Светлана Багдерина - Похищение Елены
«Зато не жарко,» — слабо попробовал он найти ложку меда в бочке дегтя, но подобное утешение звучало неубедительно даже для него. Или в первую очередь для него.
«Эх, ножки мои ножки, ножки-хорошки, и за что же это вас так… Ведь правду говорят — дурная голова ногам покоя не дает… Сапоги менять голова додумалась, а досталось ногам… Нет в жизни справедливости. А интересно, подорожник у них тут растет? Надо посмотреть. А потом из плаща портянки нарежу. Вот и пригодился такой тонкий — а я еще брать не хотел — а так бы тоже сперли, как и ковер… Раз сперли — значит, скорее всего, горожанин какой-нибудь. Раз ворует — значит бедный. Был бы богатый — прислугу бы послал. Раз бедный — значит продавать понесет. Раз продавать — значит самому богатому, потому, что таких диковин у них тут, видать, не водится — вон, эти двое — Ирак с царем, как там его… неважно… как увидели Масдая — так все изохались. А раз диковина — значит, хорошую цену за него получить можно. Значит, богатею понесет… Ладно, ладно… А подорожника тут у них нет… Очень жалко. Придется так наматывать. А ведь ноги-то у меня не казенные. Ну, перекупщик — берегись. На натертых ногах теперь тебя еще искать сколько… И чем дольше — тем берегись.»
Закончив переобувание, Волк потянулся не глядя за мешком с утварью и замер — пальцы его натолкнулись на гладкое холодное чешуйчатое что-то.
— Ах, ты дармоед! — с несправедливым упреком повернулся он к Меке. — Я тебе доверил, охранять оставил — а ты!.. Опять за бабочками гонялся! Стрекозел!
Химерик (ибо это был именно он) виновато понурил белобрысую голову с подросшими явно за эти несколько дней рожками и попытался поджать хвост.
— Эх, ты… Холера… Химера…
— М-ме…
— Вот тебе и «ме»… — со вздохом поднялся он, подхватив мешок. — Ну, я пошел, к ужину не жди.
Непонятно, почему химерик привязался к Серому с первого взгляда.
Признал ли он в его чумазом лице родителя, вожака или хозяина — оставалось загадкой, но следовал он за ним с того самого утра их первой встречи неотступно, уползая ненадолго погулять, пощипать травку, подрать кору с оливок при приземлении, но быстро возвращаясь и находясь неотступно при персоне в оставшееся время. Перед отлетом он забирался Волку на колени, сворачивался клубком и всем своим видом показывал, что здесь им, великим путешественникам, больше делать нечего.
Вот и сейчас, когда Волк направился обратно к городу по безлюдной пыльной дороге, Мека без раздумья последовал за ним.
— Кыш, — предложил ему Волк. — Халява кончилась. Летать больше не на чем пока. Живи тут в свое удовольствие — чего ты ко мне прицепился-то!
— Ме-а! — упрямо мотнул мордой химерик и, прибавив ходу, обогнал остановившегося Серого на несколько шагов. — М-ме-е-е! — рогатая голова приподнялась на полметра от земли на черном матовым туловище и стала поворачиваться из стороны в сторону, шмыгая бархатистым розовым носиком. Желтый хвост с кисточкой задумчиво подметал дорогу, поднимая облако пыли.
— Ты что — принюхиваешься, что ли? — удивился Волк. — Думаешь, ты собака?
— Ме!
— Понятно. Ну, и как? Получается? Где Масдай? Ищи Масдая, ищи, хороший козелик!.. Масдая ищем!..
Мека втянул в широко распахнувшиеся ноздри новую порцию прохладного вечернего воздуха, потом, не выдыхая, еще и еще…
Раздалось победное «М-ме-е!!!», и химерик стрелой помчался вниз под уклон, по направлению к Ванадию.
— Э-э-эй! Постой! Погоди! Погоди!!! Мека!!! Остановись!!! — Серый припустил за ним, и едва смог догнать. — Ты что — с ума сошел? Ты что — в город собрался в таком виде заявиться? Чтоб тебя или прибили, или украли? Где твои мозги-то козлиные?
— М-ме?..
— Ну, я не знаю, что с тобой делать, но, по-моему, к появлению служебно-розыскных химер эта страна еще не готова. Впрочем, как и всякая другая, сдается мне…
Отрок Сергий почесал в затылке — самое лучшее народное средство для ускорения мыслительных процессов и вывода их на качественно новый уровень. Не подвело оно и на этот раз.
— Ага! Придумал! — поднял он к стремительно синеющему небу палец и потянул завязки у мешка. — Щас мы с тобой всех перехитрим. Полезай-ка сюда! Будешь из засады мне дорогу показывать.
Мека заполз вовнутрь и высунул наружу голову. Вокруг его шеи, так, чтобы было видно только ее шерстистую часть, Волк тихонько обвязал веревку и взял мешок на руки. Идиллическая картина, тысячелетиями заставляющая художников хвататься за кисти, туристов — за фотоаппараты, а родителей — за ремень: мальчик с любимым козленком очень поздним вечером возвращается домой.
— Ме.
— Ого, а ты, кажется, за это время-то потяжелел, приятель! — крякнул Серый, пристраивая ношу поудобнее. — Ну, что — все? Готов? Поехали!
К конечной цели — как оказалось, это была роскошная загородная усадьба, обнесенная мраморной оградой с черными чугунными решетками, с большим домом, садом и двором — они прибыли после нескольких часов блужданий по городу по следам похитителя, когда было уже скорее ближе к рассвету, чем к закату. Но, несмотря на это, судя по устало фальшивящим взвизгам и хрипам каких-то туземных музыкальных инструментов, веселье за забором было в полном разгаре.
В воротах стояли два солдата с большими круглыми щитами и длинными копьями.
— А ты уверен, что это здесь? — шепотом спросил у Меки Волк, нырнув в кусты на всякий случай.
— Ме, — так же шепотом ответил химерик.
— Ну, смотри, — покачал головой Серый.
Через две минуты они уже были на территории поместья и пробирались на свет и звуки агонизирующей музыки, оставив позади суровых молчаливых (а, может, просто спящих стоя) стражей.
Стояла чудесная теплая летняя ночь, похожая на все остальные чудесные теплые летние ночи в Стелле, конечно, кроме чудесных теплых осенних, зимних и весенних ночей, и, возможно, поэтому участники вечеринки решили предаться чревоугодию, пьянству и другим порокам под открытым небом. По крайней мере, те из них, которые еще подавали признаки разумной жизни. Или вообще хоть какой-нибудь жизни как таковой.
Полуголые толстомордые стеллиандры возлежали за пиршественными столами в круге света, расставленными большим четырехугольником, а полуголые тощие слуги сновали туда-сюда с подносами и блюдами между этим пикником и кухней в доме как муравьи. Немного в стороне сидели измотанной кучкой семеро музыкантов, из последних сил дудя, звеня и стуча в свои инструменты — главное не перепутать! — но, судя по доносящимся до слушателей звукам, все-таки уже иногда путали.
По краям площадки, у столов, в быстром танце медленно кружились не менее утомленные девушки с давно увядшими цветами в скорее растрепанных, чем распущенных, волосах.
А в самом центре были свалены в кучу диковинные фрукты, золотая и серебряная посуда, вычурные доспехи и оружие, пересыпанные мечущими даже при свете факелов искры драгоценностями и просторная клетка с тремя павлинами.
И все это лежало на Масдае.
Так просто!
Но артистическая натура Серого просилась в полет не только на ковре, и, к тому же, тут, похоже, справляли какой-то праздник, может быть, даже чей-нибудь день рождения, а день рождения — дело святое. И сделать так, чтобы местные бояре запомнили эту ночь надолго, было делом чести и отваги, делом доблести и геройства, как сказал однажды Иван, если только он этот лозунг не у кого не сплагиатил.
Стырить дудку, выпавшую из обмякшей руки заснувшего на полу-аккорде музыканта, было делом одной минуты.
И как только оставшиеся его товарищи доиграли свою измученную мелодию до конца, и обессиленные танцовщицы, спотыкаясь и посылая воздушные поцелуи (правда, даже они не долетали до адресатов), удалились на отдых, на арену вышел Серый.
— Ув-ва-джаем-мые там-мы и кос-спода! — обратился он к почтеннейшей публике с каким-то ужасным космополитским акцентом, с которым, по его мнению, должны были разговаривать все ведущие артисты международной эстрады. — Сейчас-с пер-ред фами фыступит снам-менитый фок-кусник, ил-люсиони-ист и прести-дижитатор из Мюх-хенвальт-та Вольфк-ганг Мессен-джер! Толь-лько один раз! Пас-смат-трит-те на эту дудку! Эт-то есть простой стеллийский дудк-ка! Никакой подвох! — и он, опустив на ковер свой мешок, обошел ряды стеллиандров, демонстрируя трофейный инструмент и так, и эдак. Около тридцати пар глаз оторвались от кубков и тарелок и стали заинтересованно изучали невесть откуда взявшегося заморского гостя. Похоже, искусство, требующее быстроты и ловкости рук и немного мошенничества, еще не проникло так далеко на юг белого света.
— Смотрите! Я зажимаю дудку в кулаке, разжимаю его — и она падает!
Послышалось недоуменное хи-хи.
— А теперь смотрите — я все-таки заставлю ее висеть в воздухе! — Волк обхватил запястье руки с дудой свободной рукой. — Для это я сожму здесь мою руку покрепче, чтобы сила из правой руки влилась в левую, и скажу волшебные слова. Елки-моталки, валенки-мочалки — кыш!
