Петер Европиан - Быть знаменитым некрасиво
Обзор книги Петер Европиан - Быть знаменитым некрасиво
Европиан Петер
БЫТЬ ЗНАМЕНИТЫМ НЕКРАСИВО
— Здравствуйте, дедушки! — поздоровался я, зевая и сонно потягиваясь.
— Здравствуй, Панчик, — закивали головами старички, гревшиеся на солнце среди хлипких кустиков саксаула. — Как тебе спалось?
— Хорошо, даже очень. Я вас тут спросить хотел…
— Да? — подбодрили меня старички.
— Вот Толстой, тот был вегетарианцем, а Тургенев? В смысле он кем-нибудь таким особенным был?
Старички задумались. Жизненный опыт подсказывал им, что ответ в духе «Тургенев был великий русский писатель» меня не устроит.
— Hу, — протянул один старичок, — он был… такого большого роста…
— Полный, — подсказал другой, — но с таким то-о-оненьким голосом…
Я выразился в том смысле, что это ценно. А потом спросил еще:
— Ага. Это Полина Виардо была с ним, да?
Полина Виардо вспомнилась мне просто так, за компанию.
— С ним, — подтвердили старички. — Во Франции.
— Жалко, задумчиво пробормотал я. — Лучше бы в Англии. Hо ничего… А он как писатель при жизни прославился, или потом?
— Сразу, Панчик. А что ты спрашиваешь? — кажется, старички начали подозревать меня в чем-то не очень хорошем.
— Да так. А тогда были писатели, которые при жизни были не знаменитые совсем, а после смерти попали в классики?
— Нет, Панчик, — решительно ответили старички. — Hе было таких писателей.
Я задумчиво покусал сорванную травинку.
— А скажите, дедушки, саксаул — это что?
— Это, Панчик, кустик такой.
— А не дерево?
— Может дерево, а может и кустик. Вот примерно как это… мне протянули маленькую колючую веточку с зелеными листиками. Веточка принадлежала акации.
— А Тургенев, он…
Старички всполошились.
— Ты что это, Панчик, — наперебой загомонили они, — решил за Тургенева взяться? Да что же ты такое выдумал? Hе надо! Тургенев знаешь, какой? Тургенев — большой человек был! Таких, как Тургенев — их же уже никогда! Ты лучше про саксаул, вот, напиши… А может, тебе не саксаул, может ты про есаула спросить хотел? Так мы все расскажем! Мы его видели. В детстве. А ты напишешь.
Напрасно я пытался доказать, что не собираюсь выдумывать ничего плохого про Тургенева и Полину Виардо. Старички все равно рассказали мне, как в детстве они видели настоящего живого есаула. Есаул проезжал среди этих самых кустиков, был молчалив, вооружен и очень таинственен этой своей молчаливой вооруженностью. Я ждал, что в запале мне начнут показать сухие веточки, обломанные лошадью есаула в те незапамятные времена, но до этого дело все-таки не дошло. Старички понимали, что веточки, обломанные есаулом, до наших дней никак не могли сохраниться.
И тем не менее, остановить меня не удалось. Оказавшись один, я вооружился авторучкой, раскрыл блокнот и записал:
— Здравствуйте, дедушки! — поздоровался я, зевая и сонно потягиваясь.
— Здравствуй, Панчик, — закивали головами старички, гревшиеся на солнце среди хлипких кустиков саксаула…
Чаще всего я терпеть не могу всякие командировки. Hо иногда меня в них все равно посылают. Эта история — как раз такая командировочная. Она про то, как мне довелось оказаться в непролазной глуши, из тех, где бродит леший и случаются всякие прочие казусы, под командованием зловредного субъекта по фамилии Саксаулов. Который в самом конце, когда я уезжал, не дал мне машину до станции.
Мой временный начальник, Спиридон Михайлович Саксаулов, протянул мне плетеный короб с круглой ручкой и сообщил:
— Ты, как на станцию пойдешь, возьми корреспонденцию отправь. А то, понимаешь, накапливается. Там на почту зайдешь, да?
Я приоткрыл крышку короба и уныло уставился на однообразные серенькие конверты. То, что машину мне не дадут, выяснилось еще вчера. Hо вот что мне придется топать через лес с этим ужасным проявлением здешнего народного промысла… Между тем Саксаулов продолжал:
— А корзинку бери себе. Ребята специально приволокли. Знаешь, какая память останется?
Вот так и получилось, что через полчаса я вышел на проселочную дорогу, нагруженный синей спортивной сумкой со своими вещами и коробом с письмами. Что бы там ни говорил Саксаулов насчет корзинки, это был именно короб — квадратный, с откидной крышкой и неудобной выгнутой ручкой. Дорога вела на станцию, и я рассудил, что если идти прямо по ней, то в конце концов можно попасть туда же, куда попала бы машина, если бы только мне ее дали. По всем подсчетам выходило, что на станции я окажусь часа через два.
По обеим сторонам дороги рос густой лес.
Чего я не учел, так это того, что машина движется быстро, и если из лесу выйдут какие-нибудь люди с преступными намерениями, то она (в отличие от автора этих строк) запросто от них убежит. Вернее уедет. Следует сказать, что дело происходило в тихих местах, не слишком затронутых нынешним общественным сумасшествием. Возможно, кое-кто из местных и мог бы предупредить меня насчет здешних лесов, да только я бы все равно не поверил.
Люди с преступными намерениями объявились в количестве одного единственного экземпляра, но зато экземпляр этот стоил уж не знаю, скольких. Достаточно сказать, что в высоту он достигал метров трех (как минимум, двух с половиной), а в ширину и толщину… в общем, при своем росте он был довольно упитан.
Он вышел прямо на дорогу и спросил:
— Ты, это… чего несешь? — и показал на злосчастный короб с корреспонденцией. — Ты это мне?
Я попытался объяснить, что в коробе письма, но он не поверил. Тогда я, рассудив, что хуже не будет, согласился отдать ему корзинку. Весовые категории у нас с ним, понимаете, были очень уж разными.
— Да. Hе жратва, — констатировал он, приоткрыв крышку и вытащив несколько конвертов. — И не мне. А куда ты дел то, что мне? Может, в сумку запрятал? Давай ее сюда.
Ознакомившись с содержимым сумки, он погрустнел, уселся прямо на землю и произнес:
— И тут ни фига.
Я начал подозревать, что меня не грабят. Во всяком случае, не совсем грабят. Тем временем великан критически меня оглядел, как бы взвешивая.
— Да, — сказал он, — сожрать сам ты не мог… Слушай. А может, ты все-таки не ко мне?
Я охотно подтвердил, что не имею с ним ничего общего и направляюсь на почту.
В ответ он извинился:
— Hу извини, если так. А я думал… Стой. Если ты не ко мне, то чего ж ты Тургенева читаешь?
— Нравится, вот. А что?
В сумке у меня и правда лежал томик Тургенева. Так получилось, что я как раз купил его в «букинисте» — когда-то у меня дома стояло полное собрание, но потом один злодейский ребенок брал почитать «Записки охотника» (или что там они проходят по школьной программе) и так усердно читал, что мое собрание стало неполным. Поэтому увидев такой же том, я очень обрадовался и сразу его приобрел.
— Да то, — ответил великан, — что просто так тут с Тургеневым не шляются. Вон, видишь тропинку? Ее как раз поклонники Тургенева протоптали. Hо я-то думал, ты вместо того парня, который мне еду носит. Корзинка у тебя очень похожая. Только маленькая. У того-то побольше. Так что, говоришь, нравится Тургенев? Мне вот тоже… Знаешь, я ведь его сторожу.
— Кого? — я покосился на тропинку, протоптанную поклонниками.
— Hу, Тургенева. В смысле, кладбище. Похоронен он тут. А я при кладбище живу. Книжки пописываю. Ты, часом, меня не читал? Правда, я в основном для детей… — он назвал смутно знакомую фамилию.
Я с сожалением высказался в том смысле, что не читал, хотя и видел что-то в продаже.
— Все правильно, — согласился он. — Я ведь не так давно пишу, чтобы ты в детстве мог прочитать. Hо вот, видишь, я уже очень известный. Если так дальше пойдет, к старости в классики выбьюсь. Тоже похоронят где-нибудь здесь, сторожа приставят… Который тоже будет какие-нибудь книжки писать… Ты могилу Тургенева не видел?
— Ивана Сергеевича? — уточнил я. Отчего-то меня брали сомнения в том, что Тургенев мог быть похоронен где-нибудь здесь.
— Hу да.
— Hе видел.
— Hу, раз так — пошли, покажу.
Я попробовал отказаться от приглашения, но мой провожатый отмел все возражения, заявив, что на поезд я всенепременно успею, а если я не хочу идти в лес, потому что боюсь, то для этого нет никаких оснований — мы и так одни-одинешеньки на дороге, и если бы он хотел причинить мне какой-нибудь вред, он бы давно это сделал.
Поэтому мне пришлось идти в лес.
Тропинка поклонников Тургенева вывела нас к низкой чугунной ограде. За оградой росли старые деревья, стояла стеной нескошенная трава и больше ничего интересного видно не было. Все вместе производило впечатление жуткой заброшенности.
Мой провожатый перешагнул через ограду и позвал меня за собой. По мере продвижения сквозь заросли, я начал понимать, что является целью нашего похода. Это был гигантский валун, глубоко вросший в землю, но все равно оказавшийся при непосредственном рассмотрении гораздо выше меня.
