Сергей Палий - Братство
— Это мало?
— Грабеж.
— А теперь вовсе ничего не получит — расколотил всё.
— Зато честь не потеряна и за отчизну не обидно, — пояснил Шу. — Не понять тебе. Молодой ты еще, неопытный.
Степан действительно не понял, при чем тут честь и отчизна, но вслух ничего не сказал.
Шу тем временем подошел к Бюргеру и энергично включился в процесс. Вдвоем у них дело пошло быстрее: через минуту последняя бутылка была разбита.
— Ну вот, готово, — сказал Бюргер, утирая со лба пот. — Стресс сняли. Теперь — к горгулье.
— Гляди, какой крупный осколок, — разошелся Шу. — Хочешь, я его на атомы развалю, а? Могу даже мельче попробовать: на кварки!
— Да ладно, не надо. Пусть мучается.
Степан озадаченно наблюдал за действиями Братьев. Он в который раз пытался понять смысл их поступков. В который раз не мог.
— Ну что, двинули? — Шу хлопнул Степана по плечу. — Пора удаль показать.
— А это очень-очень опасно? — осторожно спросил он.
— Фигня, — успокоил Бюргер. — Главное, держись понаглей. Но не переборщи, а то тетя Эмма из тебя сделает лапшу с соусом.
Они побрели дальше по каменистой дороге. Оставшаяся часть пути прошла без приключений, если не считать инцидента с Шу. Маг огреб по морде от коренастого монаха за то, что превратил скромную придорожную келью в кучку лошадиного навоза. Осознав, что набедокурил, Шу попытался слинять, но монах его догнал и накостылял.
— Кунг-фу выучил и выпендрился, да? — ворчливо бросил Маг в спину обидчику, поднимаясь и оттряхивая дырявый плащ. — Тренируй чувство юмора, зануда.
Смеркалось. Холодало.
Порядочно уморившись, Степан и провожатые подошли к высокой горе.
У подножия виднелся вход в грубо высеченную пещеру, подсвеченный изнутри. Рядом темнела плохо замаскированная яма-ловушка, перед которой торчал столбик. На нем, примотанная ржавой проволокой, красовалась табличка с дюжиной непонятных иероглифов. Ниже от руки было приписано: «Добро пожаловать в Горгулию. Фотографировать запрещено, соблюдать тишину, не сорить, не курить».
— Иди, мочи нечисть, — велел Шу, доставая из-за пазухи миниатюрный кальян и мятую пачку «Примы». Он почти протрезвел. Стал раздражителен и вспыльчив. — В яму не грохнись.
— А оружие? — удивился Степан. — Разве не положено?
— Иди, говорят тебе. — Шу стал потрошить сигареты и полученным табаком набивать чашечку кальяна. — Оружие ему подавай. Мозгами пораскинь, смекалку включи. Я однажды на тиранозавра с голыми руками ходил — и ничего, жив.
— Ты маг, — резонно заметил Степан.
— Блин, достал уже.
Маг Шу разложил пальцы веером. Раздалось привычное уже потрескивание, запахло озоном, и через мгновение в руке у Степана появилась превосходная мухобойка.
Новая, с фабричной биркой.
Шу отвернулся и стал раскуривать кальян. А Степан стоял и все еще не мог поверить, что веселый и общительный в состоянии подпития Маг так бессердечно поступил с ним. Ведь ему предстояло первое в жизни серьезное задание. Связанное, между прочим, с риском для жизни.
Степан нахмурился и решил довести дело до конца. Отступить теперь было бы позором. Он крепко сжал мухобойку, обогнул яму-ловушку и направился к жилищу горгульи.
— Привет тете Эмме передай, — крикнул вслед Бюргер. — И напомни, чтоб червонец мне вернула. Год назад занимала, зараза.
— Идите вы со своими приветами и червонцами, — буркнул Степан.
Поджилки тряслись, дурацкая мухобойка болталась в руке, но он продолжал идти вперед.
— Я вам покажу, как надо фольклор бить, — подбодрил сам себя Степан. Опасливо оглядел арочный вход в подземелье. — Всю нечисть в базальт закатаю.
В туннеле возле стен горели лужицы керосина, давая скудный желтый свет. Степан удивился необычному явлению. Сделал несколько шагов и остановился, прислушиваясь. Тишину нарушал лишь еле слышный шелест пламени. От копоти щипало глаза и дышалось с трудом. Пол был устлан гнилым сеном.
В глубине горгульей норы раздался громкий чих. Степан вздрогнул и на всякий случай выставил мухобойку перед собой. В голове зашумел пульс.
— Я не боюсь, — прошептал Степан.
— Кхе-кхе… Япона сковородка, — донеслось из пещеры.
Степан втянул голову в плечи и зажмурился, но мухобойку сжал еще крепче.
— Чтоб тя разорвало и подбр… кхе-кхе… подбросило, — послышалось ворчание сквозь кашель. — Хренов ларингит. Сдохнуть бы поскорей… кхе-кхе… йоптыть.
Степану нужно было пройти это испытание. Иначе Викинг со своими гопническими замашками будет продолжать искать повод, чтобы огреть его дрыном. И Бюргер не перестанет отпускать желчные шуточки. Да и вообще. Никто не станет жалеть трусоватого и неуклюжего новичка. Его просто-напросто выгонят восвояси.
— Ну уж дудки, — процедил Степан сквозь зубы и пошел вперед.
Коридор круто уходил влево и расширялся. Видимо, за поворотом в скале был «карман». В нем, скорее всего, и обитало сказочное чудовище.
Степан притормозил перед поворотом, прислушался к старческому кряхтенью. Действовать нужно было решительно. Он выпрямился, сдвинул брови и вбежал в просторный зал.
Застыл в самом центре.
Держа мухобойку перед собой на манер клинка, провозгласил:
— Настал твой час, злая горгулья!
Горгулья, сидевшая на огромном валуне, вздохнула и смачно харкнула на сталагмит.
Степан отметил, что выглядит она неважнецки. Кожистые крылья совсем обветшали, волосы спутались и висели засаленными сосульками. Узловатые пальцы зябко сжимались и разжимались.
В углу пещеры высилась стопка книг и стояла полупустая бутылка виски.
— Вставай… те, — смутился Степан. — Биться будем.
— Отвали, — проскрипела горгулья, зажала ноздрю и оглушительно высморкалась на пол. — Выметывайся отсюда, богатырь сушеный. Катись-катись, кому говорят! Здесь… кхе-кхе… между прочим, частная собственность. Должностных лиц из администрации вызову, будут проблемы. В Тибете законы суровые.
— Да мне вас победить надо, — совсем растерялся Степан, опуская мухобойку. — А то в Братство не примут.
Горгулья заерзала на валуне, расправила морщинистые крылья. Степан рефлекторно отступил на шаг.
— Вон оно что, — сказала она. В зеленоватых глазах сверкнул интерес. — Кхе-кхе… новенький, значит?
— Ага. Давай я тебя… то есть вас, побеждать буду, — оживился Степан.
— Хамло какое, а. Вы только поглядите на него. Неужели… кхе-кхе… у тя рука поднимется на старую, больную женщину? На бедную тетушку Эмму.
Степан обреченно посмотрел на горгулью. Шмыгнул носом.
— Что же мне делать? Я в Братство хочу.
— Ты хоть знаешь, юноша, чем этот сброд занимается?
— Знаю. Мир спасают.
— Угу, мир спасают. Хорошо еще, что эти чипы-дэйлы его не уничтожили пока. Они уже знаешь сколько лет… кхе-кхе… добро творят. Деды, блин, мазаи без лицензии на отстрел зайцев. Ей-богу, лучше б вся разумная жизнь в море вернулась.
— Врете вы всё! Братство хорошее, — вступился Степан. — Раздолбайское слегка, но по сути — положительное.
— Точно. Положат и забьют на кого угодно, не моргнув глазом… кхе-кхе… — кивнула тетя Эмма. — Вискарь будешь?
— Чисто символически, — Степану вдруг стало жаль пожилую горгулью. — А с нечистью пить не запрещено по правилам боя?
— Разрешается. Только сам наливай, мне вломы.
Степан плеснул в грязноватый стакан «Джонни Уокера» и подумал, что тетя Эмма вовсе не страшная. Он передал ей стакан, а сам все же решил воздержаться от употребления.
Горгулья замахнула виски, фыркнула и спросила:
— Как там Кулио?
— Хандрит.
Она опять плюнула на захарканный сталагмит.
— Алкаш твой Кулио. Как, впрочем, и остальная его шпана. Япона сковородка, сказала же ему, когда Бюргера присылал, что последний раз бьюсь. Нет же… йоптыть! Кхе-кхе… еще одного героя недорезанного откопал. Откуда сам?
— Из провинции. Российской.
— Уж вижу, что не из американской. А как этих лоботрясов нашел?
— По рекламе.
— По рекламе? — тетя Эмма усмехнулась. — Бюргер, поди, устроил?
Степан неопределенно покачал головой. Горгулья затряслась от смеха. Стакан, стоящий на камне, мелко задрожал от ее раскатистого кхыканья.
— Короче, идальго ты мой Ламанчский, — сказала она, переставая ржать. — Бери свою мухобойку, иди сюда.
Степан напрягся.
— Давай живей мослами шевели, йоптыть! Кхе-кхе… не сожру я тя.
Степан медленно подошел к тете Эмме и замер. Она выставила левую щеку, демонстративно надула ее и заявила:
— Шлепай.
— Не п-понял.
— Шлепай, кому говорят. Только тихонько, а то я тя попкой на сосульку насажу… кхе-кхе…
— Так же нечестно.
— Я чего-то не пойму, — прохрипела тетя Эмма, выпуская воздух из-за щеки и зловеще расправляя двухметровые крылья, — ты хочешь честно со мной драться?
