Сергей Абрамов - Приключения на Лесной улице
Пути не было.
Вежливый старшина разъяснил мне, что на Садовое кольцо я могу успешно выехать через Трубную улицу.
— Я не хочу на Садовое, — взмолился я. — У меня редакция на Цветном бульваре у Самотеки, знаете?
Старшина знал, но знание его ничего не изменило.
— Подождите полчасика, — сказал он, — тогда и проедете. А хотите — оставьте машину здесь, потом подгоните.
Второй совет был разумным, и, заперев машину, я пошёл к редакции пешком. Пробыл я там недолго-час или полтора, а когда вышел обратно на улицу, то увидел своего вездесущего соседа Ганю. Он стоял у стенда с газетой и ел мороженое-трубочку за двадцать восемь копеек.
— Ты что здесь делаешь? — спросил я.
— Людку жду, — сообщил он. — Мы в «Мир» идём на венгерский детектив со жгучими тайнами.
— Проводи до машины. Есть время?
— Время-то есть, — согласился он. — А что это вы невесть где машину бросаете?
— Авария была, — объяснил я, — ну и не пускали. Да это здесь рядом, не утомишься…
Мы неторопливо шли — дело к осени, погода тёплая, куда спешить-то? — беседовали о возвышенном. Ганька лизал мороженое, рассказывал байки о тяжёлой студенческой жизни.
— Говорят, на экзамен идти — надо пятак под пятку положить, — делился он, — а накануне, соответственно, не бриться, не мыться. Очень помогает…
— Это точно, — не возражал я. — Особенно если долго не мыться: ни один преподаватель не выдержит.
— Вам всё смешки, — обиделся студент, — а приметы эти проверены временем. И лучшими людьми.
Я уже забыл о своём утреннем приключении с приметой.
— Всё фольклор, — беспечно резвился я, — бабкины бредни. Стыдно, физик, и одновременно тревожно за твой пошатнувшийся моральный облик. Ландау в приметы не верил.
— А Эйнштейн верил, — упрямо тянул Ганя, — и Крукс верил.
Из открытой двери подъезда вылетела чёрная кошка, пронеслась перед нами, довольно смело перемахнула проезжую часть и скрылась за чугунным заборчиком бульвара. Ганя остановился и сказал торжествующе:
— Кошка!
— Вижу, — не стал спорить я.
— Чёрная, — продолжил объяснения Ганя.
И здесь я не нашёл возражений:
— Очень точное наблюдение.
— Я дальше не пойду, — объявил Ганя. — Чёрная кошка — к несчастью.
— К большому или маленькому?
Ганя помялся:
— Не знаю… К маленькому, наверно…
— Так что ж, обратно пойдём?
— Нет, почему? Надо подождать, пока кто-нибудь раньше нас пройдёт здесь, и… заклятье снято.
— А если я первый пройду?
— Валяйте, — разрешил Ганя. — Вам же хуже…
Я храбро пересёк невидимый кошкин след, и Ганя присоединился ко мне.
— Где же несчастье?
— Будет, — успокоил Ганя. — Не торопите события.
Без приключений мы дошли до моего «Жигулёнка», я отпер дверцу и сел.
— Привет, физик. Вечерком поделюсь несчастьем.
— Ага, — рассеянно сказал Ганя: он изучал переднее колесо машины. — А когда это у вас колпак спёрли?
— Как спёрли? — Я выскочил на мостовую: так и есть, правое переднее колесо демонстрировало обнажённые гайки крепления. Колпака не было.
Я обошёл машину: увели только один колпак; видно, вор попался совестливый. А может, ему и нужен был всего один — кто теперь узнает?
— Вот вам и несчастье, — сказал мстительный Ганя. — Как вы считаете: большое или маленькое?
— Это как посмотреть… — Я, собственно, расстроился даже не от самого факта кражи, а от его непонятной связи с чёрной кошкой. Колпак, в конце концов, дело наживное: рублей шесть всего. Но при чём здесь приметы? Во-первых, утренние: с проклятым «пути не будет». Пути и вправду не было, не наврала примета. И с кошкой тоже всё вроде сходится…
— Да вы не расстраивайтесь, — утешил Ганя. — Без колпака даже красивее.
— Иди к чёрту! — вполне искренне сказал я, сел в автомобиль и уехал, оставив улыбающегося Ганю дожидаться своего венгерского детектива и волоокой девушки Люды.
Кстати, уж она-то наверняка в приметы не верит: не тот характер. Да и я не верю; не верю, не старайтесь убедить. А всё случившееся — только нелепое совпадение, смешное совпадение. У вас, что ли, таких не бывало?
Домой я доехал без примет, а стало быть, без приключений. Даже если оные приключения никак с приметами не связаны, я всё равно был доволен. Подсознательно, подсознательно — попробуйте, упрекните в суеверии. Да и вообще я слабоват по этой части: не знаю их, не знаком даже по литературным источникам. А лучший способ бороться с приметами — не знать их. Кто это сказал? Я это сказал.
Дома я позвонил тихому старичку Ивану Васильевичу, чудо-старичку, всемогущему механику-умельцу, и пожаловался на воров.
— Главное, чушь какая, — жаловался я, — чёрная кошка дорогу перебежала, потому и спёрли колпак.
— Точно, — подтвердил чудо-старичок, — это уж как водится: не было бы кошки, был бы колпак.
Тон его был настолько серьёзен, что я опешил даже.
— Как здоровье, Иван Васильевич? Кошка-то перед самой машиной пробежала, колпак к тому времени давно на чужом колесе крутился. Где связь усмотрел?
— Где надо, там усмотрел, — туманно сказал он, — тут всё связано спокон веку. Берегись примет, парень… А колпак помогу достать. Привет…
Что они, сговорились все? Берегись, берегись, бережёного бог бережёт… Бережёного не спасает даже теория вероятности: бутерброд падает как вверх маслом, так и вниз. В среднем — пятьдесят процентов, вероятно. Но, вопреки разуму, в моём случае вероятность «маслом вниз» неуклонно росла.
Я пошёл на, кухню, отрезал кусок хлеба и уронил нож. Вспомнил: к чему бы это? К гостю мужского пола.
И даже не удивился, услышав звонок у двери. За дверью стоял улыбающийся Ганя. Один.
— В кино мы не попали, — сообщил он.
— Билетов не достали?
— Ага.
— Мороженое ели ассорти?
— Нет, — сказал Ганя, не знакомый с текстами классических советских оперетт, — Людка не любит мороженое.
— А кстати, где она? — спросил я и тут же сообразил: да и не могло её быть: я вилку-то не ронял.
— Чего?
— Вилку, говорю, не ронял. Значит, гостьи не должно быть. А нож уронил. Вот ты и пришёл…
— А-а, — протянул Ганя, — логично. Она попозже придёт.
— Без вилки?
— Там видно будет, — туманно сказал он. — Может, и с вилкой.
Нет уж, решил я про себя, больше примет не будет! Хватит с меня кошки, ремонтных работ и уроненного ножа. Но так, из чисто спортивного интереса, неплохо бы познакомиться с народными верованиями, всякими там суевериями, приметами всякими замечательными.
— Скажи мне, физик, — начал я, — какие приметы ты проходил в средней общеобразовательной школе?
— Я там предметы проходил, — плохо скаламбурил бездарный Ганька. — А вообще-то примет навалом — бери любую.
— Дай мне первую попавшуюся, — сухо сказал я.
— Да навалом их, — канючил Ганька, — ну навалом, и всё. Вот эта, например…
Я был строг и неумолим:
— Какая?
— Ну, эта… вот такая… — Он вспомнил наконец и возликовал: — Соль к ссоре.
Я подумал и решил:
— Оставим на потом. Ссориться нам сейчас не с руки. Ещё что?
— Да навалом, — опять начал тянуть физик. — Ну, это… три свечи к покойнику.
Хорошая примета. Толковая. «Гуманная». Ради такой и эксперимент не жалко поставить.
— Гони три свечи.
Ганя сбегал домой и принёс деревянный подсвечник в виде парусника, в котором скривились от ветхости три красные свечки. Их ещё ни разу не зажигали, видимо считая украшением музыкального дома.
Мы пошли на кухню, водрузили это сооружение на стол, и я пошарил на плите в поисках коробка спичек. Не знаю уж, как очутилась грязная вилка именно на плите, но я её, конечно же, смахнул на пол.
— Ага! — заорал Ганя. — Вот вам и гостья.
Я швырнул ему спички:
— Зажигай! — поднял вилку, положил её в раковину, подумал с грустью: неужто сбудется?
Свечки тускло и жалковато коптили, роняя на чистый пластик стола мутные красные капли воска или стеарина — из чего они там делаются? Мы молча ждали. Никто не умирал, хотя високосный год всё ещё буйствовал на планете. И тут в дверь позвонили.
Ганя не стал упиваться сарказмом по поводу упавшей вилки, он только хмыкнул сдавленно, пошёл открывать и вернулся с Людой. Люда была чем-то взволнована.
— Здравствуйте, — выпалила она. — Зачем вы свечки средь бела дня зажгли? Хотя нет, правильно: память есть память…
— Чья память?
— Джессупа.
— Кого? — не понял я, а Ганя переспросил заинтересованно:
— Райнера?
Люда скорбно кивнула:
— Разбился в автомобильной катастрофе. Сегодня утром.
— Вот вам и покойник, — торжествующе сказал Ганя, а Люда не выдержала, возмутилась:
— Как тебе не стыдно, Ганя!
Гане стыдно не было. Ганя упивался победой, хотя, по совести, к нему она не имела отношения. Приметы сбывались одна за другой без исключений, и заслуги студента я в том не видел.
