Гэрет Уильямс - Часть 7 : ...да не будет разорвано Богом.
Они назывались Морр'сечара, по крайней мере в этом мире. У них были собратья в других мирах, среди других рас, в высоких и низких кругах. Группы носили разные имена, но все они переводились одинаково.
Культ Смерти.
Это их собратья были теми, кто открыл врата на Каре шесть лет назад, акт, который потребовал трех лет планирования и подготовки. Пусть между разобщенными сектами и не было прямой связи — Культ на Минбаре радовался триумфу их братьев. Возвратиться во прах вместе с остатками своего мира.
Это была почетная смерть.
В конце концов, разве их предки не искали почетной смерти? Морр'сечара состояли из членов разных каст, домов и положения, но это не имело значения. Все были равны. Все привносили что—то большее в целое. Изгнанный воин рассказывал истории о своих предках, и славной гибели, которой достигали они. Это вдохновляло всех.
— Все умирает. — произнес лидер.
— Все умирает.
— Все есть прах и пепел.
— Все есть прах и пепел.
Религия подвела их. Религия не спасла населяющих Кару, Трессну или любой другой из миров, пожранный Лордами. Религия не спасла Минбар от людей, Так'ча или ереси Синовала.
Вера оказалась бессильна против этого. И, значит, тем что требовалось — была иная вера.
Поклонение смерти.
У них не было реального лидера. Каждый исполнял функцию в великом целом. Какой смысл в лидерстве. Все мертвые равны. Всем, что имеет значение, был способ смерти, а не статус до нее. Крестьянин, умерший со славой, выше чем лорд, который умер в своей постели.
Но был один, тот кто говорил, один, чьи слова могли зажечь их, и он заговорил.
— Скоро. — сказал он. — Скоро наши Лорды придут и вычистят жизнь с этого мира, и мы, их избранники, заслужим славы во смерти.
— Славы во смерти.
— Скоро.
Позади него стояло зеркало, вдвое выше самого высокого минбарца, его поверхность обрамлял блеск обсидиана. В нем еще ничего не было видно, но они могли слышать это. Биение черного сердца.
— Черное сердце бьется. — прошептали они.
Открыть врата было непросто. Каждое требовало специального спускового крючка, особенного ключа. Лорды могли входить в мечты, видения и иллюзии, но лишь в открытые врата они могли войти во всей их славе. Тут уже было открыто несколько врат, но Синовал Проклятый — да будет пребывать в пытках его душа миллион лет под взором черного сердца — нашел и закрыл почти все.
Это было долгом Морр'сечара — принести смерть в галактику. Смерть, забвение и тишину.
И равенство.
Истинное равенство под вторым черным сердцем, что должно явиться.
— Бьется черное сердце. — прошептал проповедник.
И где—то, среди сна в личных покоях, Такиэр, Сатай, Святой и Первый Воин, открыл глаза, прогнав мимолетную дремоту.
— Бьется черное сердце. — прошептал он, не зная — почему.
* * *Здесь было темно, но он не испытывал страха. Теперь он не боялся ничего.
Он сидел спокойно и тихо, вспоминая момент его смерти. Это был его звездный час. Его врагу столь же памятного не достанется.
Ничего не осталось от человека, которым он был, от мечт, которые он знал, от любви, которая его коснулась. Ничего не осталось от человека по имени Гален.
Ничего, кроме решимости служить его хозяевам.
Прошло двенадцать лет. Двенадцать лет потребовалось, чтобы сломать его. А казалось что прошло гораздо больше времени.
Он взглянул на открывающуюся дверь. Его комната была темной, маленькой и спартанской. В ней ничего не было. Ни кровати, ни стула, ни окна, ни света. Это было место холодной медитации и раздумий, ничего более.
Снаружи было светло, и фигура стоящая в двери выглядела просто силуэтом.
— Идем. — сказал Себастьян.
Гален кивнул, поднялся и последовал за ним.
Двенадцать лет. Он понятия не имел, что происходило в остальной галактике. Себастьян появлялся и исчезал, порой пропадая целыми месяцами, но обычно он был здесь. Где бы ни было это "здесь". У Себастьяна было одно весьма специфичное и особенное задание. Ему повелели оставить менее важные задачи его помощникам.
Заботой Себастьяна был Синовал.
И Синовала было трудно поймать. Хотя бы это Гален знал точно. Синовал подтолкнул Изначальных вступить в войну. Пока его подчиненные вели свои собственные войны, свои маленькие битвы, Синовал и Изначальные били по самим Светлым Повелителям. И не было удобного случая, чтобы встретится с ним лицом к лицу.
Гален не был нетерпелив. Время вскоре снова сведет их вместе. Он пытался не испытывать эмоций, подобные вещи были признаками слабости. Но порой в его мысли закрадывалась ярость. Синовал оставил его — для этого. Гален забыл детали, почему и отчего. Он даже забыл Вейара, но он помнил роль, которую сыграл Синовал.
Синовал бросил его.
Итак, да, Гален будет рад уничтожить врага. Если это слабость — пусть будет так.
Себастьян в молчании провел его по темным коридорам. Иногда они слышали крики, или жалкие мольбы о пощаде на разных языках. Себастьян не уделял им внимания, также как и Гален. Если он и задумывался о том, что совсем недавно он был одним из кричащих — то на его лице не отразилось следа эмоций.
Гален не знал, где находилось это место, но в те времена, когда он все еще помнил — он думал, что если существует Ад, то это именно он.
Это было просто... место. Вот и все.
Себастьян провел его сквозь арку в ослепляющее инферно света. Гален склонил голову. Свет не ранил его и не сжигал, хоть и был неприятно сильным. Перед ним склонил голову Себастьян.
С ними говорил Светлый Кардинал.
Слова нельзя было выразить человеческим языком, но ни, он ни Себастьян больше не были настоящими людьми. В любом случае, слова были неважны. Лишь содержание имело значение.
И когда он понял его — Гален обнаружил, что он улыбается.
Глава 2
Мама!
Сны больше не приходили к ней. Она не спала. Женщина со многими именами получила все, но потеряла свое.
Она цеплялась за имя "Талия Винтерс" больше из ностальгии, чем почему—то еще. Точно по той же причине она держалась за иллюзию своей человекоподобности.
Когда она была в Академии, у нее был наставник по имени Джейсон Айронхарт. Он был и ее любовником, когда она была менее опытна, больше боявшейся голосов, юной, испуганной, и полной ненависти к себе. Он неоценимо помог ей, показал ей истинную красоту тишины.
Просто тишина.
Такой она была для ее народа.
Она держалась за это воспоминание больше, чем за любое другое. Больше для нее не было тишины. Она испытывала ее с тех пор, когда разошлись пути ее и Джейсона; особенно — с Элом, с Декстером, Мэттом и несколькими другими. Но какой бы сильной, какой бы страстной и удивительной не была тишина — она всегда помнила то первое откровение.
Теперь — больше чем когда—либо.
Потому что теперь для нее не было тишины.
Все ради ее народа.
Знакомый нормал как—то спросил ее, на что в самом деле похоже — быть телепатом. Она описала, что это — как находиться в комнате, забитой людьми которые тихо разговаривают сами с собой, так тихо, что слов не слышно, но все равно остается ощущение бесчисленных разнящихся разговоров, каждый — со своим сопровождением из памяти, эмоций, радостей и горя.
Это все и объясняет, верно?
Да, тогда она была только П—5, и малоопытной. Это было до того, как она встретила Эла, прежде чем она выучилась на диверсанта и убийцу, прежде чем она родила, прежде чем она хотя бы догадывалась о существовании Сети.
Вы подчинитесь нам.
Эта мысль надолго осталась с ней.
Теперь она была выше, чем П—5. Гораздо, гораздо выше. Она сомневалась, что на шкале вообще есть отметка для нее. И она была лишь первой, если она точно была первой. Может быть, другие прошли перед ней и получили силы столько же, или больше. Может быть, они просто исчезли со страниц истории.
Синовал знал бы. Но чтобы спросить его, ей нужно было подобраться слишком близко к Истоку Душ, и тогда она услышала бы их голоса. Все до единого.
Она считала, что это может свести ее с ума.
Так же как бедного, бедного Декстера.
Нужды многих...
Она взглянула на двух ее спутников, желая чтобы она не могла видеть их мыслей так легко, словно их черепа прозрачны. Она встречала их обоих прежде, двенадцать лет назад, но тогда она была другой, практически — другой личностью.
Помыслы Маррэйна она понимала, и они ей нравились. Его эмоции были так сильны, так яростны, так близки к поверхности, удерживаемые в узде чистой силой воли. Его печаль была огромна и каждая третья мысль была о его могиле, но он не мог успокоиться, пока не исполнит свое предназначение.
Ей нравилось это. За это она уважала его.
Мама!
Маррэйн был редкой личностью. Даже уникальной. Он познал смерть, и это воспоминание всегда присутствовало в его мыслях. Под поверхностью было погребено пламя, погребено глубоко внутри. Он думал о чести, о войне и дружбе и страстной темноглазой женщине. Он знал ненависть, что могла гасить солнца, и любовь, что могла зажигать их вновь, но то была другая личность. В нем также было сомнение, вечное и назойливое желание узнать — тот ли он, каким он был. Он никогда не был уверен, был ли на самом деле Маррэйн, знавший Валена и Дераннимер, тем же самым Маррэйном, что жил и действовал сейчас.
