Эммануил Зеликович - Танец эльфов
Обзор книги Эммануил Зеликович - Танец эльфов
Танец эльфов
Э. ЗЕЛИКОВИЧ
Заглянув в устав «ОМВП!», я даже крякнул от удовольствия и мгновенно вписался в великое содружество.
Ведь имеет же трудящийся право, черт побери, забраться куда-нибудь подальше, в глушь, допустим, в дебри Памира! Особенно если ему взбрело на ум сотворить в тиши эдакий, скажем, экзотический опус.
Но далекий вояж — дело сложное. А на виллу «ОМВП!» — очень простое. Упрятанная в парке вблизи города, она успешно имитирует край света. Полчаса езды — и вы исчезли для всех и вся. Улетели за тысячи километров. Памир вблизи своего дома!
Это вам не какой-нибудь «дом творчества»: в «ОМВП!» запрещены посещения, нет радио, нет телевидения. И ни одного телефона, за исключением комендантского! Накось, дотянись теперь до меня. Разве только письмами и телеграммами. Нет и общей столовой. Вообще никакой. Можете сами сколь угодно упражняться на кухне в кулинарном искусстве.
Зато у себя в комнате каждый волен делать, что ему заблагорассудится. Кувыркаться на диване. Сочинять опусы о йогах. Даже думать. Но бесшумно! Тишина — конституция виллы. Поистине название «ОМВП!» — «Оставьте меня в покое!» — точно до пятого знака. Гениальное изобретение!
Кто придумал его? Тот самый Борис Федорович, соседом которого мне суждено было оказаться. Работает он в каком-то НИИ. В «ОМВП!» слывет, минимально выражаясь, чудаком. Говорят, ему мало стало целого института — и здесь еще какие-то «экспериментики» в одиночку гонит. Впрочем, меня это все не касается.
Итак, с легкостью необычайной перемахнул я в свой обетованный квази-Памир. И мечта моя об опусе сразу же шикарно… провалилась.
Как же это получилось?
Представьте июньское утро, наилучшее из всех возможных. В окна кивают ветви старых лип, настроение — нестерпимо блестящее. Беру лист и вывожу крупно надпись:
ИНДИЙСКОЕ УЧЕНИЕ ЙОГА. Краткий обзор систем йоги: хатха-йога, карма-йога, бакта-йога, раджа…
«Та-та, та-та, та-та-та…» — запело в соседней комнате. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
Затем встреча в коридоре:
— Я не беспокою вас, уважаемый Михаил Семенович? — с едва заметной усмешкой спрашивает сосед.
— Отнюдь нет, уважаемый Борис Федорович, — отвечаю я с серьезнейшим видом, и мы расходимся.
Встречи повторяются, автоматически следует тот же вопрос, дается тот же стандартный ответ. А за стеной все нудит: та-та, та-та, та-та-та… Приглушенно, очень тихо, ничего не скажешь. Но и комар пищит очень тихо.
Откровенно говоря, на третий день это стало приедаться. Какая-то нелепая вокальная разноголосица, невыносимо фальшивый музыкальный винегрет: обрывки вальсов Штрауса перебивают венгерские танцы Брамса, в менуэт Боккерини вклинивается «Лебедь» Сен-Санса, «Цыганский барон» глушит арию Ленского, «Подмосковные вечера» наплывают на «Сердце красавицы», а затем сами тонут в бурном финале второй рапсодии Листа.
Так вот каковы они, эти экспериментики!
В антрактах я прибегаю к очистительной имагинации: представляю себе, что играю на концертино «Письмо Манон», серенаду Брага или «Хиндустан». И когда серебристые звуки изгоняют из головы тошнотворный осадок, продолжаю набрасывать заметки к своему труду:
«…происходит же слово «имагинация» от латинского «имагинацио» — «воображаю». Обращает на себя внимание корень «маг» в этом слове. Индусы…»
«Эй-да тройка-а, снег пуши-сты-ы-й…» — просачивается сквозь стену.
«…обозначают, — стараюсь я не упустить хвостик мысли, — мир воображения, иллюзии, фантазии словом «майя», которое в персидском языке перешло в «мага», а отсюда — в «магия». Поразительных…»
«Ты забыл край милый сво-ой…» «…поистине «магических» результатов… но чем я виноват, что он забыл свой милый край… достигают марокканские дервиши именно развитой силой воображения. Натренирована же она может быть до невероятных пределов, до степени сновидения, искусственно вызванного в бодрственном состоянии и контролируемого…»
«Фигаро здесь, Фигаро там…» «…волей… пусть будет лучше там… Заметив, что греческое слово «фантазия» обозначает «воображение»…»
«…но берегись любви мо-о-ей!»
Фу ты, дьявол! Да не боюсь я твоей любви!.
С утра четвертого дня меня порадовал рвущийся в бой смелый «То-ре-адор…», быстро сменившийся заклинанием «Ра-асска-жи-ите вы ей, цве-еты мо-ои-и…» В районе диафрагмы у меня что-то зашевелилось. Как в кастрюле с закипающей водой. Подобный же тревожный симптом начал вызывать и запрограммированный вопрос, срабатываемый с милейшей улыбочкой: «Я не беспокою вас, уважаемый Михаил Семенович?»
Чуть прыгающая походка. Щуплая фигурка, увенчанная курчавой белой шевелюрой. Моложаво-розовое лицо с назойливыми черными глазками.
Экий благообразный старичок! Впрочем, ему не более пятидесяти. Странный все-таки субъект… Дикие эксперименты, непонятное поведение. В комендантской записан как биофизик, руководитель лаборатории. К сожалению, сидит гораздо больше здесь, чем там… А с этим дурацким вопросом надо все же покончить.
И при ближайшей встрече в коридоре я первый поспешил нажать гашетку:
— Я не беспокою вас, уважаемый Борис Федорович?
Он бросил острый взгляд и стал внезапно серьезным. Затем чуть отвернулся в сторону, сдвинул брови, как бы соображая что-то, и вновь преобразился — глянул уже с улыбкой, даже смущенной.
— Гм… Заслуженный упрек. Мне-то ведь с вами необычайно повезло, получаю исключительную помощь от вас са… за мое хамство. Да еще намерен нагло предложить вам… как бы это сказать… — нарочито замялся он в ожидании моей реакции на его слова.
Ах, вот как! Вот он куда гнул, хитрец! Сейчас выведем на чистую воду этого «загадочного» экспериментатора. И я сделал второй шах:
— Принимаю за глаза любое предложение.
Он явно растерялся. Сейчас получит мат.
— Да-а? Гм… Благодарю! Но, видите ли, должен честно предупредить… гм… Короче, честь имею представиться: старый маньяк, одержим дикими идеями, словом, сумасшедший. Все это по показаниям свидетелей, которых могу представить. Да вы и сами быстро убедитесь. Устраивает это вас?
— Вполне. Давно мечтаю встретиться с сумасшедшим.
— Спасибо, к вашим услугам. Приятно иметь дело с журналистами — неплохо соображают, даже на хамство не…
— Какое хамство?
— Ну как же! Забился трудящийся в «ОМВП!», чтобы заняться в тиши тонкой творческой работой…
— Почем вы знаете, дорогой товарищ, тонкой или…
— Полагаю, что обзор систем йоги достаточно…
Вот так раз…
— А тут, извольте радоваться, пичкают из-за стены какой-то какофонией, особенно мучительной при ваших музыкальных способностях…
— Отнюдь нет. Откуда вы это взяли, если не секрет?
— Секрет? Да это яснее ясного! Тональная репродукция моей собственной идеоиндукции, которою я извожу вас четвертый день, при моих-то талантах должна быть, естественно, нестерпима для человека, превосходно воспроизводящего имагинационно на концертино…
Черт побери! «Яснее ясного!»
— …например, «Письмо Манон», «Хиндустан», серенаду Брага…
Гром и молнии!!.. Вот тебе и безобидный чудаковатый старичок!
— Да что мы стоим в коридоре? Пожалуйте ко мне.
Мат, кажется, получил я.
— Прошу в это кресло. Магическое.
Он направился к стоящему у окон длинному столу-верстаку, заваленному всевозможными электрическими материалами, аппаратурой, устройствами, приспособлениями. Отсюда и валил коромыслом музыкально-вокальный чад.
— Выключим эту божественную музыку… Я вынужден был, и приношу за это свои извинения, — продолжал он сбивчиво, скороговоркой, — испытывать на вас разрабатываемый особо чувствительный рецептор с тонкой дифференциацией. В НИИ невозможны подобные исследования — глушит психический шум, прямо захлебываешься в хаотической мешанине окружающей имагинации.
Так вот оно что!..
— Я так и заявил директору — «Оставьте меня в покое!» — и сочинил «ОМВП»… Необходим один изолированный индуктор в полнейшей идеатиши, то есть сосед за стеной.
Каков хитрец, а?
— И тут — такой сосед! У вас неплохо натренирована акустическая имагинация… Впрочем, довольно разговоров, пора заняться делом, прошу приготовиться, теперь вам уже все понятно.
— Ровным счетом ничего. Что я должен сделать?
— Потом поймете. Я попрошу вас всего-навсего о повторении очень простого для вас дела — сыграйте мысленно что-либо. Но на этот раз воображайте не только звуки и мелодию, но и все свои действия, реальную обстановку и происходящее вокруг. Сейчас подготовлю аппаратуру.
Словно боясь, как бы я не раздумал, он поспешно опустил сиреневые шторы и бросился к верстаку. Пространство затянуло сумерками.
