Андрей Белянин - Не надо, Азриэлла!
— Для офиса?
— Домашнего.
— На какую сумму?
— А что у вас есть? Давайте мы посмотрим, а потом
решим.
— Хорошо. Следуйте по этому ряду. Будут вопросы — подойдёте. Я постоянно здесь.
Супруга уже тащила свою говорливую половину к первому стенду.
— Полосатик, ты уверена, что нам не стоит начать с конца? — осведомился Крышкин.
—Нет.
— А кто учил, что у входа выставляют самых залежалых и бракованных? Разве не ты?
— Хватит меня позорить! Делом займись. Прочти, чего они там написали про эту модель. Громко и внятно!
Убедившись, что сотрудник в белом уже не слышит их, дисциплинированный муж начал:
— Тип модели — юрист универсальный, артикул такой-то, вес пятьдесят килограммов двести граммов, комплект поставки: защита прав потребителей, правила дорожного движения, обновления один раз в месяц в сервисном центре, питание трёхразовое, сон шесть часов, жилое пространство четыре квадрата, срок эксплуатации десять лет, цена триста кредитов, производитель… мелко написано, не разберу…
— Чего его разбирать, радость моя, Китай, разумеется!
— Да, ты права, Китай.
— Следующий.
— Тип модели — юрист универсальный, артикул такой-то, вес пятьдесят килограммов…
— Пропускай, надо от семидесяти. Девочки сказали: всё, что легче, китайское барахло.
— Я предлагал с конца начать…
— Не спорь со мной! Прочитай вот про этого. Сколько весит?
— Семьдесят. Тип — юрист офисный…
— Не годится. Домашнего ищи.
— Может, его?
Любовь Потаповна приблизилась к огромной стеклянной колбе, сквозь стенки которой было видно человеческую фигуру с закрытыми глазами. Юрист висел в прозрачной жидкости, голый и неподвижный.
Она внимательно обошла товар со всех сторон, что-то прикинула и отрицательно покачала головой.
— Сзади уж очень напоминает твою мать.
— С чего ты взяла, пупсик?!!
— Мне лучше знать. Идём.
Супруги Крышкины сновали от одного стенда к другому, любознательные, упорные и неудовлетворенные. Строгий мужчина вновь возник перед ними. Теперь в его сачке копошилось что-то жёлтое.
— Хотите сами покормить?
Любовь Потаповна скривила губки и сделала вид, что вопрос адресован не к ней. Никифор Петрович виновато пожал плечами и замотал головой:
— Уж вы как-нибудь сами, пожалуйста.
Покупатели покидали выставочный зал разочарованными: даже триста кредитов дорого для Крышки-ных. Юноша с ломающимся голосом кашлянул и спросил прямо:
— Ничего не подобрали?
Они не обернулись. Юноша продолжил:
— Если надо подешевле, есть замечательная модель за сто тридцать кредитов, просто сказка!
Муж и жена вздрогнули, глаза их сверкнули и ожили…
— Мы посмотрим, — ответили они одновременно. И в этой слаженности нет ничего странного, как-никак четверть века вместе. #
— Предупреждаю, у этой модели нет сертификата категории «Б».
— Ну и что? — неуверенно буркнул Крышкин и вперился в жену, — Это же пустая формальность, я правильно вас понимаю, молодой человек?
— Так он в рабочем состоянии или нет? — уточнила Любовь Потаповна. — Чего ты смотришь на меня? Я не разбираюсь в ваших сертификатах.
Менее чем через минуту в маленькой комнате, вход в которую был укрыт от посторонних взглядов, Крышкины любовались на своё несертифицированное приобретение.
— Это просто клад! — уверял юноша. — Начинка от самых престижных моделей. Посмотрите на его кожу, профиль, пальцы, всё выглядит натурально. А в отличие от других аналогов его не надо кормить три раза в день. Я объясню…
* * *Ночью в подъезде орали коты, а Никифору Петровичу снились кошмары. Он вздрагивал: внутри его черепной коробки первая жена, Екатерина Иосифовна, закатывала истерику.
«На мия-а-а-со пущу! — вопила она. — Разми-а-а-жу, мерза-а-а-вец!!»
Коты скакали по перилам, как школьники на перемене, а Никифор Петрович, обливаясь потом, убегал от страшной женщины в грохочущей железной колеснице. Погоня закончилась, когда в отчаянном рукопашном бою его локоть отскочил от челюсти Любови Пота-повны. Ответный удар коленом в бок вернул его в тихую заводь супружеского ложа.
— Вот стерва, — прошептал он и сразу пояснил, услышав грозное сопение: — Да не про тебя! Всякая дрянь снится, в себя прийти не могу. Переел, наверное…
— Выпей активированный уголь.
— Не поможет… коньяку бы рюмочку…
— Да спи же ты! — хрипло выдохнули в ответ, потирая измятую щёку. — И смотри, чтоб руки вдоль туловища…
— Люба, — осторожно буркнул он после минуты молчания, — как ты думаешь, он уже зарядился?
— На часы посмотри, рано ещё. Сказали, минимум двенадцать часов. Ты включил его в шесть, сейчас ровно полночь, значит ещё шесть надо ждать.
— Люб?
—А.
— Как ты думаешь, для чего выдаётся сертификат категории «Б»?
— Не знаю… Не всё ли равно теперь? Будет плохо работать — вернём. Ещё вопросы есть?
— Да я просто так спросил.
* * *Они всегда вставали в шесть. Но в то утро вскочили в пять тридцать. Юрист лежал на дочкиной кровати. Катя ночевала у подруги. От мужской фигуры тянулось два провода, оба заканчивались в электрической розетке. Два раза в неделю по шесть часов — и не надо никакого дополнительного питания. Никифор Петрович, кряхтя, нагнулся и выдернул их.
— Люба, иди, включать будем.
— Ну включи сам! — ответила она из ванной. — Занята я.
— А вдруг я чего не так…
— Так, так! На нос надави до щелчка, и всё. Или тебе вчера плохо объяснили?
Никифор Петрович зачем-то погладил собственный нос, поднял руку, воровато оглянулся и сделал это. Юрист открыл глаза.
— Присаживайтесь, будем знакомиться. — Голос робота прозвучал низко, серьёзно, даже официально. — Принесите паспорт, аэромобильное удостоверение или другой документ, удостоверяющий вашу личность.
— Хорошо, — кивнул новоиспечённый хозяин и без промедления всё исполнил.
— Супруга имеется? — Да!
— Свидетельство о заключении брака и паспорт жены.
Петрович принёс.
— Дети?
— Дочь! Одна штука. Семнадцать лет.
— Документы на дочь.
Документы были предоставлены без промедления.
— Квартира ваша?
— Моя, то есть жены, то есть на ней…
— Документы.
— Есть!
Шёл седьмой час утра. Юрист сканировал бесстрастным взглядом паспорт микроволновки. Любовь Потаповна шумела феном. Никифор Петрович в пижаме, сидя на полу, усердно копался в куче бумаг. От него потребовали найти майскую квитанцию за оплату телефона. Фен утих, и из ванной донеслось:
— Милый! Ты помнишь, что говорил тот парень в магазине?
— Я занят, лапка моя! Очень занят!
— Нет уж, иди сюда и послушай, дорогой! Утомлённый отец семейства поднялся на ноги и потопал в ванную.
— Ну?
— Тот парень предупредил, что кроме ночи его надо обязательно выключать один раз в день на полтора-два часа, чтобы сбрасывать напряжение.
— Ну выключим.
— Дубина! Мы на работе будем. Звони дочери и предупреди её. Понятно?
— Понятно.
* * *Катя Крышкина чертовски хотела спать. Ноги гудели, голова весила, как авоська с противотанковыми гранатами. Это началось вчера: сидели в кафе, летали в киношку, оттуда в диско-бар, потом Витя с Рубеном повезли их с Танькой в ночной клуб «Лабиринт»… Она не спала всю ночь. В десять утра еле доковыляла до квартиры, открыла дверь, избавилась от розовых туфелек, вошла в комнату и рухнула на кровать, не раздеваясь.
Сначала звонил папа, потом мама, снова папа и снова мама. Они звонили, а дочь спала. Дочь спала, а они звонили.
Катя проснулась оттого, что папа с мамой трясут её за плечи и кричат. Мутным взором она окинула взволнованных предков и села, уронив голову на руки.
— Чего тебе, ма? Сплю я.
— Почему ты не брала трубку?!
— Я не слышала.
— Почему ты не взяла трубку?!!
— Ма! Отстань, а! Ты чё, в самом деле?
Дверь комнаты громко захлопнулась. Катя тупо уставилась в пустоту.
— Придурки, — выдохнула она и повалилась досматривать свои сны про Витю и Рубена.
Супруги закрылись на кухне, чтобы обсудить происходящее. Любовь Потаповна стояла чернее тучи, руки в боки, причёска растрёпана.
— И давно он ходит кругами по залу?
— Я здесь не намного раньше тебя, милая, — оправдываясь, отвечал Никифор Петрович. — Но он уже ходил, когда я вернулся.
— Я знала, что так получится. Оба мы хороши, понадеялись на дочку. — Жена села на табуретку. — Может, всё-таки выключишь его?
— Пробовал, бьётся.
— Чего делать-то будем? Пожарных вызовем или сразу в магазин позвоним?
— Люба… — А?
— Люб, я узнал, что такое сертификат категории «Б». Эт-то очень плохо, что мы его купили, очень плохо, ты не представляешь наск-колько! — Никифор Петрович был грустен как никогда.
