Михаил Успенский - Там, где нас нет. Время Оно. Кого за смертью посылать
– Сам Полелюй пожаловал, – тихо сказал Мутило. – Он с добром не ходит…
– Песня вся, больше петь нельзя, – густым голосом сказал хозяин ярмарки. – Устарелла изрядная, сам бы еще слушал, но порядок есть порядок. На торгу два дурака: один дешево дает, другой дорого просит. Чтобы не было завтра разговоров, что, мол, с похмелья либо спросонья обмишурился – расходитесь ночевать. Блох у нас не водится, спите спокойно. Завтра будет день, будет и торговля. Будет вечер – будет и песня.
Торгованы нехотя подчинились, уговорив Рапсодища назавтра продолжить песню про тихого дона, щедро давали задаток.
– А вас двоих я попрошу остаться, – сказал Полелюй, обращаясь к Жихарю и Мутиле.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Конь взял и заплакал…
Федерико Гарсия ЛоркаХозяин ярмарки поставил фонарь на стол и уселся.
– Вы тоже садитесь, – предложил он, и Жихарь только тут сообразил, что стоит.
Мутило досадливо кряхтел.
– Нечего кряхтеть, – сказал Полелюй. – Сам виноват. Нарушаешь уговор. Будь и тому рад, что тебя с ярмарки не гонят. Нет, он мошенничать вздумал, мое доброе имя позорить…
– Чего мошенничать, чего мошенничать? – заерепенился Мутило. – Уж нельзя честному водянику и по торговым рядам пройтись!
– В следующий раз, – сказал Полелюй, – я у каждого входа рядом со стражниками поставлю по вонючему козлу. Вонь люди стерпят, зато тебе не будет ходу и твоему обманному товару. Коня вашего я посмотрел, все понял…
– А что коня? Конь боевой, не леченый…
– Конь водяной, – сказал Полелюй. – Эту шутку мы уже знаем. Ее еще деды и прадеды наши знали. А вы все не унимаетесь, держите нас за дураков, – с этими словами старичок полез за пазуху, вытащил оттуда свиток, развернул и, пододвинув фонарь, стал читать: – «В прошлом году в городе Багдаде водяной джинн Солил ибн Коптил пытался продать водяного коня царевичу Лохмату, каковой царевич Лохмат, уплатив восемь с половиной тысяч золотых динаров и четыре штуки сяопинского шелку, сев на вышеозначенного коня, был едва им не утоплен в реке Тигрис. Водяной джинн был разоблачен базарным старостой Джафаром, каковой староста загнал джинна в медный сосуд, предварительно налив туда горькой жидкости, именуемой тоником, и запечатал сей сосуд печатью халифа Мухопада ибн Баламута» – хрен с ними обоими! Ясно? «В городе Стовратные Фивы…»
– А я–то при чем? – изумился Мутило. – Меня в этом Багдаде и близко не было!
– А при том! – заревел старичок так, что богатырь вздрогнул. – Ныне все ваши воровские мокрые дела на ярмарках и базарах немедленно обнародуются и сообщаются во все страны света! Думал, в нашей лесной глуши пройдет? Чтобы с солнышком вашего духу здесь не было!
Богатырь тем временем пошарил под лавкой: вдруг Колобок чего подскажет.
Но сума хранила одну пустоту.
«Сперли Гомункула», – с досадой и жалостью подумал Жихарь.
– Что же я – своего коня не смею продать, честно выигранного в кости? – не унимался Мутило.
– Отчего же не смеешь? Имеешь полное право. Но с уздечкой, понял? И поводья передавать из полы в полу, как положено! Я сам на конный торг завтра выйду и посмотрю.
– Я его цыгану Маре намеревался продать, – Мутило набычился, как нашкодивший недолеток. – Его обмануть – святое дело! Скольких он обездолил – пусть–ка сам пострадает!
– За Марой здесь тоже приглядывают, не сомневайся, – сказал Полелюй. – Конечно, можешь его обмануть. Только не у меня на ярмарке. Выведи за ограду и обманывай…
Жихарь поднялся, сделал несколько шагов и встал, обняв столб у выхода, словно посторонний человек. В почерневшем небе проявлялись несметные звездные силы.
– А тебе, князь, и вовсе срамно участвовать в таком деле, – сказал Полелюй.
– Только не вздумай мне чужим именем назваться! Что люди скажут? С кем ты связался?
– Перед тобой, отец, не стану прикидываться, – Жихарь повернулся к обличителю. – Не от хорошей жизни это… Прошлый год в моем княжестве одни мухоморы только и уродились – хоть косой их коси!
– Вот и накосили бы, насушили, да нынче варягам и продали с великим прибытком! – сказал Полелюй.
– Был бы в твоих годах, так и сам бы догадался, – ответил Жихарь. – В общем, даю тебе княжеское и богатырское слово, что коня продадим как положено, с уздечкой и с поводьями из полы в полу. Деньги нужны неотступно.
– Слово дано – свидетелей мне не нужно, – сказал хозяин ярмарки и, пожелав доброй ночи, исчез во тьме вместе с фонарем.
– Ты с ума сошел, – сказал Мутило. – У этого Полелюя везде глаза и уши. Что – вот так, за здорово живешь, отдадим Маре нашего Налима?
– За здорово живешь не отдадим, – послышался голос Колобка. – Меня тут, в уголку, кое–какие мысли посетили.
– Ты где был? – ахнул Жихарь.
– Да так, прокатился вокруг, – сказал Колобок. – Устареллу эту я в оригинале слышал и даже видел… Очень жизненная вещь… Мы, господа товарищество, действительно сделаем все по–честному, только не будет цыгану Маре от этой покупки радости… А вот вам спокойной ночи не пожелаю, потому что…
И он не спеша, загибая пухлые пальчики на маленькой лапке, стал объяснять товарищам, что именно они должны сделать до рассвета.
– Как же их всех в темноте поймать? Это невозможно! – не согласился Жихарь.
– Лучше уж как положено – из полы в полу…
– Воистину – дай вору золотую гору, он и ту промотает, – вздохнул Колобок.
– Вы только наловите, а я уж договорюсь с ними по–своему. Это честную работу можно выполнять спустя рукава, а мошенничать следует на совесть…
– Аукцион! – догадался Мутило.
– Верно, – сказал Колобок. – Даже два аукциона: один вверх, другой вниз…
…Для того, чтобы изменить внешность, богатырю не требовалось множественных усилий. Достаточно было просто прикинуться дурачком, а делать это он умел и любил: расчесал рыжие кудри на прямой пробор, насовал в бороду веточек и щепочек, разул правую ногу, оставив левую в сапоге, вытаращил глаза и разинул рот. Теперь никто не подумает, что князь.
Жихарю как–то довелось услышать рассказ об одном заморском королевиче из Подгнившего Королевства. Тот, чтобы вывести на чистую воду своего дядюшку, через убийство родного брата взошедшего на престол, вот так же прикинулся дурачком, и все у него получилось как надо, за исключением одного: всех убил, но и сам в живых не остался, напоровшись на отравленный клинок. А на престол вскарабкался какой–то через тридцать три колена племянник…
Конское торжище огорожено было плетнем и делилось на две части: в одной стояли продавцы со своими скакунами, в другой толпились покупатели.
Кони были самые разные – от толстоногих битюгов до точеных скакунов, от старых одров до жеребят, от вороных до белоснежных, от мохнатых степных лошадок до гордых пустынных аргамаков.
Торговля тоже шла на разных языках, а то и вовсе на пальцах.
Покупатели швыряли шапки оземь, продавцы клялись своими богами, покупатели в гневе делали вид, что уходят, продавцы хватали их за руки.
Цыгана Мару было видно издали по красной рубахе. Он самолично не подходил к коням – к нему их подводили бойкие цыганята, повинуясь указующему персту, венчавшему длиннющую руку. Великий знаток лошадей даже не снисходил до ощупывания бабок и в зубы не заглядывал. Он то и дело морщился, сбивая цену, хотя рядом с ним стоял под присмотром тех же цыганят туго набитый мешок.
Жихарь входил в ограду, поотстав от Мутилы, высокомерно шествующего с Налимом в поводу. В левую полу кафтана Мутилы была ночью предусмотрительно зашита губка, впитывающая влагу. Жихарь на одном плече нес суму с Колобком, вытаращенным глазом следил, наблюдает ли за ними Полелюй.
Хозяин ярмарки действительно поджидал их, усевшись на широком дубовом чурбаке. Рядом с Полелюем стоял стражник, державший веревку, на которую привязан был большой черный козел.
Полелюй встретился взглядом с водяником и напоминающе мотнул головой в сторону козла. Мутило съежился и подобострастно закивал, разводя руками в знак безусловной честности своих намерений.
Когда Налим ступил на торг, всякие разговоры на словах и на пальцах прекратились. Продающие и покупающие, вослед за Жихарем, поразинули рты, но не надолго, потому что народ подобрался тертый, не полоротый.
Мутиле даже не пришлось, подобно остальным продавцам, громким голосом выкрикивать, нахваливая достоинства своего товара: поскоки горностаевы, повороты заячьи да полеты соколиные. Все и так были не без глаз. Даже гордый цыган превозмог себя: самолично подошел к Налиму, похлопал его по бокам, поползал в ногах, завернул губу, прощелкал ногтем зубы и аж поцеловал от восторга.
Начался, как и задумал Колобок, аукцион. Длился он недолго: Мара, видя, что народ собрался вовсе не бедный, после третьего или четвертого повышающего цену ауканья назвал число столь великое, что никто после этого аукать не решился. На эти деньги можно было прикупить небольшое княжество. А Полелюй у себя на чурбаке даже подпрыгнул, поскольку со всякой крупной сделки полагалась ему доля.
