Сергей Абрамов - Приключения на Лесной улице
– Авария была, – объяснил я, – ну и не пускали. Да это здесь рядом, не утомишься…
Мы неторопливо шли – дело к осени, погода тёплая, куда спешить-то? – беседовали о возвышенном. Ганька лизал мороженое, рассказывал байки о тяжёлой студенческой жизни.
– Говорят, на экзамен идти – надо пятак под пятку положить, – делился он, – а накануне, соответственно, не бриться, не мыться. Очень помогает…
– Это точно, – не возражал я. – Особенно если долго не мыться: ни один преподаватель не выдержит.
– Вам всё смешки, – обиделся студент, – а приметы эти проверены временем. И лучшими людьми.
Я уже забыл о своём утреннем приключении с приметой.
– Всё фольклор, – беспечно резвился я, – бабкины бредни. Стыдно, физик, и одновременно тревожно за твой пошатнувшийся моральный облик. Ландау в приметы не верил.
– А Эйнштейн верил, – упрямо тянул Ганя, – и Крукс верил.
Из открытой двери подъезда вылетела чёрная кошка, пронеслась перед нами, довольно смело перемахнула проезжую часть и скрылась за чугунным заборчиком бульвара. Ганя остановился и сказал торжествующе:
– Кошка!
– Вижу, – не стал спорить я.
– Чёрная, – продолжил объяснения Ганя.
И здесь я не нашёл возражений:
– Очень точное наблюдение.
– Я дальше не пойду, – объявил Ганя. – Чёрная кошка – к несчастью.
– К большому или маленькому?
Ганя помялся:
– Не знаю… К маленькому, наверно…
– Так что ж, обратно пойдём?
– Нет, почему? Надо подождать, пока кто-нибудь раньше нас пройдёт здесь, и… заклятье снято.
– А если я первый пройду?
– Валяйте, – разрешил Ганя. – Вам же хуже…
Я храбро пересёк невидимый кошкин след, и Ганя присоединился ко мне.
– Где же несчастье?
– Будет, – успокоил Ганя. – Не торопите события.
Без приключений мы дошли до моего «Жигулёнка», я отпер дверцу и сел.
– Привет, физик. Вечерком поделюсь несчастьем.
– Ага, – рассеянно сказал Ганя: он изучал переднее колесо машины. – А когда это у вас колпак спёрли?
– Как спёрли? – Я выскочил на мостовую: так и есть, правое переднее колесо демонстрировало обнажённые гайки крепления. Колпака не было.
Я обошёл машину: увели только один колпак; видно, вор попался совестливый. А может, ему и нужен был всего один – кто теперь узнает?
– Вот вам и несчастье, – сказал мстительный Ганя. – Как вы считаете: большое или маленькое?
– Это как посмотреть… – Я, собственно, расстроился даже не от самого факта кражи, а от его непонятной связи с чёрной кошкой. Колпак, в конце концов, дело наживное: рублей шесть всего. Но при чём здесь приметы? Во-первых, утренние: с проклятым «пути не будет». Пути и вправду не было, не наврала примета. И с кошкой тоже всё вроде сходится…
– Да вы не расстраивайтесь, – утешил Ганя. – Без колпака даже красивее.
– Иди к чёрту! – вполне искренне сказал я, сел в автомобиль и уехал, оставив улыбающегося Ганю дожидаться своего венгерского детектива и волоокой девушки Люды.
Кстати, уж она-то наверняка в приметы не верит: не тот характер. Да и я не верю; не верю, не старайтесь убедить. А всё случившееся – только нелепое совпадение, смешное совпадение. У вас, что ли, таких не бывало?
Домой я доехал без примет, а стало быть, без приключений. Даже если оные приключения никак с приметами не связаны, я всё равно был доволен. Подсознательно, подсознательно – попробуйте, упрекните в суеверии. Да и вообще я слабоват по этой части: не знаю их, не знаком даже по литературным источникам. А лучший способ бороться с приметами – не знать их. Кто это сказал? Я это сказал.
Дома я позвонил тихому старичку Ивану Васильевичу, чудо-старичку, всемогущему механику-умельцу, и пожаловался на воров.
– Главное, чушь какая, – жаловался я, – чёрная кошка дорогу перебежала, потому и спёрли колпак.
– Точно, – подтвердил чудо-старичок, – это уж как водится: не было бы кошки, был бы колпак.
Тон его был настолько серьёзен, что я опешил даже.
– Как здоровье, Иван Васильевич? Кошка-то перед самой машиной пробежала, колпак к тому времени давно на чужом колесе крутился. Где связь усмотрел?
– Где надо, там усмотрел, – туманно сказал он, – тут всё связано спокон веку. Берегись примет, парень… А колпак помогу достать. Привет…
Что они, сговорились все? Берегись, берегись, бережёного бог бережёт… Бережёного не спасает даже теория вероятности: бутерброд падает как вверх маслом, так и вниз. В среднем – пятьдесят процентов, вероятно. Но, вопреки разуму, в моём случае вероятность «маслом вниз» неуклонно росла.
Я пошёл на, кухню, отрезал кусок хлеба и уронил нож. Вспомнил: к чему бы это? К гостю мужского пола.
И даже не удивился, услышав звонок у двери. За дверью стоял улыбающийся Ганя. Один.
– В кино мы не попали, – сообщил он.
– Билетов не достали?
– Ага.
– Мороженое ели ассорти?
– Нет, – сказал Ганя, не знакомый с текстами классических советских оперетт, – Людка не любит мороженое.
– А кстати, где она? – спросил я и тут же сообразил: да и не могло её быть: я вилку-то не ронял.
– Чего?
– Вилку, говорю, не ронял. Значит, гостьи не должно быть. А нож уронил. Вот ты и пришёл…
– А-а, – протянул Ганя, – логично. Она попозже придёт.
– Без вилки?
– Там видно будет, – туманно сказал он. – Может, и с вилкой.
Нет уж, решил я про себя, больше примет не будет! Хватит с меня кошки, ремонтных работ и уроненного ножа. Но так, из чисто спортивного интереса, неплохо бы познакомиться с народными верованиями, всякими там суевериями, приметами всякими замечательными.
– Скажи мне, физик, – начал я, – какие приметы ты проходил в средней общеобразовательной школе?
– Я там предметы проходил, – плохо скаламбурил бездарный Ганька. – А вообще-то примет навалом – бери любую.
– Дай мне первую попавшуюся, – сухо сказал я.
– Да навалом их, – канючил Ганька, – ну навалом, и всё. Вот эта, например…
Я был строг и неумолим:
– Какая?
– Ну, эта… вот такая… – Он вспомнил наконец и возликовал: – Соль к ссоре.
Я подумал и решил:
– Оставим на потом. Ссориться нам сейчас не с руки. Ещё что?
– Да навалом, – опять начал тянуть физик. – Ну, это… три свечи к покойнику.
Хорошая примета. Толковая. «Гуманная». Ради такой и эксперимент не жалко поставить.
– Гони три свечи.
Ганя сбегал домой и принёс деревянный подсвечник в виде парусника, в котором скривились от ветхости три красные свечки. Их ещё ни разу не зажигали, видимо считая украшением музыкального дома.
Мы пошли на кухню, водрузили это сооружение на стол, и я пошарил на плите в поисках коробка спичек. Не знаю уж, как очутилась грязная вилка именно на плите, но я её, конечно же, смахнул на пол.
– Ага! – заорал Ганя. – Вот вам и гостья.
Я швырнул ему спички:
– Зажигай! – поднял вилку, положил её в раковину, подумал с грустью: неужто сбудется?
Свечки тускло и жалковато коптили, роняя на чистый пластик стола мутные красные капли воска или стеарина – из чего они там делаются? Мы молча ждали. Никто не умирал, хотя високосный год всё ещё буйствовал на планете. И тут в дверь позвонили.
Ганя не стал упиваться сарказмом по поводу упавшей вилки, он только хмыкнул сдавленно, пошёл открывать и вернулся с Людой. Люда была чем-то взволнована.
– Здравствуйте, – выпалила она. – Зачем вы свечки средь бела дня зажгли? Хотя нет, правильно: память есть память…
– Чья память?
– Джессупа.
– Кого? – не понял я, а Ганя переспросил заинтересованно:
– Райнера?
Люда скорбно кивнула:
– Разбился в автомобильной катастрофе. Сегодня утром.
– Вот вам и покойник, – торжествующе сказал Ганя, а Люда не выдержала, возмутилась:
– Как тебе не стыдно, Ганя!
Гане стыдно не было. Ганя упивался победой, хотя, по совести, к нему она не имела отношения. Приметы сбывались одна за другой без исключений, и заслуги студента я в том не видел.
– Кто такой Джессуп? – спросил я.
– Певец, – объяснил Ганя, – с Дикого Запада. Король джаза. Правда, с голосом у него было не того, царство ему небесное…
Вот вам и покойник. Ганя прав. Приметы не обманывали, хотя порой их приходилось «притягивать за уши». В самом деле, какое отношение имеет смерть какого-то заокеанского певца к нашим трём свечкам? Да никакого, не убеждайте. И всё-таки против факта не попрёшь: зажгли свечечки – объявился покойник. И пусть он объявился ещё утром, задолго до ритуального зажжения свечей, мы-то о нём узнали только сейчас. Нет, кажется, прав, прав Иван Васильевич: всё связано.
И если до сих пор я относился к моим «приметным» совпадениям с некоторой долей иронии, то сейчас эта доля сильно уменьшилась, а если подумать, то и совсем исчезла. Судите сами, дорогие товарищи, какая ирония может быть, если любая из случайно выпавших или нарочно задуманных примет моментально исполняется, сбывается! Другое дело, что иной раз она сбывается с натяжкой – не без того! – но и придумывали их, приметы эти, бог знает когда, в незапамятные времена, при царе Горохе. С тех пор они состарились, видоизменились, кое в чём сдали свои позиции, но не исчезли, не умерли. Живут и действуют вовсю. И что самое противное, действуют на меня. Или со мной – не знаю уж, как правильно сказать. Выходит, я неожиданно превратился в пресловутого Макара, на которого валятся шишки, и если шишки эти пока бьют не слишком больно, так это как раз от примет и зависит.
