Евгений Связов - Отчет 00 Жил (как-то) старик без старухи...
Метка – хорошо. Метка покажет своим, что я – свой, и чужим, что я под защитой своих.
Я молча положи тело, такое слабое, нежное, хрупкое, на реанимационную платформу, и закрыл глаза.
Правое плече ожгло болью, которая сразу же стала затихать. Что-то захлопнулось на правом запястье.
Я открыл глаза и посмотрел на руку. На ней на массивном браслете зеленоватого металла светился гигантский циферблат с тремя рядами цифр.
Старый я удивился, а новый вспомнил, что арабские заброшены на землю нами и что стандартные маяки-детекторы метаба маскируются под часы.
– Хорошо. – прорычал я, вставая с кровати и разглядывая правое плече, на котором багровеющим шрамом отпечатался маленький значок «ветеран».
– Господин, вы закончили? – подобострастно спросил голос из динамика под потолком.
– Да. – недовольно рубанул лейтенант.
– Вокруг судна уже десять минут летает челнок Хомо с того корабля, откуда выкинули тело ветерана. Пытается связаться. Что?
– Пусть залетает в шлюз. – повелительно рявкнул я. Техник посинел от страха и отпрыгнул от платформы.
Злоба, предчувствуя, что ей скоро прятаться, вылезла и давила, давила, давила на всех и все вокруг, подчиняя все и вся, которое знало, что оно подчиниться или немедленно будет уничтожено.
– Да, ветеран. – испуганно сказал динамик и выключился. Легкое, мимолетное чувство удовлетворения. Я, удивляясь собственной мягкости, решил пощадить этого старого труса-техника и повернулся к лейтенанту.
– Отведи меня в шлюз. – приказал я ему.
– Хорошо, ветеран. – спокойно согласился он и пошел двери.
Идя за ним по темному коридору, я чувствовал, как моя злоба выдавливает его и он, несмотря на специальную обработку, начинает бояться. Боятся, потому что я сзади, потому что он меня не знает, потому что я говорю без акцента, хотя голосовые связки Хомо для этого не предназначены. Бояться по другим «потому что», которых становилось все больше и больше. Он находил оправдания своему страху, но он уже боялся, и оправдания только уменьшали его власть над страхом, опуская его до уровня стен, пола, потолка, начинавших дрожать при приближении меня – кома злобы на все движущееся, на все, что не замерло, не затаилось, не застыло, ожидая моего повеления исчезнуть или существовать.
– Ветеран, возможно, вы забыли. – начал лейтенант, останавливаясь перед гигантской плитой с маленьким окошечком. Повернувшись ко мне, но глядя в пол, он продолжил: – Я чувствую в вас модуль «Память Творца». Я вынужден доложить об этом.
– Хорошо. – прошипел я. он вздрогнул.
– Доложи, что я – на своем пути и не хочу, чтобы меня трогали и напоминали. Вы знаете, что будет, если нет.
– Да, ветеран. – страх, пробив обработку, окрасил его кожу в лиловый. Захрипев, он отступил на шаг и нетвердой рукой ткнул в кнопку. Плита отъехала в сторону, открыв вид на ангар, где меж двух рядов ощетинившихся пушками штурмовиков лежал маленький диск с распахнутым люком. Возле люка стояла фигурка в скафандре с излучателем на поясе.
Маленькое, теплое, мягкое, слабое, глупое. Нежное. Джейн.
Злоба стала спадать, прячась, возвращаясь в свое логово в горах и пропастях моей памяти, где она пряталась всю жизнь и будет прятаться дальше, пока не потребуется.
– Мне нужен мой человек. – металлический голос от скафандра прокатился по безжизненному ангару и исчез в стенах. Я стоя в темноте, невидимый, посмотрел на Джейн, почувствовал ее страх, напряжение, закушенные губы, побелевшее лицо, сузившиеся зрачки, трясущиеся руки, ожидания смерти с надеждой на неприкосновенность Хомо. Злоба, напоследок высунувшись из норки, засмеялась жутким смехом.
Повернувшись к лейтенанту, прислонившемуся к стене, и безуспешно пытавшемуся согнать синеву, я отсалютовал ему, и приняв ответный салют, оборвал смех и вышел в ангар, на ходу забывая, где в моей памяти злоба.
Злоба исчезла, но злобное веселье осталось.
Я небрежной походкой брел среди чужих штурмовиков, и босые подошвы звонко шлепали по пластику пола, страшновато заполняя пустоту и тишину ангара.
Спрятав глаза в пол, я придумывал шутку, которой отвечу на вопрос Джейн.
– Харш! – лязгнул динамик скафандра. Я продолжал идти. Воспоминания о только что пережитом удалялись, стали далеким облачком, висящим где-то над логовом. Я стал собой. Старым собой, ставшим более спокойным, жестоким, хладнокровным, но – собой. Харшем.
– Харш! Стой!
Я продолжал идти.
– Харш или кто ты там есть! Стой или стреляю!
– Я так и думал, что ты прилетела меня добить. – прогремел я на языке, который я теперь знал и который был слабой-слабой тенью злобы. Достаточной, чтобы напугать.
– Харш, что они с тобой сделали? – завизжала Джейн. Ее ботинки вошли в поле зрения я остановился, поднял голову, скорчил гнусную ухмылку и проревел, чувствуя, как голосовые связки срываются на кашель:
– Хомо Джейн, они сделали то, что отказалась делать ты – лишили меня девственности. И теперь ты всю жизнь будешь мучаться, сожалея о потерянном шансе. А теперь…
Я согнулся в приступе кашля. Злоба, и все ее тени исчезли. На меня навалилась усталость.
– Ладно, полетели отсюда. – прохрипел я сорванным горлом и шагнул в люк.
Два кресла. С трудом протиснувшись между правым и пультом управления, я рухнул во второе и закрыв глаза, задремал.
«Он воскрес? Гарантийное обслуживание!». Палач-некромансер.
Что– то шипело, гудело, кресло чуть качало. Потом все стихло и меня толкнули в плече.
Я открыл глаза и увидел в кресле напротив Джейн, без шлема. Она плакала. Она смотрела на меня, грустно, со страхом и болью, и боль изливалась из нее слезами, текущими по побелевшей коже. Настороженность, незнание, что я, удерживали надежду, облегчение и радость. И это была боль, от которой она плакала.
– Джейн, это я. – тихо сказал я. – Это правда я.
– А это – всхлипнула она, прижав одну руку к трясущимся губам, а вторую тыкая в значок.
– Сначала объясни, за что меня выкинули.
Люк распахнулся и в него просунулся излучатель и коробка на палочке.
– Биосостав– стерильно. Химсостав – норма. – лязгнул по-английски голос снаружи.
– Спасибо, что сообщили. – буркнул я. Если еще кто-нибудь нальет спирта, то буду очень благодарен.
– Нальем. Рекрут, это боцман. Тебя хочет вдеть капитан.
– Надеюсь, чтобы принести извинения. – я вяло вылез из кресла и на ходу погладив по голове всхлипывающую в ладони Джейн, вылез наружу. Скафандр поднял забрало, явив натянутое лицо Каршо. – А то мои старые друзья возьмут твой корабль на абордаж, убьют всех женщин и изнасилуют всех мужчин. – продолжил брюзжать я.
– Капитан, несомненно, примет к сведению эту информацию. – пообещал Каршо, тоном обещания намекая, что неплохо бы и заткнуться, пока не грянули неприятности.
Оглядев меня с головы до ног, переминавшихся одна на другую на холодном пластике пола в шаге от диска, Каршо послал часикам и значку по скептической улыбочке и скомандовал:
– Следуйте за мной, ветеран.
– Ты умеешь это читать?
– Нет, я умею думать. – буркнул он, разблокируя дверь из шлюза. В скафандре с излучателем в руке он был до того похож на старкрафтовского пехотинца, что я непроизвольно хихикнул
– А вот смеяться над чужим умением думать – явный признак собственной неспособности делать это. – поучительно заявил Каршо сквозь гулкий стук своих ботинок по пластику пола.
– Нет, Каршо. Я просто подумал, что ты очень напоминаешь мне одного виртуального героя с Земли. А вот то, что ты по ихнему не знаешь -плохо. Думал, что разъяснишь мне пару вопросов про этих милых зеленых ребятишек.
– Ничего-ничего. Кэп разъяснит. – бодро пообещал Каршо, толчком открывая дверь, которой заканчивался один из пройденных нами за время беседы коридоров.
– Сэр? – поинтересовался Каршо, шагая внутрь.
– Да, боцман. – прогудел тот самый бас, что успокаивал Джейн, когда приборы подтвердили ее мое целомудрие.
– Рекрут Харш, сэр.
– Заходи.
Каршо шагнул внутрь, пустив меня в кабинет пять на пять метров, оборудованный диваном, парой кресел со столиком с десятком бутылок и стаканов, столом с монитором.
За столом сидел большой-пребольшой дядя с кожей бледно-синего оттенка.
Оторвавшись от монитора, он повернул ко мне груборубленное лицо, изучил блекло-карими глазами часики, меня, задумчиво созерцающего бутылки и жестом руки вымел Каршо за дверь.
– Присаживайтесь, рекрут.
– Кэп, можете меня убить, но пока я не услышу объяснений, почему меня невежливо попросили подышать вакуумом, я себя рекрутом не считаю. – Недовольно буркнул я, плюхаясь в кресло и наливая стакан заранее присмотренной янтарной жидкости, многообещающе пахнущей ромом. Какая-то морально устаревшая часть меня охренела от собственной наглости и выразила горячее желание принести глубочайшие извинения за все, что происходит на этом корабле с момента моего попадания на борт.
