Терри Дэвид Джон Пратчетт - Творцы заклинаний (сборник)
Наконец Томджон окунулся в сновидение.
– Так. Все собрали?
– Да, матушка.
– Тогда разводи огонь.
– Развожу, матушка.
– Прекрасно. А теперь посмотрим…
– Вот, я тут все выписала, матушка…
– Спасибо, девочка, я сама умею читать. Так, это еще что? «…В хоровод вокруг костра. Хоровод, пошел, пошел. Все, что с вами, – шварк в котел!» Ты что мне суешь?
– Джейсон наш вчера свинью заколол, Эсме.
– Хорошая требуха, чего ее портить-то? На пару добрых обедов хватит.
– Матушка, пожалуйста!
– В Клатче люди голодают, а вы здесь требухой разбрасываетесь… Ладно, ладно, молчу. «Чуть зерна кидай в горшок и степной травы вершок…» Слушай, а что случилось с волчьим зубом и драконьим гребешком?
– Матушка, по-жа-луй-ста. Мы лишь напрасно теряем время. Тетушка Вемпер отрицала всякую бесполезную жестокость. В данном случае растительный белок является целесообразной и равноценной заменой.
– Постой-ка, это значит, что мы лягушек и змей тоже варить не будем?
– Нет, матушка.
– А как же тигра требуха?
– Вот она.
– Это еще что за dermo, простите мой клатчский?
– Тигра требуха. Вейн купил ее у одного приезжего торговца…
– Ты уверена?
– Вейн все проверил, действительно тигриная требуха.
– А по-моему, что тигриная, что свиная… Ладно, начали. «Взвейся ввысь, язык огня! Закипай, варись, стряпня!» Маграт, почему вода не закипает?
Томджон проснулся в холодном поту. В комнате было темно. Свет редких звезд сочился сквозь туман, устилающий улицы Анк-Морпорка; то и дело раздавались упреждающий свист взломщиков и деловитые шаги людей, занимающихся строго законной деятельностью.
Из соседней комнаты не доносилось ни звука, но он ясно видел колыхающееся на полу под дверью пятно света.
А по другую сторону вздувшейся реки боролся с бессонницей Шут. Он остановился на ночлег в Гильдии Шутов, сделав это отнюдь не по велению сердца, а исключительно потому, что денег на дорожные расходы герцог ему не выделил. Заснуть в стенах Гильдии было трудновато. Холодные стены навевали слишком тяжелые воспоминания. Кроме того, стоило ему прислушаться, и Шут начинал различать глухие рыдания и периодические всхлипы, доносящиеся со стороны бараков, где студенты с ужасом взирали на ожидающее их будущее.
Шут взбил жесткую, как камень, подушку и канул в мучительное забытье. Никакими грезами и сновидениями здесь даже не пахло.
– «Чтоб отвар остыл скорей, обезьяньей крови влей». А как насчет гуманного отношения к животным?
– Тетушка Вемпер рекомендовала заменить кровь на ложку обычной холодной воды.
– Вот только какую ложку брать – столовую или чайную?
– Эсме, перестань ругаться, и так времени нет. Смотри, уже светать собирается.
– Я просто предупреждаю, что, если ничего не получится, я в этом не виновата. Так… «Песья мокрая шерстя…» У кого мокрая шерстя? Ага! Спасибо, Гита. Точно, настоящая «шерстя», иначе и не назовешь. «Взять столярное сверло и совиное перо…» Это сверло, значит? Все шутки шутите…
– Прошу тебя, поспеши!
– Как скажешь, как скажешь. «Ящериц помет и слизь в колдовской котел вались!»
– Знаешь, Эсме, а вполне съедобно.
– Совсем обалдела – в рот всякую гадость тянуть?
Томджон буквально подлетел на кровати. Они явились снова. Те же голоса, те же лица, те же склоки, искаженные временем и пространством.
Даже сейчас, глядя в окно, за которым по городским улицам разливалось молочное марево солнечного света, он продолжал улавливать ворчливый говорок, брюзжащий все дальше и дальше, подобно отрокотавшему свое грому.
– По-моему, со столярным сверлом ты переборщила.
– А варево-то жидковато! Может, кукурузной муки добавить?
– Уже не важно. Здесь одно из двух: либо получилось, либо нет.
Томджон поднялся с постели и первым делом окунул голову в таз с холодной водой.
В комнате Хьюла царила тишина вперемешку с храпом. Томджон в одно мгновение влез в штаны, сунул голову в рубашку и распахнул дверь.
Первым делом ему почудилось, что комната ночью подверглась нападению злобной снежной бури, которая намела диковинного вида белые сугробы, громоздящиеся сейчас во всех углах комнаты. Хьюл сидел за своим столом посреди комнаты, уложив голову на пачку исписанной бумаги, и храпел.
Томджон на цыпочках пересек комнату, подобрал первый попавшийся комок бумаги, разгладил его и увидел следующее:
Король. А ежели я повешу корону на этот куст, вы, конечно, подскажете мне, если кто-то вдруг вздумает ее похитить?
Галерка. Подскажем!
Король. Ну тогда мне осталось только разыскать свою лошадку.
Над камнем появляется голова 1‑го убийцы.
Публика. Берегись! Сзади!
1‑й убийца исчезает.
Король. Ах вы, несносные! Вы еще смеете подшучивать над своим старым, несчастным королем…
Далее все тонуло в сплошной паутине зачеркиваний, посреди которой жирнела внушительная клякса. Томджон отбросил лист и схватил наугад другой комок.
Король. Откуда ты, о гусь о нож кинжал, возникший в воздухе сзади рядом напротив передо мною? Ты клювом рукояткой обращен мне в нос ко мне!
1‑й убийца. О нет, король, почудилось то вам! Да, да, почудилось!
2‑й убийца. Да-да, мой господин, я тоже вижу! О нет, о нет, нет, только не кинжал!
Судя по складкам, этот лист топтали особенно самозабвенно. Хьюл когда-то поделился с Томджоном своей теорией вдохновения. По комнате было видно, что прошлой ночью вдохновение здесь хлестало проливным ливнем.
Завороженный постижением сути процесса творения, Томджон потянулся за очередным неудавшимся фрагментом.
Королева. Вот напасть! Я слышу звук шагов! Не муженек ли это мой до времени вернулся? Быстрей же в гардероб и, улучив момент, смывайся побыстрей!
Убийца. Но как же я уйду, коль горничная ваша забрала мои тапки?
Горничная (открывает дверь). Архиепископ, ваше величество.
Священник (из-под кровати). Вот это влип так влип!
(Суета сует.)
Томджон уже в который раз подивился последней ремарке. Судя по всему, эту ремарку Хьюл особенно любил, поскольку начинял ею все свои творения. Ответа, что она значит, Томджон у него так и не добился. Очевидно, загадке «что и куда может совать суета» суждено было остаться нерешенной.
Томджон мягко подкрался к столу и, задержав дыхание, вытащил стопку бумаги из-под головы спящего гнома, а на место стопки тут же ловко подложил подушку.
Первая же страница гласила:
Король Веренс Флем, принц Ланкрский
Сон в канун Дня Всех Пустых Ночь Длинных Ножей
Острых Кинжалов Мертвых Королей,
сочинение Хьюла, Театр Витоллера.
Комедия Трагедия в Восьми Пяти Шести Трех
Девяти Действиях.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Флем, хороший король.
Веренс, плохой король.
Ветревиска, злая ведьма.
Гогга, не менее злая ведьма.
Маггеррата, юная…
Томджон нетерпеливо перевернул страницу.
Картина 1
Примерочная Корабль Пустынная Улица Псевдополис
Пустынное место. Гром и молния. Входят три ведьмы…
Пробежав глазами несколько первых листов, юноша решил заглянуть в конец.
«Друзья, еще раз низкий вам поклон, всех просим на коронованье в Ланкр».
(Все выходят на сцену, распевая «трам-там-там» и проч. Падают, кружась, розовые лепестки. Боги спускаются с небес, демоны вылезают из преисподней, много шума вокруг вращающегося круга и т. д.)
Конец.
Хьюл храпел.
