Терри Пратчетт - Правда
– Бляха-муха.
– Верно. Держись меня, и у тебя не будет особых проблем.
– Бляха-муха.
– Правда? Ну ладно, ладно, я знаю, чего от меня ожидают. Гав, гав.
Двенадцать человек жили под мостом Незаконнорожденных, причем жили в роскоши, хотя роскошь легко достижима, если вы определяете ее как «съесть что-нибудь хотя бы раз в день» и особенно легко, если у вас очень широкое понимание этого «чего-нибудь». Технически, они были попрошайками, но им редко приходилось что-нибудь просить. Возможно, их можно было назвать и ворами, хотя они просто подбирали вещи, брошенные другими людьми, как правило, стремящимися как можно скорее покинуть их общество.
Посторонние полагали, что их лидером был Генри Гроб, которого можно было бы назвать чемпионом среди выжидателей, если бы кто-нибудь пожелал присвоить ему титул. На самом деле их группа управлялась по истинно демократическим принципам, доступным только тем, кто вообще лишен права голоса. Был среди них Арнольд Бочком, отсутствие ног давало ему дополнительное преимущество в кабацких потасовках, в которых человек с крепкими зубами расположенными аккурат на высоте паха нормального человека, действовал, как подсказывала ему природа. И если бы не утка на голове, чье присутствие он упорно отрицал, Человека-Утку можно было бы рассматривать как обходительного и образованного джентльмена, такого же разумного, как любой другой. К несчастью, этим другим был Старый Вонючка Рон.
Остальные восемь человек были Эндрюсом Всевместе.
Эндрюс Всевместе был личностью, имеющей мозгов гораздо больше, чем один человек. В спокойном состоянии, когда его не беспокоила какая-либо проблема, не наблюдалось никаких признаков этого, за исключением нервного тика и легких подергиваний, происходивших от того, что его тело в случайном порядке переходило под контроль Джосси, Леди Гермионы, Маленького Сидни, мистера Виддла, Кудряшки, Судьи или Жестянщика; был еще и Убийца, но вся команда видела его только один раз и больше такого счастья не хотела, поэтому остальные личности держали Убийцу под спудом. Никто в этом теле не откликался на имя Эндрюс. По мнению Человека-Утки, которой в команде считался самым здравомыслящим, Эндрюс, по-видимому, был невинной, гостеприимной и несколько нервной личностью, которую просто ошеломили колонизировавшие ее чужие души.
Только в благородной компании, обитающей под мостом, составная персона вроде Эндрюса могла найти свое место. Они приветствовали его, или их, в братстве, возникающем у дымного костерка. Некто, меняющий личности каждые пять минут, как раз подходил для такой обстановки.
Еще одной нитью, объединяющей их всех, хотя объединить Эндрюса Всевместе, кажется, было вообще невозможно, стала вера в то, что собака может говорить. Компания, сидящая у огня, понаслышалась, как говорят самые разные вещи, например, стены. По сравнению с этим поверить в говорящую собаку было несложно. Кроме того, они уважали недюжинный ум Гаспода и то, что он никогда не пил напитков, способных растворить емкость, в которую налиты.
– Так, давайте повторим еще разок, – сказал пес. – Если вы продадите тридцать этих штук, получите доллар. Целый доллар. Поняли?
– Бляха-муха.
– Кря.
– Ха-а-ар-р-р… гак!
– А сколько это будет в старых ботинках?
Гаспод вздохнул.
– Нет, Арнольд, ты не должен тратить деньги на покупку кучи старых…
Со стороны Эндрюса Всевместе раздался шум, и вся команда притихла. Когда Эндрюс Всевместе на некоторое время замолкал, никогда нельзя было предугадать, кем же он сейчас станет.
Всегда был шанс, что это окажется Убийца.
– Можно вопрос? – поинтересовался Эндрюс Всевместе хрипловатым сопрано.
Команда расслабилась. Похоже, леди Гермиона. С ней обычно не было проблем.
– Да… ваша светлость? – ответил Гаспод.
– Это же не будет… работа, ведь правда?
Упоминание страшного слова повергло команду в бездны стресса, смятения и паники.
– Ха-а-арук… гак!
– Бляха-муха!
– Кря!
– Нет, нет, нет, – поспешно сказал Гаспод. – Да какая же это работа? Просто раздавать эти штуки и брать деньги? Я бы сказал, на работу совсем не похоже.
– Я не работаю! – крикнул Генри Гроб. – Я социально неадекватен в области любой работы!
– Мы не работаем, – подтвердил Арнольд Бочком. – Мы джентльмены до-су-ка.
– Гм! – сказала леди Гермиона.
– Джентльмены и леди до-су-ка, – галантно поправился Арнольд.
– Зима премерзкая. Немного денег не помешает, – заметил Человек-Утка.
– Да зачем они? – удивился Арнольд.
– На доллар в день мы сможем жить по-королевски, Арнольд.
– Что? Ты имеешь в виду, кто-то отрубит нам головы?
– Нет, я…
– Кто-то прокрадется в туалет с раскаленной докрасна кочергой и…
– Нет! Я имел в виду…
– Кто-нибудь утопит нас в бочке вина?
– Нет, это все про смерть по-королевски, Арнольд.
– Подозреваю, нет на свете такой бочки с вином, из которой вы не выбрались бы, осушив ее до дна, – проворчал себе под нос Гаспод, и сказал уже громче: – Ну так что, хозяева? О, и хозяйки тоже, конечно. Что я… что Рон должен ответить тому парню? Будем эти штуки продавать?
– Конечно.
– О'кей.
– Гавварк… пт!
– Бляха-муха!
Они посмотрели на Эндрюса Всевместе. Его губы шевелились, лицо подергивалось. Потом он поднял пять пальцев – результат демократического голосования.
– Большинство «за», – объявил Гаспод.
Мистер Гвоздь закурил сигару. Курение было его единственным пороком. Или, точнее, единственным пороком, о котором он думал, как о пороке. Все остальные он считал просто профессиональными навыками.
Количество пороков мистера Тюльпана тоже было безграничным, но он признавал за собой только один недостаток – пристрастие к дешевому лосьону после бритья, потому что нужно же человеку что-то пить, в самом деле. Наркотики в счет не шли, единственный настоящий наркотик, который ему довелось попробовать, они отняли у лошадиного ветеринара, это была пара больших таблеток, от которых вены в теле мистера Тюльпана набухли, как сиреневые шланги.
Эти двое не были головорезами. По крайней мере, не считали себя таковыми. Не были они и ворами. По крайней мере, никогда не думали о себе, как о ворах. Как о наемных убийцах они тоже о себе не думали. Убийцы из Гильдии были шикарными, стильными и работали по правилам. Гвоздь и Тюльпан – «Новая Фирма», как называл их мистер Гвоздь, – не подчинялись никаким правилам.
Они считали себя посредниками. Людьми, которые едут куда нужно и там помогают произойти нужным событиям.
Нелишне добавить, что под словами «они думали» следует понимать «мистер Гвоздь думал». Мистер Тюльпан пользовался головой постоянно, обычно с расстояния около восьми дюймов, но вот мозги свои он использовать не привык, за исключением пары довольно неожиданных областей знания. Короче говоря, всякие сложные размышления он оставил мистеру Гвоздю.
Мистер Гвоздь, со своей стороны, не очень хорошо умел поддерживать себя в состоянии перманентной, нерассуждающей злобы, поэтому порой восхищался мистером Тюльпаном, у которого ее были, казалось, неиссякаемые запасы.
Когда они впервые встретились, и разглядели друг в друге качества, которые могли превратить их партнерство в нечто большее, чем сумма его частей, мистер Гвоздь понял, что мистер Тюльпан не просто еще один сумасшедший громила.
Некоторые отрицательные свойства характера могут достигать такого накала, что меняют собственную природу, и мистер Тюльпан сумел превратить гнев в настоящее искусство.
Это не был гнев на что-то конкретное. Это был чистый, платонический гнев откуда-то из самых зловещих глубин души, бесконечный фонтан яростной злобы; мистер Тюльпан всю свою жизнь проводил на той грани бытия, которую обычные люди достигают только перед тем, как внезапно измолотить кого-нибудь гаечным ключом. Для мистера Тюльпана гнев был не внезапным всплеском, а основным состоянием. Бывало, Гвоздь гадал, что же случилось с этим парнем, отчего он так страшно зол на весь мир? Но прошлое мистера Тюльпана было как будто другой страной, причем с весьма хорошо охраняемыми границами. Иногда мистер Гвоздь слышал, как его партнер вскрикивает во сне.
Нанять мистера Тюльпана и мистера Гвоздя было очень непросто. Нужно было знать правильных людей. Точнее говоря, нужно было знать очень неправильных людей, познакомиться с которыми можно, только посещая бары определенного сорта, и оставшись при этом в живых, что само по себе уже служило своеобразным тестом. Неправильные люди, разумеется, знать не знали мистера Тюльпана и мистера Гвоздя. Зато они знали другого человека. И этот человек мог, в самом общем смысле, выразить осторожное мнение, что он, возможно, знает неких тюльпановидных и гвоздеобразных по характеру персон. Хотя ничего более конкретного он, к сожалению, припомнить не может, в связи с появлением провалов памяти по причине недостатка финансов. Будучи подлеченным, он способен в общих чертах указать адрес, где вы могли бы повстречать в темном углу еще одного человека, который будет всячески подчеркивать, что знать не знает никого по имени Тюльпан или Гвоздь. Заодно он может невзначай поинтересоваться, где вы планируете быть сегодня, скажем, в девять вечера.
