Джон Уиндем - Уна
Обзор книги Джон Уиндем - Уна
Джон Уиндем
УНА
С делом Диксона я впервые столкнулся в тот день, когда к нам явилась депутация из Мамбери, чтобы узнать, не займемся ли мы расследованием их заявления по поводу странных событий, случившихся недавно в этой деревушке.
Пожалуй, однако, сначала мне следует объяснить — кто такие эти «мы».
Я занимаю пост инспектора ОЗЖ — сокращение, обозначающее Общество Защиты Животных — в округе, который включает в себя Мамбери. Не воображайте, пожалуйста, что я до умопомрачения люблю животных. Просто, когда я нуждался в работе, один из моих друзей, пользующийся в Обществе влиянием, оказал мне протекцию, и я теперь, смею сказать, достаточно добросовестно выполняю свой долг. Что же касается животных, то они ведь чем-то похожи на людей, так что некоторым из них я даже симпатизирую. И в этом я в корне отличаюсь от моего коллеги инспектора Альфреда Уэстона — он обожает их (вернее будет сказать — обожал) всех — принципиально и без исключения.
Потому ли, что, несмотря на скромное жалование, ОЗЖ не слишком доверяет своему персоналу, или потому, что при обращении в суд желательны два свидетеля, или по каким-то другим причинам, но существует практика назначения в каждый округ двух инспекторов. Одним из результатов этой практики и стало мое ежедневное и тесное общение с Альфредом.
Так вот, Альфреда можно назвать любителем животных, так сказать par exellence.[1] Между ним и любой скотиной в прошлом всегда возникало полное взаимопонимание, во всяком случае, со стороны Альфреда. Не его вина, что животные не всегда разделяли это чувство — уж он-то, будьте уверены, старался изо всех сил. Одна мысль о четырех ногах или о пухе и перьях полностью преображала Альфреда. Он пылал любовью ко всем скотам без исключения, он готов был говорить с ними и о них так, как если бы то были друзья его детства, страдающие временным притуплением интеллекта.
Сам Альфред был крепким, хотя и не очень высоким мужчиной, который смотрел на мир сквозь очки в толстой оправе с непоколебимой серьезностью. Разница между нами состояла в том, что я тянул лямку, а он действовал по призванию, по велению сердца, подстегиваемого необычайно сильным воображением. Компаньон он был не из удобных. Под мощным увеличительным стеклом его фантазии повседневное постоянно приобретало черты трагедии. При обычнейшем заявлении о побоях, нанесенных лошади, видение дьяволов, варваров, извергов в человеческом образе столь ярко возникало в мозгу Альфреда, что он испытывал горькое разочарование, когда выяснялось (а это бывало частенько), что, во-первых, все события сильно преувеличены, а, во-вторых, владелец лошади либо тяпнул сверх меры, либо просто вспылил.
Случилось так, что утром того дня, когда прибыла депутация из Мамбери, мы оба сидели в нашей конторе. Депутация была многочисленней, чем обычно, и по мере того, как комната наполнялась народом, я видел, как широко раскрывались глаза Альфреда, уже предвкушающего нечто сенсационное (или кошмарное — в зависимости от точки зрения). Даже я почувствовал, что предстоит событие, почище консервной банки, привязанной к кошачьему хвосту, или чего-то в таком же роде.
Наши предчувствия оправдались. Рассказ очевидцев отличался сбивчивостью, но пропустив его через фильтр, мы получили следующее: ранним утром прошлого дня, некий Тим Даррел, отвозя, как обычно, молоко на станцию, столкнулся на деревенской улице с необычайным феноменом. Зрелище оказалось столь неожиданным, что, затормозив, он издал вопль, заставивший всю деревню броситься к окнам и дверям. Мужчины разинули рты, а женщины завизжали, увидев на своей улице пару удивительных существ.
Из подробностей, которые нам удалось вытянуть из очевидцев, складывалось впечатление, что больше всего эти существа походили на черепах, но черепах, совершенно невероятных, поскольку ходили они на задних лапах. Рост пришельцев достигал, по-видимому, пяти футов и шести дюймов. Тела «черепах» были заключены в овальные панцири, защищавшие их сзади и спереди. Головы были величиной с человеческую, безволосы и, казалось, имели ороговелую поверхность. Над твердым блестящим выступом — предположительно носом — располагались большие сверкающие глаза.
Это описание, само по себе достаточно удивительное, было неполным, поскольку не включало самой странной детали, на которой сходились все при наличии многочисленных расхождений по ряду других пунктов. Деталь эта заключалась в том, что у странных созданий в месте соединения грудного и спинного панцирей торчала, высовываясь почти на две трети, пара совершенно человеческих рук!
Естественно, что, услышав эти россказни, я предложил то же самое, что пришло бы в голову любому: то есть, что это чья-то дурацкая шутка, что кто-то вырядился так, желая нагнать на селян страху.
Депутация вознегодовала. Во-первых, заявили они убежденно, никто не стал бы проделывать подобные шутки под ружейным огнем, который открыл старый шорник Холлидей. Он выпустил в чудищ с полдюжины зарядов из своего двенадцатикалиберного дробовика, но это их ничуть не испугало, так как дробь попросту отскакивала от панцирей. Когда же из людей, с опаской выходивших из домов, чтобы получше рассмотреть чудищ, образовалась толпа, странные существа вдруг забеспокоилась. Они обменялись хриплыми квакающими звуками, а затем какой-то переваливающейся рысцой пустились вниз по улице.
Расхрабрившиеся жители деревушки последовали за ними. Чудища, видимо, не имели представления о том, куда они направляются, и кинулись к Баркерову болоту. Там они сразу же попали в одно из многочисленных «окон» и после непродолжительного барахтания, сопровождаемого громким кваканьем, утонули.
Обсудив событие, деревенские власти решили обратиться не в полицию, а к нам. Намерения у них были, без сомнения, хорошие, но я резонно сказал:
— Не понимаю, чего вы от нас хотите, раз эти существа утонули?
— Больше того, — заметил Альфред, не страдающий избытком такта, — как мне представляется, нам придется доложить начальству, что жители Мамбери просто-напросто загнали этих несчастных животных, кем бы они там ни были, до смерти и не предприняли никаких мер для их спасения.
Члены депутации были несколько обескуражены, но тут же выяснялось, что они сказали еще не все. Они, насколько это было возможно, проследили путь этих животных и пришли к выводу, что последние могли появиться только со стороны поместья Мамбери-Грендж.
— А кто там живет? — спросил я.
Мне ответили, что доктор Диксон. Он поселился там года три-четыре назад. Это обстоятельство привело нас прямо к вкладу в нашу историю Билла Парсона. Только Билл поначалу долго колебался делать ли ему этот самый вклад.
— А это будет кан… конфиденциально? — спросил он.
На много миль кругом здесь все знают, что главный интерес Билла — чужие кролики. Я заверил его, что тайна будет соблюдена.
— Тогда ладно. Дело было стало быть так, — начал он. — Месяца эдак три назад…
Очищенная от второстепенных деталей, история Билла сводилась к следующему: так сказать, обнаружив себя на территории Мамбери-Грендж, он вздумал, полюбоваться новым крылом дома, пристроенным доктором Диксоном сразу же после его вступления в наследство. О пристройке ходило много слухов и, увидев полоску света между занавесями, Билл решил воспользоваться благоприятным случаем.
— Я вам точно говорю, дурные дела там творятся, — сказал он. — Перво-наперво, увидел я у дальней стены клетки, да еще с эдакими здоровенными решетками. Лампа там висит так, что я не смог разобрать, кто сидит в клетках, но и то сказать: зачем они нужны в доме-то? А когда я подтянулся на руках, чтобы рассмотреть получше, то посреди комнаты увидал страшенную штуковину. Жуть какую. — Он сделал паузу и драматически задрожал.
— И что же это было? — спросил я спокойно.
— Это… трудновато объяснить… В общем, оно лежало на столе. И смахивало, пожалуй, больше всего на белую подушку, но только шевелилось. Вроде бы легонько дергалось, рябью покрывалось, понимаете ли…
Я не очень понимал. И сказал:
— Это все?
— Не совсем, — ответил Билл, с видимым наслаждением подбираясь к кульминационному пункту своего рассказа. — Вообще-то оно было бесформенным, но кое-что у него все же было: пара рук, человеческих рук, что торчали по бокам!
Я отделался от депутации, пообещав заняться заявлением. Когда, закрыв дверь за последним посетителем, я повернулся, то обнаружил, что Альфреду нехорошо. Глаза его за стеклами очков пылали, а тело трясла крупная дрожь.
— Сядь-ка, — посоветовал я, — а то у тебя что-нибудь сейчас отвалится.
Я предчувствовал, что мне предстоит выслушать целую диссертацию, и уж, конечно, она сможет достойно конкурировать с тем, что нам только что сообщили. Но сейчас Альфреду хотелось сначала узнать мое мнение, и он мужественно боролся, с трудом удерживая собственное. Я решил пойти ему навстречу.
