Генри Каттнер - Механическое эго
– Доказывает, доказывает, – быстро сказал робот. – Ну, вот смотрите. Я опять это сделаю… Мощный постоянный ток, верно? Какие ещё вам нужны доказательства? Ну, пейте.
Не спуская глаз с робота, Мартин поднёс к губам стакан с содовой.
– Ffff(t)! – воскликнул робот немного погодя и начертал на своём металлическом лице глуповато-блаженную улыбку.
– Такого ферментированного мамонтового молока я ещё не пивал, – согласился Мартин, поднося к губам десятый стакан содовой воды. Ему было сильно не по себе, и он боялся, что вот-вот захлебнётся.
– Мамонтового молока? – сипло произнёс ЭНИАК. – А это какой год?
Мартин перевёл дух. Могучая память Ивана пока хорошо служила ему. Он вспомнил, что напряжение повышает частоту мыслительных процессов робота и расстраивает его память – это и происходило прямо у него на глазах. Однако впереди оставалось самое трудное…
– Год Большой Волосатой, конечно, – сказал он весело. – Разве ты не помнишь?
– В таком случае вы… – ЭНИАК попытался получше разглядеть своего двоящегося собутыльника. – Тогда, значит, вы – Мамонтобой.
– Вот именно! – вскричал Мартин. – Ну-ка, дёрнем ещё по одной. А теперь приступим.
– К чему приступим?
Мартин изобразил раздражение.
– Вы сказали, что наложите на моё сознание матрицу Мамонтобоя. Вы сказали, что это обеспечит мне оптимальное экологическое приспособление к среде в данной темпоральной фазе.
– Разве? Но вы же не Мамонтобой, – растерянно возразил ЭНИАК. Мамонтобой был сыном Большой Волосатой. А как зовут вашу мать?
– Большая Волосатая, – немедленно ответил Мартин, и робот поскрёб свой сияющий затылок.
– Дёрните ещё разок, – предложил Мартин. – А теперь достаньте экологизер и наденьте мне его на голову.
– Вот так? – спросил ЭНИАК, подчиняясь. – У меня ощущение, что я забыл что-то важное.
Мартин поправил прозрачный шлем у себя на затылке.
– Ну, – скомандовал он, – дайте мне матрицу-характер Мамонтобоя, сына Большой Волосатой…
– Что ж… Ладно, – невнятно сказал ЭНИАК. Взметнулись красные ленты, шлем вспыхнул. – Вот и всё, – сказал робот. Может быть, пройдёт несколько минут, прежде чем подействует, а потом на двенадцать часов вы… погодите! Куда же вы?
Но Мартин уже исчез.
В последний раз робот запихнул в сумку шлем и четверть мили красной ленты. Пошатываясь, он подошёл к торшеру, бормоча что-то о посошке на дорожку. Затем комната опустела. Затихающий шёпот произнёс:
– F(t)…
– Ник! – ахнула Эрика, уставившись на фигуру в дверях. – Не стой так, ты меня пугаешь.
Все оглянулись на её вопль и поэтому успели заметить жуткую перемену, происходившую в облике Мартина. Конечно, это была иллюзия, но весьма страшная. Колени его медленно подогнулись, плечи сгорбились, словно под тяжестью чудовищной мускулатуры, а руки вытянулись так, что пальцы почти касались пола.
Наконец-то Никлас Мартин обрёл личность, экологическая норма которой ставила его на один уровень с Раулем Сен-Сиром.
– Ник! – испуганно повторила Эрика.
Медленно нижняя челюсть Мартина выпятилась, обнажились все нижние зубы. Веки постепенно опустились, и теперь он смотрел на мир маленькими злобными глазками. Затем неторопливая гнусная ухмылка растянула губы мистера Мартина.
– Эрика! – хрипло сказал он. – Моя!
Раскачивающейся походкой он подошёл к перепуганной девушке, схватил её в объятия и укусил за ухо.
– Ах, Ник! – прошептала Эрика, закрывая глаза. – Почему ты никогда… Нет, нет, нет! Ник, погоди… Расторжение контракта. Мы должны… Ник, куда ты? – Она попыталась удержать его, но опоздала.
Хотя походка Мартина была неуклюжей, двигался он быстро. В одно мгновение он перемахнул через письменный стол Уотта, выбрав кратчайший путь к потрясённому кинопромышленнику. Во взгляде Диди появилось лёгкое удивление. Сен-Сир рванулся вперёд.
– В Миксо-Лидии… – начал он. – Ха, вот так… – И, схватив Мартина, он швырнул его в другой угол комнаты.
– Зверь! – воскликнула Эрика и бросилась на режиссёра, молотя кулачками по его могучей груди. Впрочем, тут же спохватившись, она принялась обрабатывать каблуками его ноги – с значительно большим успехом. Сен-Сир, менее всего джентльмен, схватил её и заломил ей руки, но тут же обернулся на тревожный крик Уотта:
– Мартин, что вы делаете?
Вопрос этот был задан не зря. Мартин покатился по полу, как шар, по-видимому, нисколько не ушибившись, сбил торшер и развернулся, как ёж. На лице его было неприятное выражение. Он встал, пригнувшись, почти касаясь пола руками и злобно скаля зубы.
– Ты трогать моя подруга? – хрипло осведомился питекантропообразный мистер Мартин, быстро теряя всякую связь с двадцатым веком. Вопрос этот был чисто риторическим. Драматург поднял торшер (для этого ему не пришлось нагибаться), содрал абажур, словно листья с древесного сука, и взял торшер наперевес. Затем он двинулся вперёд, держа его, как копьё.
– Я, – сказал Мартин, – убивать.
И с достохвальной целеустремлённостью попытался претворить своё намерение в жизнь. Первый удар тупого самодельного копья поразил Сен-Сира в солнечное сплетение, и режиссёр отлетел к стене, гулко стукнувшись об неё. Мартин, по-видимому, только этого и добивался. Прижав конец копья к животу режиссёра, он пригнулся ещё ниже, упёрся ногами в ковёр и по мере сил попытался просверлить в Сен-Сире дыру.
– Прекратите! – крикнул Уотт, кидаясь в сечу. Первобытные рефлексы сработали мгновенно: кулак Мартина описал в воздухе дугу, и Уотт описал дугу в противоположном направлении.
Торшер сломался.
Мартин задумчиво поглядел на обломки, принялся было грызть один из них, потом передумал и оценивающе посмотрел на Сен-Сира. Задыхаясь, бормоча угрозы, проклятия и протесты, режиссёр выпрямился во весь рост и погрозил Мартину огромным кулаком.
– Я, – объявил он, – убью тебя голыми руками, а потом уйду в «Метро – Голдвин – Мейер» с Диди. В Миксо-Лидии…
Мартин поднёс к лицу собственные кулаки. Он поглядел на них, медленно разжал, улыбнулся, а затем, оскалив зубы, с голодным тигриным блеском в крохотных глазках посмотрел на горло Сен-Сира.
Мамонтобой не зря был сыном Большой Волосатой.
Мартин прыгнул.
И Сен-Сир тоже, но в другую сторону, вопя от внезапного ужаса. Ведь он был всего только средневековым типом, куда более цивилизованным, чем так называемый человек первобытной прямолинейной эры Мамонтобоя. И как человек убегает от маленькой, но разъярённой дикой кошки, так Сен-Сир, поражённый цивилизованным страхом, бежал от врага, который в буквальном смысле слова ничего не боялся.
Сен-Сир выпрыгнул в окно и с визгом исчез в ночном мраке.
Мартина это застигло врасплох – когда Мамонтобой бросался на врага, враг всегда бросался на Мамонтобоя, – и в результате он со всего маху стукнулся лбом об стену. Как в тумане, он слышал затихающий вдали визг. С трудом поднявшись, он привалился спиной к стене и зарычал, готовясь…
– Ник! – раздался голос Эрики. – Ник, это я! Помоги! Помоги же! Диди…
– Агх? – хрипло вопросил Мартин, мотая головой. – Убивать!
Глухо ворча, драматург мигал налитыми кровью глазками, и постепенно всё, что его окружало, опять приобрело чёткие очертания. У окна Эрика боролась с Диди.
– Пустите меня! – кричала Диди. – Куда Рауль, туда и я!
– Диди, – умоляюще произнёс новый голос.
Мартин оглянулся и увидел под смятым абажуром в углу лицо распростёртого на полу Толливера Уотта.
Сделав чудовищное усилие, Мартин выпрямился. Ему было как-то непривычно ходить не горбясь, но зато это помогало подавить худшие инстинкты Мамонтобоя. К тому же теперь, когда Сен-Сир испарился, кризис миновал и доминантная черта в характере Мамонтобоя несколько утратила активность. Мартин осторожно пошевелил языком и с облегчением обнаружил, что ещё не совсем лишился дара человеческой речи.
– Агх, – сказал он. – Уррг… э… Уотт!
Уотт испуганно замигал на него из-под абажура.
– Арргх… Аннулированный контракт, – сказал Мартин, напрягая все силы. – Дай.
Уотт не был трусом. Он с трудом поднялся на ноги и снял с головы абажур.
– Аннулировать контракт?! – рявкнул он. – Сумасшедший! Разве вы не понимаете, что вы натворили? Диди, не уходите от меня! Диди, не уходите, мы вернём Рауля…
– Рауль велел мне уйти, если уйдёт он, – упрямо сказала Диди.
– Вы вовсе не обязаны делать то, что вам велит Сен-Сир, – убеждала Эрика, продолжая держать вырывающуюся звезду.
– Разве? – с удивлением спросила Диди. – Но я всегда его слушаюсь. И всегда слушалась.
– Диди, – в отчаянии умолял Уотт, – я дам вам лучший в мире контракт! Контракт на десять лет! Посмотрите, вон он! – И киномагнат вытащил сильно потёртый по краям документ. – Только подпишите, и потом можете требовать всё, что вам угодно! Неужели вам этого не хочется?
