Альберт Иванов - Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова
Мы молча поглядели на свои короткие тени, лежащие на полу, и удовлетворенно вздохнули.
— Нет, ты, правда, по соседству жил с Логофетом? — вдруг спросил Федора Глеб.
СТЕПАНИШНА
Случилось это на острове Сахалин. «Богатырь» стоял тогда в порту Корсаков по соседству с супертраулером, своего рода мощным плавучим заводом, сделанным в ГДР и начиненным всякой автоматикой и электроникой. Специальные эхолоты указывают плотность, вес и глубину проплывания рыбных косяков, и сразу видно, стоит ли выметывать простым нажатием кнопки гигантский трал, куда свободно может влезть двадцатитрехэтажный дом. Семнадцати рыбакам в разделочном цехе только успевай управляться с механизмами, когда по конвейеру пойдет рыба: филе прессуется, попадает в целлофановые сорокакилограммовые пакеты — и в морозилку, а из отходов получается рыбная мука.
И что интересно: никак нельзя перевыполнить план ни более быстрым вытягиванием трала, ни ускорением обработки рыбопродуктов — тут же срабатывают запломбированные спецпредохранители, и все останавливается.
Таким образом супертраулер сам себя бережет от бездумных энтузиастов — иначе он из ремонта не вылезал бы. А ремонт производят не где-нибудь в порту приписки, а исключительно у черта на куличках — на верфях Штральзунда на Балтийском море.
В общем, конец двадцатого века!
Было это осенью, и захотелось мне поохотиться, команду пернатой дичью побаловать. Выпросил я у одного рыбака с супертраулера ружьишко — они же все местные, в Корсакове живут, — тот еще «кроки», самодельную карту нарисовал: где утки водятся. И в путь!
Отъехал на автобусе по асфальту вдоль побережья Охотского моря километров тридцать и высадился в какой-то заброшенной рыбацкой деревеньке. Почти все дома заколочены: с появлением мощных рыбацких судов прибрежный лов стал нерентабельным, вот и подались люди кто куда. Правда, сейчас хотят вновь в прибрежье лов возродить — после того как многие страны установили у своих берегов многомильную рыболовецкую зону.
Странное ощущение не покидало меня: после своего современного судна «Богатырь» и супертраулера я как бы попал в далекое прошлое. Вокруг старые рубленые дома со мшистыми бревнами, рассохшиеся шлюпки со смолеными днищами, бездомные коты, стремительно перебегающие открытое пространство улицы. И лес уже подступил к деревне, на крыльце «Чайной» росло деревце. На песке валялись влажные водоросли морской капусты и зеленые обрывки от японских сетей, выброшенные морем…
Я углубился в лес. Блукал, чавкая сапогами, по окраинам заросших болотцев, постреливал в мало пуганных уток, если можно было их достать, не раздеваясь. Попутно срывал особый сахалинский папоротник, который островитяне научились у местных корейцев вкусно мариновать…
Стало темнеть, и я почувствовал, что заблудился. Знать-то знал: в какой стороне осталось море, там и шоссе, но понимал, что не сумею на него засветло выбраться. Завязнешь еще по пути в этих болотистых местах.
Решил правильно: выбрать местечко посуше, развести костерок, похлебать утиного варева, нарубить лапника для постели и переночевать. Только выбрался на большую поляну, как увидал — хоть перекрестись! — избу на курьих ногах. На трубе филин сидит, перышки чистит, а по лужайке перед домом зебра бегает.
Вот те раз…
Я не из робкого десятка: ружье наперевес и подхожу к избушке.
— Здравствуй, добрый молодец, — раздается сзади голос.
Чуть ружье не выронил.
Обычная старушка из лесу идет. В очках. С корзиной, полной папоротника.
— Здорово, баба-яга, — осторожно поздоровался я. Старушка обиделась:
— Какая я тебе яга? — говорит. — Я обыкновенная пенсионерка, бывшая колхозница. Мать лесника. А зовут меня — Степанишна.
— Не знаю, как вас там зовут, а обстановочка для яги подходящая, — бодрился я.
— Вы про дом, что ли? — махнула сухой ручкой старушка. — Мой сын-лесник — народный умелец, сам все выстругал: и резные наличники на окнах, и курьи лапы за-место фундамента.
— А зебру он тоже выстругал? — спросил я. — Тогда почему ж это изделие народного умельца траву ест?
— Лошадь она, — хихикнула бабка. — Скучно здесь, в лесу, вот я и раскрасила ее в полосочку. Веселее смотрится. Как в сказке.
Ну, чудачка!
— А филин тот, — и показал на трубу, — кем нарисован?
— Сова, — подчеркнула Степанишна, — сама приблудилась. Птенцом ее выкормила. Днем спит, ночью летает.
— Хорошо, что хоть вы не летаете, — рассмеялся я, закинув ружье за спину.
Степанишна странно посмотрела на меня. Понял ее взгляд по-своему: а что, мол, он за человек? Объяснил ситуацию и попросился на ночлег.
— Пожалуйста, — пригласила в избу Степанишна. Жилище внутри совсем успокоило меня, когда увидал в красном углу цветной телевизор на батареях и комнатную антенну.
— По спутнику связи через станцию «Орбита» передачи смотрим из России, — похвасталась Степанишна.
Она ощипывала моих уток и рассказывала, как они тут неплохо живут с сыном-лесником среди красивой природы. У них там, за домом, хозяйство имеется: корова, подсвинки, индюшки… Огород свой, корюшка в ручей из моря заходит — жить можно. Скучно бывает, понятно, но теперь с новым телевизором стало гораздо веселее.
Сама она, Степанишна, страсть как сказки любит: от своей бабушки невесть сколько их помнит и сама сочиняет. К ней даже из Южно-Сахалинска ученые люди приезжали — сказки на магнитофон записывать.
Тут я ей тоже кое-что порассказал.
— В жизни еще почище сказки случаются, — заметил ей. — Вот я раньше фотографом с другом Серегой на кладбище работал. Схоронили как-то старика, а у могилы Серега пятерых родственников сфотографировал — на долгую светлую память. Деньги они, как положено, вперед заплатили, оставили адреса. Сделал он снимки и разослал по почте. И вдруг заявляются к нему все пятеро, фотографии под нос тычут: «Что это?» Смотрит внимательно: отличный глянец, все шестеро, как живые. «Вот именно, шестеро!» — ужасаются они. Их-то ведь пятеро было. Оказалось, шестым с краю тот дед стоит. Да еще и, шутник потусторонний, улыбается среди всех печальных родных. Болел он долго — наверное, рад, что наконец отмучился. А вы говорите — сказки… Вот спутник связи, по которому вы передачи ловите, похлеще всякой сказки! — зевая, закончил я.
— Врать ты здоров, — покачала головой Степанишна. — Ложись-ка лучше спать, фотограф.
Лег я на большую резную лавку с львиными мордами и быстро заснул.
Проснулся от детского плача…
Трое маленьких детишек в избе, и с ними — дылда лет пятнадцати, акселератка. Ходили в лес за папоротником, тоже заблудились и, слава богу, на домик Степанишны наткнулись.
Она их утешает: переночуете, а утречком, на рассвете, сын-лесник запряжет лошадку и домой отвезет. Все поуспокоились, только за родителей волнуются, которые сейчас за них переживают. Один только самый маленький бутуз хнычет: он, видите ли, «зебры» испугался.
— Она из зоопарка убежала, — успокаивает его дылда-акселератка. — Правда, бабушка?
Бабка и им объяснила, что лошадь покрасила. А бутуз упорствует: ладно, а тогда почему она, Степанишна, летает? Он, мол, видел, как она над лесом кружилась!
Вот дети пошли — фантазеры!
— Почудилось тебе, — рассердилась акселератка. Но мальчонка на своем стоит: видел и видел!
— Не спорьте, — добродушно засмеялась Степанишна. — Ну летала. Я сына-лесника высматривала: идет он или нет с обхода.
«Ну и бабка-сказочница, — подумал я. — Как заправляет! Недаром из Южно-Сахалинска приезжали ее записывать».
Акселератка даже примолкла. А мальчонка возликовал:
— Что я говорил!
А другие малыши удивились:
— Как так летаете, бабушка?
— Долго, учиться пришлось, возраст не тот, — призналась она. — Вы же во сне летаете?
— Летаем. Так то во сне!
— И у меня сначала так было. Летаю-летаю во сне, приоткрою глаза — нет, не летаю. Снова закрою — вновь летаю. Открою — опять нет. А однажды так быстро глаза открыла — парю на полметра прямо над кроватью!
Так, мол, постепенно и натренировалась Степанишна летать не только во сне, но и наяву. Главное, нужный момент поймать и не упустить!
Сказки, они ведь, по ее словам, рядом с человеком живут. Не спугнуть бы только. Вот хотя бы недавно ей домовой приснился, она так быстро глаза раскрыла, что он еще секунды две на печке сидел. Испугался и скрылся!
Заулыбались детишки. А глаза у них слипаются. Устали. Уложила она их отдохнуть на широченную кровать вместе с акселераткой. Та, как и я, старушке не поверила. Да ведь чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало. Сладко уснули дети…
И я снова уснул.
Проснулся опять от тихого разговора Степанишны с наконец явившимся сыном-лесником. Тот удивлялся: откуда в избе такой «лесоповал», словно в общежитии мелиораторов. Сообщила ему мать, что гости заблудились.
