Терри Пратчетт - Правда
Боддони, которой, кажется, был вторым по старшинству в типографии, покосился на колонки текста через плечо Доброгора.
– Хм-м-м, – сказал он.
– Что думаете? – спросил Вильям.
– Выгладит как-то… серо, – сказал гном. – Все буквы собраны вместе. Похоже на книгу.
– Ну и отлично, разве нет? – удивился Вильям. Он считал, что если текст похож на книгу, то это хорошо.
– Может, оставим между историями побольше свободного места? – предложил Гунилла.
Вильям уставился на отпечатанную страницу. У него зародилась идея. Казалось, она возникла сама по себе, пробравшись в мозг прямо с печатного листа.
– Как начет того, – спросил он, – чтобы сделать небольшой заголовок для каждой истории?
Он схватил клочок бумаги и нацарапал на нем: «5,6 Ранено в Кабацкой Драке».
Боддони внимательно прочел это.
– Да, – сказал он задумчиво. – Это выглядит… подходяще.
Он передал листок через стол.
– Как вы называете этот листок с новостями? – спросил он.
– Никак, – ответил Вильям.
– Вы должны его как-то назвать, – настаивал Боддони, – что вы обычно пишете сверху?
– Ну, обычно «Уважаемому господину…», – начал Вильям.
Боддони покачал головой.
– Это не годится, – сказал он. – Нужно что-то более общее. Более остроумное.
– Как насчет «Анк-Морпорк Айтемс»{20}? – предложил Вильям. – Извините, я не очень силен в придумывании названий.
Гунилла вытащил из кармана передника маленькую рамку и выбрал несколько букв из ящичков на столе. Он закрепил их в рамке, смазал краской и прижал к ней лист бумаги.
Вильям прочел: «Анк-Морпорк тАймс».
– Ой, напутал немного. Не обращайте внимания, – пробормотал Гунилла, протягивая руку к рамке.
Вильям остановил его.
– Даже не знаю, – сказал он. – Э. Оставьте все, как есть… только сделайте большую «Т» и маленькую «а».
– Ну вот, – сказал Гунилла, – сделано. Нормально, парень? Сколько хочешь напечатать копий?
– Э… двадцать? Тридцать?
– Как насчет пары сотен? – Гунилла кивнул гномам, которые приступили к работе. – Ради меньшего количества не стоит и машину запускать.
– Боже мой! Да в городе нет столько людей, способных заплатить за это по пять долларов!
– Ну и ладно, назначь тогда цену в полдоллара. Получится пятьдесят долларов для нас и столько же для тебя.
– Ничего себе! Правда? – Вильям уставился на широко улыбающегося гнома. – Но ведь их еще и продать нужно. – засомневался он – Это же вам не пирожки в магазине. Это не то что…
Он принюхался. Его глаза заслезились.
– О боже, – сказал он. – У нас скоро будет еще один посетитель. Узнаю по запаху.
– Какому запаху? – удивился гном.
Дверь открылась.
О Запахе Старого Вонючки Рона можно было сказать вот что: он был таким плотным, что как будто приобрел собственную индивидуальность и поэтому полностью заслуживал быть написанным с заглавной буквы; после первоначального шока органы обоняния сдавались и попросту переставали функционировать, поэтому вы осознавали его не более, чем устрица осознает океан вокруг себя. Несколько минут в его присутствии, и у вас начинала плавиться ушная сера, а волосы стремительно обесцвечивались.
Он развился до такой степени, что вел теперь собственную полунезависимую жизнь, частенько отправлялся сам по себе в театр или занимался чтением маленьких томиков поэзии. Запах превзошел своего хозяина, Старого Рона.
Старый Вонючка Рон держал руки глубоко в карманах, но из одного кармана торчал кусок веревки, или точнее говоря много кусков веревки, связанных вместе. Другой конец поводка был привязан к маленькой собаке, в целом серого цвета. Возможно, это был терьер. Он прихрамывал и ходил как-то украдкой, как будто старался проскользнуть сквозь этот мир незамеченным. Он ходил как пес, который давным-давно узнал, что в мире гораздо больше брошенных сапог, чем мясных косточек. Он ходил как собака, готовая в любой момент пуститься в бегство.
Пес посмотрел на Вильяма слезящимися глазами и сказал:
– Гав.
Вильям почувствовал, что должен как-то улучшить мнение пса о человечестве.
– Ох, ну и запах, – сказал он.
Потом уставился на собаку.
– Да про какой запах ты все время толкуешь? – спросил Гунилла.
Блестящие заклепки на его шлеме уже начали тускнеть.
– Он, э, принадлежит мистеру… э… Рону, – сказал Вильям, продолжая подозрительно разглядывать пса. – Говорят, это из-за желез.
Он был уверен, что встречал эту собаку раньше. Пес постоянно болтался где-то на краю общей картины, то трусил через улицу, то просто сидел в углу, наблюдая, что происходит в мире вокруг.
– Что ему нужно? – спросил Гунилла. – Он хочет сделать заказ?
– Не думаю, – честно ответил Вильям. – Он вроде как попрошайка. Хотя сейчас его даже в Гильдию Нищих не пускают.
– Он ничего не просит.
– Ну, обычно он просто стоит рядом, пока люди не дадут ему денег, чтобы он ушел. Э… вы слыхали про «Привет-фургон» с подарками, который по обычаю присылают вновь прибывшей семье местные торговцы и будущие соседи?
– Да.
– Ну вот, это темная сторона того обычая.
Старый Вонючка Рон кивнул и протянул руку:
– В'рно, мистер Пих. Не надо мне тут лесть жадно жрать, простак, я г'рил им, я не говорю помещиков, бляха-муха. Рука тысячелетия и креветка. Дзинь.
– Гав.
Вильям снова взглянул на собаку.
– Р-р, – добавил пес.
Гунилла задумчиво поскреб пятерней где-то в глубинах своей бороды.
– Что я понял про этот город, так это то, что люди готовы покупать практически все подряд у продавцов на улице.
Он взял прямо с пресса пачку еще сырых листков с новостями.
– Вы понимаете меня, мистер? – спросил он.
– Бляха-муха.
Гунилла толкнул Вильяма под ребра.
– Это значит «да» или «нет», как ты думаешь?
– Вероятно, «да».
– О'кей. Ну, слушай, если ты продашь эти листки по, о, ну, скажем, двадцать пенсов за штуку, ты можешь оставить себе…
– Эй, мы не можем продавать их так дешево, – прервал его Вильям.
– Почему нет?
– Почему? Потому… потому… потому, ну, потому что тогда их сможет прочесть кто угодно, вот почему!
– Ну и хорошо, потому что каждый тогда заплатит двадцать пенсов, – спокойно возразил Гунилла. – Бедных гораздо больше, чем богатых, поэтому с них легче получить денежки.
Он состроил гримасу Старому Вонючке Рону.
– Это может показаться странным вопросом, но есть ли у тебя друзья?
– Я г'рил им! Я г'рил им! Иметьих.
– Вероятно, «да», – перевел Вильям, – он обычно тусуется с кучкой… э… неудачников, которые живут под мостами. Хотя, скорее, не тусуется, а «зависает».
– Ну и хорошо, – сказал Гунилла, помахивая номером «Таймс» перед Роном. – Можешь передать им, что если они будут продавать это по двадцать пенсов, то за каждый номер могут оставлять себе по одному чудесному блестящему пенни.
– Да-а-а? Можешь засунуть свой блестящий пенни туда, где солнце не блестит, – ответил Рон.
– О, ну тогда… – начал Гунилла.
Вильям положил руку ему на плечо.
– Извини, погоди минутку… Что это ты такое сказал, Рон?
– Бляха-муха, – сказал Старый Вонючка Рон.
Голос был похож на голос Рона, и раздавался приблизительно оттуда, где находился Рон, но предыдущая фраза была для него слишком связной.
– Хочешь больше, чем пенни? – осторожно уточнил Вильям.
– Хочу пять пенсов за штуку, – сказал Рон.
Ну, более или менее Рон.
По какой-то причине взгляд Вильяма снова опустился на маленькую серую собаку. Собака дружелюбно взглянула на него в ответ и спросила:
– Гав?
Вильям снова поднял взгляд.
– Ты в порядке, Старый Вонючка Рон? – поинтересовался он.
– Б'тылка п'ва, б'тылка п'ва{21}, – загадочно ответил Рон.
– Ну хорошо… два пенса, – предложил Гунилла.
– Четыре, – сказал вроде бы Рон. – Но лучше давай не создавать путаницу, о'кей? Один доллар за каждые тридцать?
– Договорились, – сказал Доброгор, плюнул на ладонь и протянул было ее вперед, чтобы пожатием скрепить контракт, но Вильям поспешно перехватил его руку.
– Не надо.
– В чем дело?
Вильям вздохнул.
– У тебя есть какие-нибудь ужасные кожные болезни?
– Нет!
– Хочешь, будут?
– О, – Гунилла убрал руку. – Скажи своим друзьям, пусть придут сюда прямо сейчас, о'кей?
Он повернулся к Вильяму.
– Им доверять можно?
– Ну… типа того. Но растворитель для краски лучше без присмотра не оставлять.
Снаружи Старый Вонючка Рон и его собака уже шли легким шагом вниз по улице. И что странно: диалог продолжался, хотя вроде бы здесь присутствовал только один человек.
– Видишь? А я ведь предупреждал. Просто доверьте мне все переговоры, ладно?