Светлана Багдерина - Жар-птица
Стоп. Я знаю, что делать. На странице девяносто восьмой, где королевич Елисей вот также ночью встретился с кровавой водяницей на проклятом болоте один на один, он смог спастись, орудуя…
Как будто прочитав мысли царевича, или саму книгу, русалка одним плавным скользящим движением вынула топор из-за кушака своей добычи и рассеяно кинула куда-то себе за спину. Звука падения Иван так и не услышал. Или туман поглотил его, или топор улетел так далеко…
Первая версия нравилась ему гораздо больше.
— Милана, плыви сюда, я с поклевкой, — когда русалка не пела, голос ее был властным, низким и с хрипотцой.
Значит, их было двое. Как минимум.
— Кто попался? — донесся откуда-то справа похожий голос, но понежнее.
— Лопух, — русалка пожала плечами. — Добыча моя, значит, тебе разделывать. Как договаривались.
— А я и не спорю, — обладательница второго голоса выступила из тумана по пояс в воде. Смутные очертания женской фигуры проступили лишь когда она приблизилась к ним почти вплотную, и снова в ноздри ударил резкий запах водорослей и рыбы.
Вторая русалка провела холодной рукой Ивану по лицу.
— Какой хорошенький…
Иван тихо порадовался, что сейчас ночь, причем туманная, и не видно, как он дико покраснел.
— Только не проси меня его оставить, — голос первой русалки звучал ворчливо, но непреклонно.
— Ну почему, Русана, пусть немножко поживет у нас, я буду за ним смотреть и…
— Нет-нет, и не упрашивай, — отрезала та, кого называли Русаной. — В прошлый раз ты так же говорила, обещала за ним ухаживать, убираться, а в итоге все пришлось делать мне, и в конце концов он все равно объелся червями и сдох. Только добро переводишь. Поплыли.
Все это время в душе царевича за доминирующую позицию боролись ужас и изумление. И теперь, пока они все еще были заняты, мутузя друг друга, на первый план, откуда ни возьмись, выскользнул здравый смысл и в немногих словах обрисовал Ивану его ближайшее будущее. В соответствии с продолжительностью будущего, многих слов ему просто не понадобилось.
И Иван решил вмешаться.
— Кхм. Извините, пожалуйста. Я не ем червей.
Он почувствовал, как обе головы повернулись к нему, как будто не ожидая, что он вообще может говорить.
— Тебя никто не собирается заставлять их ЕСТЬ, — с неприязнью произнесла одна из них, по голосу — Русана. — Мы собираемся тебя ими ФАРШИРОВАТЬ.
— Ой, Русана, смотри — говорящий человек! А я думала, они только кричать умеют. Наверно, нам какой-нибудь особенный достался.
— И не уговаривай, — упрямо мотнула головой Русана.
— Да нет, я и не думаю, — слишком поспешно ответила Милана. И тут же добавила: — Ну тогда пусть он еще немножко поговорит, мы все равно никуда не спешим, а второй такой когда еще попадется, — и мягко погладила его по голове.
— А завтрак?
— Подумаешь — на пять минут попозже. Ничего страшного. Говори еще, человечек. Ты ведь умеешь говорить?
Иван понял, что это его единственный шанс предпринять что-то, и другого шанса просто не будет, но он не знал, что ему делать. После того, как он лишился своего единственного оружия — топора — действовать так, как королевич Елисей на странице девяносто восемь, стало невозможно. Да и, откровенно говоря, в глубине своей раздираемой самыми различными эмоциями души Ивану казалось, что у него все равно ничего бы не вышло, даже если топор оставался бы при нем: в «Приключениях лукоморских витязей» почему-то ничего не было сказано, что обычная русалка может одной рукой мертвой хваткой удерживать человека, небрежно жестикулируя при этом другой во время разговора. «Потяни время», — успел шепнуть ему Здравый Смысл, уворачиваясь от пинка Отчаяния.
— Умею, — признался царевич. — Вообще-то, люди все говорят. Наверно, у вас просто не было возможности с нами пообщаться. А ведь люди, наоборот, считают, что русалки умеют только петь. И то только когда… Это… Ну…
— Охотятся, — радостно подсказала Милана.
Иван уцепился за это слово.
— А что вы едите, когда люди не… клюют?
— Консервы.
— А-а… мн-н-н… Э-э-э? — осторожно спросил царевич.
— Иногда поклевка бывает такой хорошей, что Русана заготовляет консервы впрок, — охотно разъяснила Милана. — Я тоже как-то пробовала, мы вместе делали, но мои почему-то через два дня испортились. Русана говорит, что крови много осталось и кости слишком крупные, а я вроде все по рецепту делала, да и при ней же. По-моему, я просто неспособная к кулинарии. Зато пою лучше всех.
— Болтаешь ты больше всех, — беззлобно проворчала русалка постарше. — Пошли давай, время идет. Еще начинку и маринад готовить — сегодня я тебе помогать не буду, привыкай к самостоятельности.
— Ну, Русана-а, — гнусаво-капризным голосом избалованной принцессы протянула Милана.
— Пошли, пошли.
Русалка сделала еще один шаг в глубину. Царевич забился, чуя конец.
— Отпустите меня! Вы не имеете права! Это негуманно! Мы — братья… то есть, сестры… то есть… Пустите меня! Пустите!!!
Холодная вода коснулась подбородка. Иван даже не понял, а почувствовал всеми фибрами души, даже при таких обстоятельствах не желавшей покидать давно промокшие пятки, что это — его последнее мгновение на свете, и, не сознавая, что делает, набрав полную грудь воздуха вперемежку с туманом, взревел:
Прощай-те, това-рищи, все по ме-стам,
Послед-ний парад наступа-ает,
Вра-гу не сдае-отся наш гор-дый «Коряк»…
И только допев песню до конца, он понял, что он допел ее до конца.
И от изумления затих.
— А еще знаешь? — по голосу — Русана.
— З-знаю.
— Спой.
— Слав-но-е мо-ре, священный Бас-ка-а-а-ал…
И пока звонкий молодой голос усердно выводил повествование о злосчастном бродяге, голова лихорадочно старалась мыслить, по возможности не сбиваясь с такта и не путая слов.
«Почему они слушают? Что я о них знаю?… мо-лод-цу плыть не-да-ле-е-еч-ко. Так. Русалки. Людоеды.
…в де-е-брях не тро-о-нул… Живут в реке. Поют для привлечения добычи. Поют… ми-но-ва-а-ала… Любят петь. Вода. Мамочки, забыл! Сначала! Надо начать сначала!.. слав-ный ко-рабль… Любят воду? Понял!
…слав-ный ко-ра-абль… Ой, что я пою?! Песни о воде! Они любят ПЕСНИ О ВОДЕ!.. о-о-му-ле-евая боч-чка… То есть, пока я буду петь им про воду, они меня не тронут! Вероятно.»
— Еще, — потребовали обе в голос как только замолк последний звук.
— Раски-ну-улось мор-ре широ-ко…
И опять до конца. И когда непререкаемым тоном Милана потребовала петь дальше, царевич решил пустить пробный шар.
— С удовольствием. Только мне вода в рот попадает, и дыхание сбивается в таком положении. Может, меня можно вертикально держать? Ну или хотя бы под углом в шестьдесят градусов? А?..
— Умник нашелся, — неласково высказала свое мнение Русана, но из воды его вынесла и с размаху, как тряпичную куклу, усадила на берег. Непроизвольно у Ивана вырвалось порочащее звание лукоморского витязя «Ой!». Потянувшаяся к пострадавшему месту царственная рука тут же была перехвачена русалочьей. Та же участь постигла и неподвижную другую руку.
— Ну что, устроился? Пой дальше, и не вздумай сбежать, — потребовала Русана.
— … — Иванушка открыл рот, и вдруг с ужасом понял, что не помнит больше ни одной песни про воду. А попробовать и спеть что-нибудь другое у него не хватало духа. Если им нравилось слушать про воду, это не значило, что при первых же словах про что-нибудь другое он через секунду не окажется снова в реке, и на этот раз навсегда.
— Ну?
— Спой, рыбка!
И Иван запел.
— Море, лукоморское мо-о-оре…
К счастью, пока он пел, изо всех сил надеясь, что русалки не обратят слишком пристального внимание на наличие в лукоморскос море колосьев и прочих предметов, порядочному морю не приличествующих, ему вспомнилась еще несколько песен про разнообразные реки, пруды, заводи и протоки. Но когда после слов «Здравствуй, лукоморское море, я твой тонкий колосок» царевич сразу же начал «Тихие пруды…», Милана несколько смущенно перебила его:
— Да что ты все о воде, да о воде…
— ?
— А про любовь знаешь?..
— Рано тебе еще такие песни слушать, — сурово, но как-то не очень убедительно возразила старшая русалка.
— Ну, Русаночка, ну пусть споет.
— Ну, пусть, — неожиданно легко дала уговорить себя та.
Про любовь Иван знал. Окна дворцовой библиотеки выходили на лужайку, где по вечерам летом в хорошую погоду собирались на гулянки столичные девки да парни. И поскольку голосистыми певцами Лукоморье славилось исстари, а читать младший наследник престола любил больше всего на свете, то репертуар передовой части городской молодежи накрепко впечатался в его память вместе с текстами древних историков и географов, хоть и помимо его воли.
