Terry Pratchett - Посох и шляпа
Канина оглянулась. Человек был окружен сияющей голубой аурой и, такое впечатление, рассматривал что-то у себя в руках.
Снег ложился ему на плечи, словно перхоть. Неизлечимая перхоть. У Ринсвинда был нюх на такие штуки, и его мучило сильное подозрение, что этот человек пребывает там, где ему не понадобится никакой шампунь.
Они боком скользили вдоль поблескивающей стены.
– Ты прав, какой-то он странный, – согласилась она.
– Ты имеешь в виду то, что он завел себе персональную метель?
– Вроде бы его это не огорчает. Он улыбается.
– Я бы назвал это застывшей улыбкой. Увешанные сосульками руки незнакомца успели приоткрыть крышку коробки, и сияние нашитых на шляпу октаринов освещало пару жадных глаз, покрытых толстой коркой инея.
– Знаешь его? – осведомилась Канина.
Ринсвинд пожал плечами.
– Видел в городе. Его зовут Лисица Ларри или Куница Феззи. Или вроде того. Какой-то грызун. Обыкновенный вор. Безобидный.
– У него такой вид, как будто ему ужасно холодно, – поежилась Канина.
– Полагаю, он отправился в более теплое место. Тебе не кажется, что нам следует закрыть коробку?
«Сейчас мы не представляем для вас никакой опасности, – донесся из сияния голос шляпы. – И так погибнут все враги волшебников».
Ринсвинд не собирался верить тому, что говорила шляпа.
– Нам нужно что-нибудь, чем можно опустить крышку, – пробормотал он. – Нож или нечто вроде. У тебя, случайно, нет ножа?
– Не смотри, – предупредила Канина. Послышался шорох, и Ринсвинд вновь ощутил аромат духов.
– Теперь можешь оглянуться. Она подала ему двенадцатидюймовый метательный нож. Ринсвинд осторожно взял его. На острие поблескивали крошечные частички металла.
– Спасибо. – Он повернулся к ней. – Надеюсь, я не лишил тебя последнего ножа, а?
– У меня есть другие.
– Я почему-то не сомневался.
Ринсвинд несмело вытянул руку. Приблизившись к кожаной коробке, лезвие побелело, и от него пошел пар. Ринсвинд тихо заскулил, почувствовав, как его ладонь обожгло холодом – колючим, пронизывающим холодом, который поднялся вверх по его руке и предпринял решительную попытку атаковать разум. Силой воли Ринсвинд заставил свои онемевшие пальцы двигаться и ткнул край крышки кончиком ножа.
Сияние поблекло. Снег быстро растаял и сменился моросящим дождем.
– Я бы хотела сделать для него что-нибудь. Нельзя ж просто взять и бросить его здесь…
– Он не станет возражать, – убежденно произнес Ринсвинд.
– Да, но, по крайней мере, его можно прислонить к стенке.
Ринсвинд кивнул и взялся за увешанную сосульками замерзшую руку вора. Вор выскользнул из его пальцев и рухнул на булыжную мостовую.
Где разлетелся на куски.
– Уф, – поежилась Канина.
В противоположном конце переулка, рядом с задней дверью «Головы Тролля», произошло какое-то волнение. Ринсвинд почувствовал, как у него из руки выхватывают нож, после чего этот нож пролетел по пологой дуге, которая закончилась у косяка находящейся в отдалении двери. Любопытствующие мгновенно скрылись.
– Лучше убираться отсюда, – заметила Канина, торопливо шагая по переулку. – Мы можем где-нибудь спрятаться? У тебя дома, например?
– Обычно я ночую в Университете, – отозвался Ринсвинд, вприпрыжку поспешая за ней.
«Возвращаться в Университет нельзя», – прорычала шляпа из глубины коробки.
Ринсвинд рассеянно кивнул. Эта мысль его тоже не привлекала.
– Все равно после наступления темноты женщин внутрь не пускают, – сообщил он.
– А до наступления темноты?
– Тоже.
– Глупо, – вздохнула Канина. – И чем вам женщины так не приглянулись?
– Предполагается, что они и не должны нам приглядываться, – нахмурив лоб, сообщил Ринсвинд. – В том-то все и дело.
Над морпоркским портом висел зловещий серый туман, покрывая каплями влаги снасти, клубясь среди покосившихся крыш, таясь в переулках. Некоторые считали, что ночной порт – еще более опасное место, чем Тени. Два грабителя, воришка-карманник и какой-то прохожий, который просто постучал Канину по плечу, чтобы спросить, который час, уже в этом убедились.
– Не возражаешь, если я спрошу тебя кое о чем? – осведомился Ринсвинд, перешагивая через незадачливого прохожего, который лежал, свернувшись в клубок над одному ему ведомой болью.
– Ну?
– В смысле, я не хотел бы тебя обидеть…
– Ну?
– Просто я не мог не заметить…
– Гм-м?
– У тебя совершенно определенный подход ко всем незнакомцам.
Ринсвинд быстро пригнулся, но ничего не произошло.
– Что ты там, внизу, делаешь? – раздраженно спросила Канина.
– Извини.
– Я знаю, что ты думаешь. Но ничего не могу поделать, в отца пошла.
– Кем же он был? Коэном-Варваром?
Ринсвинд ухмыльнулся, чтобы показать, что это он так шутит. По крайней мере, его губы предприняли отчаянную попытку изобразить полумесяц.
– Ничего смешного не вижу, волшебник.
– Что?
– Я в этом не виновата.
Губы Ринсвинда беззвучно зашевелились.
– Прости, – наконец пробормотал он. – Я правильно понял? Твой отец в самом деле Коэн-Варвар?
– Да. – Девушка бросила на Ринсвинда хмурый взгляд и добавила: – У каждого должен быть отец. Полагаю, даже у тебя.
Она заглянула за угол.
– Все чисто. Пошли.
Когда они зашагали по влажной мостовой, Канина продолжила:
– Наверное, твой отец тоже был волшебником.
– Вряд ли, – отозвался Ринсвинд. – Волшебству не позволяется передаваться от отца к сыну.
Он замолк. Он знал Коэна и даже присутствовал на одном из его бракосочетаний, когда Коэн женился на девушке, которая была ровесницей Канины. Этого у Коэна было не отнять, он использовал каждый час своего времени на полную катушку.
– Куча народу была бы не прочь пойти в Коэна, ну, он лучше всех сражался, был величайшим из воров и…
– Куча мужчин, – оборвала его Канина. Она прислонилась к стене и смерила волшебника свирепым взглядом. – Есть такое длинное слово, мне его сказала одна старая ведьма… никак не могу вспомнить… вы, волшебники, знаете все о длинных словах.
Ринсвинд перебрал в памяти длинные слова.
– Мармелад? – наугад брякнул он. Девушка раздраженно покачала головой.
– Оно означает, что ты пошел в своих родителей. Ринсвинд нахмурился. Насчет родителей у него было слабовато.
– Клептомания? Рецидивист? – начал гадать он.
– Начинается с «Н».
– Нарциссизм? – в отчаянии высказался Ринсвинд.
– Носследственность, – вспомнила Канина. – Та ведьма объяснила мне, что это значит. Моя мать была танцовщицей в храме какого-то безумного бога, а мой отец спас ее, и… они какое-то время были вместе. Говорят, внешность и фигура достались мне от нее.
– И они очень даже недурны, – с безнадежной галантностью вставил Ринсвинд. Канина покраснела.
– Да, но от него мне достались жилы, которыми можно швартовать корабли, рефлексы, точно у змеи на горячей сковородке, ужасная тяга к воровству и жуткое ощущение, что при первой встрече с человеком я прежде всего должна всадить нож в его глаз с расстояния в девяносто футов. И ведь я могу, – с едва различимой гордостью добавила она.
– О боги.
– Мужчин это отталкивает.
– Наверное, – слабо подтвердил Ринсвинд.
– После того как они об этом узнают, очень трудно удержать их возле себя.
– Полагаю, только за горло, – кивнул Ринсвинд.
– Совсем не то, что нужно, чтобы наладить настоящие отношения.
– Да. Понимаю, – сказал Ринсвинд. – И все же это здорово помогает, если хочешь стать знаменитым вором-варваром.
– Но нисколечки не помогает, – возразила Канина, – если хочешь стать парикмахером.
– А-а.
Они уставились на туман.
– Что, действительно парикмахером? – уточнил Ринсвинд. Канина вздохнула.
– Видимо, на парикмахеров-варваров спрос небольшой, – заметил Ринсвинд.
– То есть никто не нуждается в «подстричь-и-отрубить».
– Просто каждый раз, когда я вижу набор для маникюра, меня охватывает ужасное желание рубить направо и налево двуручным ножом для заусениц. В смысле, мечом.
– Я знаю, как это бывает, – вздохнув, поведал Ринсвинд. – Я хотел быть волшебником.
– Но ты и есть волшебник.
– О-о. Конечно, но…
– Тихо!
Ринсвинд почувствовал, что отлетает к стене, где ему за шиворот необъяснимым образом потекла струйка капель сконденсировавшегося тумана. В руке Канины неведомо откуда взялся широкий метательный нож, а сама она пригнулась, словно дикий зверь или, что еще хуже, дикий человек.
– Что… – начал было Ринсвинд.
– Заткнись! – прошипела она. – Кто-то приближается!
Она плавно выпрямилась, крутнулась на одной ноге и метнула нож.
Послышался глухой, гулкий, деревянный стук.
Канина стояла и смотрела перед собой застывшим взглядом. В кои-то веки героическая кровь, которая пульсировала в ее венах, не оставляя ей ни малейшего шанса прожить жизнь счастливой домохозяйки, ничем не могла ей помочь.
