Фрэнк Херберт - Бог-Император Дюны
— Наш Бог-Император, оказывается, сентиментален. Вот слабость, которую я не ожидала в нем встретить.
— Ганима? — спросила Найла.
— Его сестра! Вспомни нашу Устную Историю.
— Ах, да… да. Молитва к Ганиме.
— Теперь, послушай вот это, — Сиона взяла другой листок бумаги и прочла отрывок.
Сер как мертвые щеки приречный песок,
Отсвет туч зарябил на зеленой воде.
Я стою у темнеющей кромки воды,
Пальцы ног омывает холодная пена,
Запах дыма доносит ко мне с лесосплава.
Сиона опять поглядела на Найлу.
— На этом есть пометка «То что я написал, когда мне сообщили о смерти Гани». Что ты об этом думаешь?
— Он… Он любил свою сестру.
— Да! Он способен любить. О, да! Теперь он наш.
~ ~ ~
Порой я позволяю себе развлечься одним из сафари, недоступных ни одному другому бытию. Я соскальзываю внутрь, по оси моих жизней-памятей. Словно школьник, пишущий сочинение, куда он поедет на каникулы, я выбираю себе тему.
Пусть это будет… женщины-интеллектуалки! И я отплываю в тот океан, что представляют собой мои предки. Я — огромная крылатая рыба глубинных вод. Открывается пасть моего самосознания, и я их заглатываю! Порой… Порой я вылавливаю кого-нибудь, ставшего исторической личностью. Мне доставляет радость прожить жизнью такого человека, смеясь в то же время над академическими претензиями, якобы являющимися его биографией.
Украденные дневникиМонео спускался в подземное убежище с печальным смирением. Никак не избегнешь тех обязанностей, которые теперь ему придется выполнить. Богу-Императору потребуется какое-то время, чтобы улеглась его грусть из-за потери еще одного Данкана… но жизнь продолжается… и продолжается… и продолжается…
Лифт бесшумно скользил вниз, великолепный, надежный лифт, как все, что делалось икшианцами. Однажды, лишь однажды Бог-Император закричал своему мажордому: «Монео! Порой мне кажется, что и ты сделан икшианцами!»
Монео ощутил, как лифт остановился. Дверь открылась, и он поглядел через подземелье на скрытую тенями объемистую груду на королевской тележке. Не было никаких указаний на то, что Лито заметил его прибытие. Монео вздохнул и отправился в долгий путь через откликающиеся эхом сумерки. На полу рядом с тележкой лежало тело. Нет, это не обман памяти — ему не мерещится, будто он уже это видел. Так и в самом деле бывало не раз. Все это давно уже знакомо и привычно.
Однажды, когда Монео только поступил сюда на службу, Лито сказал:
— Тебе не нравится это место, Монео. Мне это заметно.
— Нет, Владыка, не нравится.
Монео надо было лишь чуть-чуть напрячь память, чтобы услышать свой собственный голос того наивного прошлого. И голос Бога-Императора, отвечающего ему: — Тебе не следует относиться к мавзолею, как к приятному месту, Монео. Для меня он — источник бесконечной силы.
Монео припомнил, как ему не терпелось уйти от этой тревожной темы.
— Да, Владыка.
Но Лито упорно продолжал:
— Здесь лишь немногие из моих предков. Здесь вода Муад Диба. Здесь, разумеется, Гани и Харк Ал Ада, но они не являются моими предками. Нет, это не истинная гробница моих предков, я и есть эта гробница. Здесь, в основном, Данканы и продукты моей программы выведения. Когда-нибудь и ты окажешься здесь.
Монео спохватился, что, погрузившись в воспоминания он сбавил шаг. Он вздохнул и двинулся побыстрее. Лито мог быть при случае до ярости нетерпелив, но до сих пор от него не было никакого знака. Но Монео не считал, что это означает, будто его прибытие осталось незамеченным.
Лито лежал, закрыв глаза, и но другие его чувства воспринимали продвижение Монео по подземелью. Мысли Лито были заняты Сионой.
— Сиона — мой ярый враг, — думал он. — Мне не нужно донесений Найлы для подтверждения этого. Сиона — женщина действия. Ее жизнь питается от огромных поверхностных энергий, наполняющих меня восторженными фантазиями. Я не могу созерцать эти живые энергии без чувства экстаза. Это мой смысл бытия, оправдание всего, что я когда-либо сделал… даже трупа этого глупого Данкана, простертого сейчас передо мной.
Слух Лито оповестил его, что Монео не прошел еще и половины расстояния до королевской тележки. Монео двигался медленнее и медленнее, а затем резко убыстрил шаг.
— Какой же дар преподнес мне Монео в своей дочери! — думал Лито. — Сиона свежа и драгоценна. Она новое, в то время, как Я, собрание обветшалого хлама, пережиток тех, кто был проклят, пережиток заблудших и затерянных. Я — нахватанные оттуда и отсюда кусочки истории, которые тонут из виду во всех наших прошлых, такой мусоросборник, которого никогда прежде и вообразить было нельзя.
Лито дал своим жизням-памятям прошествовать через свои глаза, чтобы они увидели, что произошло в подземелье.
«Все детали принадлежат мне!»
«Хотя Сиона… Сиона, как чистая табличка, на которой могут быть еще записаны великие вещи.»
«Я охраняю эту табличку с бесконечной осторожностью. Я готовлю ее, чищу ее. Что имел в виду Данкан, когда произнес ее имя?»
Монео подошел к тележке с робостью, внутренне собранный, отдавая себе полный отчет, что наверняка Лито не спит.
Лито открыл глаза и посмотрел на Монео, когда тот остановился возле трупа. Лито доставило удовольствие созерцать мажордома в этот момент. На Монео был белый мундир Атридесов, без знаков отличия, тонкость, о многом говорящая. Лицо его, почти такое же известное, как лицо самого Лито, было всеми знаками отличия, которые ему были нужны. Монео терпеливо ждал. Ничто не изменилось в бесстрастном и ровном его выражении. Его густые, песочного цвета волосы были аккуратно зачесаны и разделены пополам пробором. Глубоко внутри его серых глаз видна была та прямота, которая исходила от сознания великой личной власти. Это был взгляд, который смирялся только в присутствии Бога-Императора — и то не всегда. Не однажды смотрел он вот так на труп на полу подземелья.
Увидев, что Лито продолжает молчать, Монео прокашлялся и затем сказал:
— Я опечален, Владыка.
«Восхитительно!» — подумал Лито. — «Он знает, что я всегда истинно скорблю по Данканам. Монео видел их служебные досье и достаточно видел их мертвыми. Он знает, что только девятнадцать Данканов — как обычно выражаются люди — умерли естественной смертью.»
— У него был икшианский лазерный пистолет, — сказал Лито.
Монео кинул взгляд на пистолет, валявшийся на полу подземелья слева от него, показывая мимолетностью взгляда, что он уже его заметил. Затем он опять посмотрел на Лито, скользнув взглядом по всей длине огромного тела.
— Ты ранен, Владыка?
— Не существенно.
— Но он в Тебя попал.
— Эти плавники для меня бесполезны. Они окончательно отомрут за следующие две сотни лет.
— Я лично прослежу за похоронами Данкана, Владыка, — сказал Монео. — Есть еще…
— Кусочек моего тела сожжен в полный пепел. Мы его просто сдуем, здесь подходящее место для пепла.
— Как скажет Владыка.
— Перед тем, как ты распорядишься телом, разряди этот лазерный пистолет и держи его там, где я смогу его продемонстрировать икшианскому послу. Что до представителя Космического Союза, который предостерег нас о покушении, вознагради его лично десятью граммами спайса. Ах, да — и пусть наши жрицы на Гиди Прайм получше поищут спрятанный там запас меланжа. Вероятнее всего, контрабанда старого Харконнена.
— Что Ты желаешь сделать с меланжем, когда он будет найден, Владыка?
— Используй небольшую часть его, чтобы расплатиться с Тлейлаксом за нового гхолу. Остальное можно отправить в наше хранилище, здесь, в подземелье.
— Да, Владыка, — Монео скорее кивнул, чем поклонился, показывая, что понял все приказания. Его взгляд встретился со взглядом Лито.
Лито улыбнулся. Он подумал: «Мы оба знаем, что Монео не удалится, пока напрямую не заговорит со мною о деле, которое больше всего нас касается».
— Я видел донесение о Сионе, — сказал Монео.
Лито заулыбался еще шире. Монео был просто восхитителен в такие моменты. За его словами скрывалось многое, что не надо было обсуждать между ними прямым текстом. Его слова и действия были точно сбалансированы и опирались на взаимное знание Лито и его слуги, что конечно же, Монео за всем следит. Теперь он, естественно, заботится о своей дочери, но хочет дать понять, что его забота о Боге-Императоре остается превыше всего. Сам проделав сходный путь эволюции, Монео точно понимал деликатность нынешнего положения Сионы.
— Разве я не сотворил ее, Монео? — вопросил Лито. — Разве я не контролировал условия ее рождения, ее предков и ее воспитание?
— Она моя единственная дочь, мой единственный ребенок, Владыка.
