Андрей Белянин - Заговор черной мессы
Парень покраснел:
– Ну… сказал я. Правду сказал! Что смертью они померли неестественной и хоронить их надо умеючи. Кол в грудь или вообще сжечь да пепел по ветру… А он все слушал так вежливо, кивал все… Уж когда мы за ворота выехали, весь сыр-бор и поднялся. Я-то здесь при чем?
– Все. Кончилось мое терпение. Увольнять его надо, и дело с концом.
– Ты начальник, тебе видней, – неожиданно легко согласилась бабка.
Митька переводил круглые глаза с Яги на меня, словно не верил собственным ушам:
– Как… это? За что же… как же так? Батюшка сыскной воевода… Бабуленька Ягуленька… смилуйтесь!
– С завтрашнего утра собираешь вещички, получаешь зарплату, и к себе в деревню, – окончательно решил я. – Или мы тебя вовремя уволим, или ты, в конце концов, все отделение под суд подведешь. Все, разговор закончен. Всем спокойной ночи…
Возможно, я обошелся с парнем слишком круто, но и денек выдался – сами знаете… Я же не железный, у меня тоже нервы есть.
Ночь была теплая, надо взять у Яги более легкое одеяло. Звезды и месяц светили так ярко, что уснуть не было никакой возможности. Все тело требовало отдыха, но голова принципиально оставалась холодной и ясной. Я перевернулся на спину и, закинув руки за голову, лирично уставился в окно. Вот она – Вечность… Проливается серебристым светом из черного муара ночи, играет россыпью разноцветных брызг на Млечном Пути. А местные жители называют его Лебединой дорогой, тоже красиво… Падающих звезд этим летом много, только успевай желания загадывать. Вы не поверите, я ни разу не загадал вернуться назад, в свое время. Именно здесь, в Лукошкине, пришло прозрение – как все-таки прекрасна жизнь! Жизнь нормальная, человеческая, в борьбе с врагами, в мирном быте, в праздниках и буднях, во всей ее красе и естественности. Люди проще, значимей, ближе к земле и Богу. Никаких тебе парламентов, импичментов, политики в общественном транспорте, американских куриных окорочков, телевизионной рекламы… Интересно, вот ведь живут же лукошкинские боярыни в критические дни без прокладок с крылышками? Все, все… замолкаю, человеку моего времени только дай шанс с утра плюнуть в рекламу – он до вечера не остановится!
Прав Горох, жениться мне надо. Конечно, не каждая жена сможет долго выносить тяжести и лишения нашей службы. Но, с другой стороны, здесь всех венчают в церкви и батюшка сразу готовит невесту к полному послушанию, терпению и «страху перед мужем, аки страху перед Богом»! Для жены работника милиции – в самый раз… Я вспомнил двух рослых фрейлин из немецкой слободы. Девушки были статные, крепкие, с отменными фигурами питерских кариатид. Может, намекнуть послу, зайти, познакомиться? Если они там не все помешаны на чистоте арийской крови, то вполне можно и поухаживать… На пляски народные пригласить, в трактирчике за чашечкой свежего сбитня посидеть, по лавкам и ярмаркам прогуляться, в скомороший балаган на вечернее представление зайти – ну, все как у людей, одним словом. Кажется, с этими мыслями меня сморил сон. Мне снилась далекая заснеженная Москва, Тверской бульвар, где недавно установили новый памятник Есенину. Мы с Наташей часто сидели там на скамеечке, просто кормили голубей, после моего дежурства…
Я буквально подскочил, казалось, сердце сжала чья-то холодная, безжалостная рука. Дыхание было хриплым, как после долгого бега, на лбу выступил горячий пот… Все тихо. Вроде бы ничего не происходило, весь терем был погружен в мирный сон, но что-то не давало мне покоя. Какой-то липкий привязчивый страх ледяной струйкой скользил по нервам. Я достаточно быстро учусь – пора доверять своим предчувствиям. В распахнутое окно дышал холодный ветер, небо голубело, значит, до рассвета не слишком далеко. Упираясь ладонями в подоконник, я посмотрел во двор и… вздрогнул. У самого забора валялась стрелецкая шапка. Тем, кто не знаком с уставом царской службы, этого не понять. Шапка была более чем формой одежды – она являлась как бы символом принадлежности к своему полку, знаком, по которому определяли своих. Каждая стрелецкая сотня имела свой цвет верха, свой род ткани, свой мех опушки и даже свою манеру ношения – набекрень, на затылок, на самые брови, ровно… Потерять шапку для стрельца – верх позора! Если она бесхозно валяется у ворот, значит… Я начал лихорадочно одеваться, потом взял подсвечник, запалил от лампадки все три свечи и осторожно спустился вниз. На первый взгляд все было тихо. Я прошел к комнатке Яги – из-за дверей доносился ровный присвистывающий храп, здесь все в порядке. А вот из сеней шел неясный шум. Отодвинув засов, я на какое-то время просто окаменел – двое уже знакомых нам охранников – Гогенцоллерн и Жуков – в четыре руки успешно душили нашего Митяя! В обычном случае он бы и шестерых таких борцов заломал, но сейчас… Митька не спасует перед любым живым врагом, а вот мертвецов боится пуще смерти. Глаза упырей горели синим огнем, их сила явно удваивалась, мой напарник, лежа на полу, дрыгал ногами, хрипел и кое-как отпихивался, скуля от страха…
– Руки вверх! Все арестованы! – не своим голосом тонко возопил я, отставляя подсвечник и хватаясь за деревянное ведерко в углу.
Гогенцоллерн оставил Митьку и молча повернулся ко мне. Я так огрел его ведром по башке, что только щепки брызнули во все стороны! Упырь отлетел в угол…
– Ага, не нравится! Я кому сказал, что все арестованы?! Приказываю сейчас же отпустить младшего сотрудника или…
Перебивая мою тираду, второй охранник отставил удушение и тоже повернулся ко мне. В ту же минуту из угла поднялся первый, и они оба пошли на меня, вытянув вперед когтистые руки. Я тактически отступил в комнату, здесь больше простора для маневра. Из своей комнатки выглянула Яга:
– Чей-то ты тут, Никитушка, делаешь? Ох ты ж, страсти Господни! Ожили-таки, кровопийцы проклятущие…
Первого нападающего я поймал на бросок с упором ноги в живот, он перелетел через всю комнату и сбил башкой полку с горшками. От такого грохота должно было проснуться полквартала! Второй едва не оторвал мне рукав, но я, упав на колено, провел прием дзюдо и, уложив противника, попытался заломить ему руку за спину. Бесполезно! Во-первых, он не чувствовал боли, во-вторых, сила мертвяка настолько превосходила мою, что он легко освободился. Я отпрыгнул к Бабе Яге, старушка как раз начинала начитывать заклинание. Двое упырей приближались с неотвратимостью бормашины в руках врача-садиста. Я успел нагнуться и рвануть на себя пеструю дорожку, на которой они стояли. Оба охранничка рухнули навзничь, но такой же «бряк» раздался за моей спиной. Оказывается, на другом конце дорожки стояла бабка… Упырь поймал меня за ногу, я врезал ему каблуком и вырвался, однако второй успел облапить меня за пояс. Это был конец… Его руки так страшно сжали мои ребра, что я взвыл! И сразу со двора донесся счастливый крик петуха, приветствующего новое утро. Упырь вздрогнул и, разжав объятья, тупой колодой грянул на пол. Второй так и не успел встать. Отдышавшись, я с горечью подумал, что мне придется объявить петуху благодарность от лица всего отделения…
– Никитушка…
– Да. Весь во внимании.
– Тебя не поцарапали, часом? – Баба Яга, охая, на четвереньках, добралась ко мне и помогла сесть, привалив спиной к печке.
Ребра болели так, что каждый вздох обжигал легкие. Точно сломал, фашист недобитый…
– Крови не видать, хорошо это, – утвердительно кивнула бабка после поверхностного осмотра. – Вот ежели б он укусил тебя до крови, то от его слюны тебя самого бы в упыря перевернуло. Они тем и опасны: как кого куснет – все, новый кровосос объявился! Только такое очень уж редко бывает.
– Почему? – невольно заинтересовался я.
– Да ведь упырь как присосется, так и не отпустит, пока всю кровушку не выпьет. Тогда уже человек трупом становится, хорони его безбоязненно, аки мученика.
– А… ну, тогда все в порядке, меня они не покусали и не поцарапали. Ребра помяли… Боже мой! Там Митька полузадушенный лежит!
Охая и ахая, держась за стены, мы кое-как доковыляли до сеней. Картина ужасная! Везде разгром, солома раскидана, лавка перевернута, от ведерка, как вы помните, одни щепки, на затоптанной овчине валяется наш отчаянный герой и… спит! Тихо так спит, доверчиво свернувшись калачиком. Сопит, бормочет что-то во сне, а от его дыхания на полу травинки высохшие перекатываются.
– Пойду-ка я лекарство тебе приготовлю, – тихо решила Яга, – а ты посмотри, что да как во дворе, и стрельцов кликни, пущай мертвяков этих из моего терема выносят.
Я, все еще кривясь от боли, обошел спящего, осторожно прикрыв за собой дверь. Первого стрельца я обнаружил у самого порога – он лежал с распоротым горлом, но на земле не было ни капли крови – упыри высосали всю. Второй, молодой парень, рассуждавший о вреде курения, был найден под забором. Его так крепко приложили затылком о дубовые доски, что бедолага до сих пор валялся в беспамятстве. Хлопаньем по щекам мне удалось привести стрельца в чувство.
