Михаил Успенский - Там, где нас нет
— Ладно, — сказал он. — Перед дальней дорогой нечего животину зазря томить.
Вернусь, тогда и посчитаюсь с князем. К тому же петух не сокол, не горазд летать…
— Уж так-таки и не сокол?
— Вестимо: курица не пти…
Петух Будимир злобно скрипнул клювом.
— А вот пойдем-ка наружу, там и поглядишь…
Вслед за обидчивым петухом они покинули избу. На дворе стояла глубокая темная ночь, даже звезды попрятались за тучами. Старец произнес короткое непонятное слово: «Пуск!»
Петух, громко хлопая крыльями, взлетел с места и оказался над избой, словно облако искр вылетело из печной трубы. Птица сделала несколько кругов над поляной и круто пошла вверх. Восхищенный Жихарь сунул два пальца в рот и заливисто засвистел. Дед Беломор двинул его посохом по затылку.
— Не свисти — денег не будет!
— Их и так не предвидится… — затосковал Жихарь.
Петух, вдоволь накрасовавшись, тяжело рухнул вниз. Богатырь даже ожидал, что он, ударившись о землю, обернется добрым молодцем или чем похуже. Но Будимир остался самим собой. Только вот запах от него исходил какой-то вкусный…
— Он у тебя что — жареный? — страшным шепотом спросил Жихарь.
Даже в непроглядной тьме было видно, как Беломор улыбается. А самому витязю стало не до смеха: петух незаметно подобрался сзади и что было сил долбанул его клювом, куда достал.
— Вот теперь вы с ним породнились, — сказал в утешение старец. — Теперь он тебя не покинет.
Почесывая ударенное и уклюнутое, Жихарь вернулся в избу. Оказалось, что со стола уже кто-то все убрал.
— Ты ложись и спи, — приказал хозяин, — а я буду тебе объяснять, что к чему.
— Во сне? — усомнился Жихарь.
— Во сне. Во сне за одну ночь в голову человеку столько можно запихать, что и за год учения не постигнешь. Пусть душа ночку полетает, постранствует, а когда вернется, обретет в пустой твоей башке целый кладезь премудрости — вот уж, поди, удивится! Да, еще запомни: чужой сон увидеть — не к добру…
Но герой уже храпел, и показывали ему сон отнюдь не чужой: будто сидит Жихарь на самой крыше княжеского терема, оседлав выступающее резное украшение — князек, и пилит он этот князек острой-преострой пилой. Это само по себе неплохо и предвещает худое хозяину терема, только сидит Жихарь на князьке лицом к дому и пилит перед собой. А снизу неведомый человек кричит:
«Остерегись, Жихарка, грохнешься!» — «Проходи своей дорогой! — сопит богатырь. И с последним движением пилы летит вниз, в мягкую пыль, и спрашивает у того неведомого человека неистовым голосом: — Да ты колдун, что ли?»
— Не колдун, а волхв! — сердито ответил Беломор. Оказывается, орал Жихарь не во сне, а на самом деле. — Разница такая же, как между князем и сельским старостой!
Жихарь осторожно потряс головой. Обещанного прибавления в уме не наблюдалось, все как было.
— Не торопись, пусть рассосется, — понял его сомнения дед.
Солнце стояло уже довольно высоко. Петух Будимир при свете дня уже не выглядел таким красавцем, но все равно был хоть куда. Глядя на коня Ржавого, богатырь только вздыхал. Ржавый был нагружен столь основательно, что для всадника, мнилось, уже не было ни сил, ни места. Заботливый дед навьючил на Ржавого и мешок с припасами, и торбу овса.
Кольчуга, собранная из двух, все равно была коротка. Когда Жихарь натягивал ее поверх белой полотняной рубахи и ватной стеганки, проржавевшие звенья крошились и сыпались. Закрывала кольчуга только низ живота, а положено ей свисать до колен. Ноги же пришлось защитить, как заведено у степных коровьих пастухов, широкими лентами из толстой сыромятной кожи. Кажется, пустяк, но страшен с ней толико прямой удар, если чуть под углом — убережет.
Вот сапоги были ничего, исправные и по ноге, разношенные. Жихарь призадумался над судьбой их бывшего владельца, но Беломор упредил все вопросы:
— Да мои, мои, не сомневайся. Я в них еще под Илион-город ходил воевать.
Позвал меня туда Ахила, Муравейный князь. Эх, столько лет протоптались под стенами, столько народу положили. И какой был народ — про любого песню складывай! Взяли город хитростью, в которой побратим мой Улисс не уступал самому додревнему Дыр-Танану… А из-за чего все затеяли — стыдно и сказать, и вспомнить…
Беломор сплюнул и тем покончил с воспоминаниями младости.
Жихарь с неудовольствием пристегнул к поясу негодный клинок. Вот самострел был неплох, его можно было заряжать прямо в седле, уперев в луку. Хозяин предложил смазать стрелы страшным старинным ядом, но богатырь не дал: в недобрый час и сам оцарапаешься.
Все свои боевые надежды воин возлагал на кистень. Кистень на востоке зовется буздыганом, на западе — моргенштерном, а тут, посередке, как раз кистенем. Жихарь изготовил его собственноручно. Древко вырезал из крепкой дубовой ветки. В круглый торец загнал железный пробой, предварительно продев в него конец той, княжеской, цепи — пригодилась еще раз. Концы пробоя, вышедшие из древка, тщательно загнул вверх и забил, да еще обмотал это место для верности куском полосового железа. Примерился для замаха и укоротил цепь. В последнее звено продел еще один пробой, разогнув его концы в стороны. Вырыл в глине круглую ямку, старательно разгладил ее изнутри.
Потом воткнул в глину десятка два толстых чугунных осколков — это у деда Беломора еще давно тому назад простым водяным паром разорвало котел. Что-то там дед мастерил, но вышла промашка. Конец цепи опустил в ямку. Выпросил у хозяина свинца, которым тот запечатывал в сосудах всякую пакость. Растопил свинец в котелке и вылил в ямку, а когда свинец остыл, рывком поднял готовое оружие, покрутил ежастый шарик над головой и остался доволен: таким запросто можно проломить башку хотя бы медведю. Можно и товарищу, и себе самому, если неумело обращаться. А рукоятку, чтобы не скользила в руке, обернул куском шершавой шкуры, тайно повредив одно из чучел.
Шлем с острым еловцем на конце никак не желал налезать на голову. Пришлось малость приплюснуть, пожертвовав красотой. Жертвовать же буйными кудрями не хотелось. Жихарь гладко зачесал их к затылку и собрал в рыжий беличий хвостик, а хвостик пропустил между краями шлема и кольчужной сеткой, прикрывавшей затылок. Получилась двойная защита, поскольку волосы, даром что тоненькие, в пучке могут пустить вражеский удар скользом.
Щит был простой, легкий: дубовая доска обтянута кожей да сверху наклеено несколько железных блях. У ополченцев такие щиты в ходу, а дружиннику он неприличен.
Жихарь в очередной раз вздохнул, засунул за голенище гребешок и драгоценную ложку и, жалея Ржавого, осторожно полез в седло. Ржавый, к его удивлению, даже не присел. «Он, верно, только с виду хлипкий, а внутри у него такое творится!» — подумал Жихарь. Потом тихонько подъехал к берегу и опасливо глянул в воду. Не было там, в воде, никакого первого щеголя на весь Столенград, не было и опасного в бою молодца, а был простой мужик-ковыряло, напяливший выброшенные добрыми воинами доспехи, чтобы потешить на праздник односельчан.
Тут дело несколько поправил Будимир. Жихарь еще не успел подумать, куда его пристроить — на плечо или за спину, — а уж красавец петух без команды взлетел к нему прямо на шлем и смертельной хваткой вцепился в его гладкую поверхность. Жихарь помотал головой, норовя согнать наглую птицу, но Будимир держался твердо, словно его выковали заодно со шлемом.
— А что? — сказал Жихарь. — Нарядно, а главное дело — ни у кого больше нету подобного султана!
— Не на свадьбу едешь, — сварливо сказал Беломор. Чувствовал, наверное, вину, что не смог по-людски снарядить парня.
— Отец, а чему же ты меня обучил во сне? — спросил Жихарь. — Как не знал я ничего, так ничего и не знаю…
— Так задумано, — ответил старец. — Всю мою науку ты будешь вспоминать в надлежащее время.
После чего приподнялся в воздухе, обнял всадника и зашмыгал толстым носом.
— Не доживу, не дождусь, — приговаривал он.
— Дождешься, отец, — пообещал Жихарь. — Ты же хитрый.
«А я хитрей», — подумал он и, легонько стиснув коня коленями, направил его в тихую и безопасную на этот раз протоку.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Вiн кинувся на мене, кусаючись i дряпаючись, поки я, приловчившись, вдарив його обома ногами в груди.
О. Соболь и В. ШпаковВидно, петух Будимир действовал на речную нечисть не хуже козла: никто из воды не выглядывал, не угрожал, не манил. А плестись вдоль берега пришлось долго — ехать прямо не пускали скалы.
«И почему я пологий-то берег не выбрал?» — удивлялся себе Жихарь. Здесь, на узкой песчаной полоске, любой недоносок мог сверху зашибить его камнем, а потом спуститься и обобрать покалеченного.
— Давай-ка поживее! — хлопнул он Ржавого по крупу и добавил для порядка: — Волчья ты сыть!
