина бесчувственная! А мы тем временем медленно, но верно превращаемся в ледышки. Пальцы гнутся со скрипом, а про цвет носа и думать не хочется…
— Хорошая лошадка, иди ко мне… — попытался докричаться до совести наглой скотинки Дон Кихот.
Я же, поняв безнадежность затеи, перешел от «пряника» к «кнуту»:
— Значит так, слушай сюда, гордость ипподрома. Или ты сейчас же отдашь нам меч, или можешь забыть о воинских почестях и начинать готовиться к сельскохозяйственным работам на приусадебном участке подшефного совхоза.
— Иго-го? — заинтересовался Росинант. Дон Кихот называет так всех своих коней, независимо от их масти и пола. До этого вороного жеребца он разъезжал в поисках подвигов на серой с подпалинами кобыле, и звали ее так же — Росинант. Так что феминистки должны быть довольны — равноправие полное.
Обрадованный его вниманием, я стал развивать успех. Видно, он не понимает по-хорошему. Что ж, мы можем и по-плохому.
— Гони меч! А то гриву депилятором выдергаю, и пускай все кобылы с тебя смеются.
Жеребец испуганно заржал и со всех четырех ног бросился бежать, звеня сбруей и цокая копытами.
— Ты куда? Я пошутил… А ну-ка вернись!
Но раздавшийся со всех сторон близкий волчий вой показал, что надежды на это нет.
Помните, как классик описал принцип множащихся, как количество камней во время горного обвала, последовательных событий? «Декабристы разбудили Герцена…», а он спросонья поднял такую волну! Чем это закончилось, мы все знаем не только из учебника истории. Что-то подобное произошло и на моем подворье, только масштабы, конечно, не те…
Вой пробравшихся на подворье волков не только вселил ужас в лошадиные мозги, чего они, собственно, добивались, но и разбудил Рекса, за что пускай сами и расплачиваются. Жадность, как известно, до добра не доводит.
От рыка взбешенного волчьей наглостью оленя проснулись его лохматые сотоварищи и сторож. Последний сумел вовремя сориентироваться и отодвинуть засов, открыв ворота сарая. Чем спас их от разрушения рвущимися наружу оленями.
Едва не влетевший в волчье оцепление рыцарский конь, заржав, резко развернулся и рванул к нам. Я не успел обрадоваться, как он, не замедляя бега, перелетел через ледяной сугроб, из которого памятниками человеческой глупости торчали части моего и Донкихотова тел, и устремился в степь. За ним, со смесью торжества и испуга в вое, устремилась волчья стая. Ей ускорение придают сразу два фактора. Кнут в виде следующих по пятам оленей и пряник в виде убегающего коня.
